Библиотекарь

Женя бесшумной тенью стоит, заслоняемая книжными шкафами. Они кажутся огромными сейчас, когда на дворе бушует буря, а все пионеры разошлись по своим кроватям; когда отсветы молний устрашают и надуманными монстрами подбираются ближе; когда, если что-то случится, ее не услышат; когда, согласно вычислениям юной девушки в очках, и появится тот странный парень в энный раз, чтобы выбрать себе один из множества сценариев. Как странно, что никто не догадывается о том, что раз в семь дней время поворачивается вспять. О том, что каждый раз возвращается этот безликий парень, как хозяин распоряжающийся судьбами пионеров, играющийся с ними. О том, что, наконец, они все закольцованы в каком-то временном вакууме, откуда нет выхода. Да, именно закольцованы - иных выражений Женя подобрать не может. Женя никогда не станет Евгенией. Рыжая бестия ДваЧе - Алисой Двачевской. Скромная тихоня Ленка - Еленой, и так далее. Можно бесконечно перечислять все то, что они никогда более не сделают, кем не станут, что упустят, только потому, что навсегда заперты в этом поезде, движущемся по замкнутому пути. Тут имеет власть лишь один - Семен, но и он повинуется ритму, выбирая один из кучи уже осточертевших Жене сюжетов, изученных вдоль и поперек. Нет, Женя совсем не была глупой, даже наоборот. И когда, на следующий день после того, как обнаружили бездыханное тело Лены, серая мышка вновь появилась на завтраке как ни в чем не бывало, а остальные никак на это не отреагировали, естественно почувствовала что что-то не так. На пятом круге, после того, как они, казалось бы, наконец сели в автобус с трехзначным числом на белой вставке и уехали домой, бывшая, казалось бы, библиотекарь проснулась вновь в своем пионерском домике. Поначалу это пугало, но ко всему можно привыкнуть. - Ты. Что ты тут делаешь? Голос Алисы за хрупкой девичьей спиной прозвучал немного грубо, но больше удивленно. Женя не удержала вздоха - когда-то давно, множество циклов назад, точно такими же интонациями говорил ее безликий пионер. Настоящий. Живой. Ищущий способы выбраться. Такой активный, неунывающий, верящий в лучшее и чувственно обещающий, что он сможет вытащить их вместе. Они даже сыграли пьеску, в которой вроде как поженились. Тихие смешки остальных даже не портили настроения, в отличии от последнего дня, когда отважный пионер пропал, уже навсегда. - А ты как думаешь? Женя прикрыла глаза, проводя пальцами по толстому тому "Войны и мира", словно вбирая шероховатость обложки. Тусклое освещение - включена была лишь одна лампа - вырывало из темноты куски тела, но глаза, рыжие, жаждущие чего-то и горящие внутренним огнем, как будто бы светились. "Игра света"- думает Женя, перебирая хрупкие, даже не шуршащие, а скрипящие страницы. Их хруст был противен библиотекарю, вызывая желание растоптать книгу в клочья, но девушка всегда держит себя в руках. - Я думаю, что тебе пора возвращаться в свой домик. Уже поздно. ДваЧе хмурится, но беззлобно, наблюдая, как Женя устраивается за своим столом, кладя книгу на вершину небольшой стопки бумаг. Кипы их были разбросаны чуть дальше, прямо на полу, но на них никто не наступал - эту территорию Женя охраняла довольно строго. - Если тебя послала Славя или Ольга Дмитриевна, то можешь идти обратно и спокойно ложиться в постель, только передай, что я собираюсь задержаться здесь на ночь. Молния вновь разбила небеса на два огромных темных осколка, послышался гром - это бились тысячи бьющихся чашек в одном из циклов. Женя зябко поежилась, испугавшись на мгновение, но быстро стряхнула наваждение, вернувшись к болезненно-белым листкам. - Меня никто не посылал, я сама. Не нужно выделываться, пойдем домой. - Я не хочу повторять, Алиса, иди к себе. Я вернусь, но позже. Мгновением спустя, мгновением, не запечатленным глазом, Двачевская уже стояла за спиной библиотекаря густой, чернеющей тенью. Через еще долю секунды рыжая уже склонилась как рыцарь перед своим королем, сжимая Женю в грубых, но аккуратных объятиях. - Что на этот раз? Расскажи мне все. Женя не сдержала прерывистого стона - кипы бумаг на столе были ее записями. Записями о прошедших циклах, все, чтобы не забыть. Только так можно было сохранить разум нетронутым, не делясь при этом ни с кем болезненными воспоминаниями. Только поэтому листки так страстно охранялись. Алиса выжидательно смотрела в глаза Жени цепким взором - она знала. ДваЧе не запоминала циклы, но знала, что они есть. И из раза в раз, после черт его знает, какой недели, в которой узнала про повторы семи дней от Семена, грубиянка каждую среду приходила сюда, в библиотеку, где не было ей места. И Женя, удивляясь сама, рассказывала ей, когда чувствовала, что вот-вот сорвется, что записей не достаточно, что тоска и отчаяние закрывают взор неясной пеленой. Этот раз не стал исключением. Библиотекарь сдалась быстро, судорожно выдыхая, выкладывала все, в энный раз рассказывая про того загадочного настоящего пионера-Семена. А Алиса слушала Женю, но слышала саму боль, говорящую ее устами, и впитывала, впитывала все, до последнего звука. Она знала.