Там, где нет лжи

В тот особенный вечер вас свела вместе случайность. Ты вломился в окно, пока он был внутри здания, и именно эта случайность обеспечила тебя аудиторией в ту ночь, когда владелец комедийного клуба благодаря тебе распластался на полу, словно сломанная оригами. Ты не в первый раз видел костлявого неуклюжего комика с большими зелеными глазами, но в эту ночь что-то пошло иначе, переменилось, хотя тогда ты еще об этом не знал. Ты мог бы позволить внести просроченную оплату, но не сделал этого, и, когда оставлял тело там, на полу «Последнего смеха», то заметил в углу комика, смеющегося, прислонившись к стене. Люди иногда делали так, если еще не знали, как именно им реагировать. Не часто, но такое случалось — этакий беспомощный смех как проявление глубокого шока, которого впоследствии они всегда стыдились и старались сделать вид, что этого никогда не случалось, потому что нормальные люди не смеются над смертью. Нормальные люди не признают подобное смешным: неприятный запах, непристойную белую массу жира, выставленную на обозрение, темно-фиолетовые обнаженные внутренности и сам факт того, что предназначенное быть внутри вдруг оказалось снаружи — смотря на это, они не видят всего абсурда ситуации. А если и видят, то держат подобные мысли при себе. Тогда ты знал о нем недостаточно, чтобы понять: он не был нормальным. Ты оставил его там, потому что если в трех преступлениях не останется выживших, то никто не сможет дать другим людям достаточно оснований для страха перед тобой. Ты сохранил ему жизнь и вернулся к тому, что получается у тебя лучше всего: демонстрации людям, кем они являются на самом деле, в глубинах души, где есть только подлинное и нет места для лжи. В следующий раз, когда ты услышал его имя, он насмехался над тобой. «Что, ник «крысиный мальчик» был уже занят?» Люди смотрели на него и смеялись, потому что шутки — это то, над чем смеются нормальные люди. И никто из них не признал бы: на самом деле они собрались здесь, чтобы увидеть его смерть. И они ее увидят. Ты ожидал в арендованном им автомобиле, вдыхая запах кожи. Позади мелькали вспышки камер, люди привлекали его внимание, надеясь, что он посмотрит в их сторону. Ты наблюдал за тем, как он подходит вместе с этой веселой миниатюрной блондинкой, его менеджером, смотрящей на него с таким обожанием. Это выражение на ее лице заставило тебя изменить свои планы. Ты передумал его убивать. Вместо этого ты решил дать людям то, чего они жаждут. Блондинка открыла дверцу и улыбнулась комедианту. «Ты знаешь, что я имею в виду», — промурлыкала она. А ты ухватился за складки на ее легкомысленной блузке, толкнул на землю и выпрыгнул следом. У нее была секунда на то, чтобы шокированно и испуганно посмотреть в твое лицо, а затем ты исполосовал ее ножом. Комик сжал в объятиях труп и закричал именно так, как ты всегда мечтал. Ты намотал на пальцы длинные волосы и ударил его о дверцу машины, разбив лицом стекло. «Скажешь мне что-нибудь, ты, жалкий маленький хорек? Ты что-то не весел, шутник» — произнес ты, пока он сплевывал кровь, держась за дверцу. Когда он поднял голову, чтобы посмотреть на тебя широко распахнутыми глазами и без улыбки на лице, ты направил на него свой нож. «Кто смеется теперь?» Прошел месяц, прежде чем он дал тебе ответ на этот вопрос. Он. Он смеялся. Он взял деньги, которые на тебе заработал, лицо, которое ты ему дал, и имя, которым ты его окрестил. И он. Все еще. Смеялся. Твои ножи затупились от интенсивного использования, и некоторое время ушло на то, чтобы заточить их о керамику. На самом деле, керамика не снимает слой металла, как думают люди. Видите ли, у всех ножей на лезвии есть зазубрины, такие мелкие, что вы не можете их увидеть. Тысячи крошечных зубов, которые с течением времени расходятся и изгибаются, что делает нож тупым. Заточка переориентирует их обратно к режущему краю. Эти зубы называются перья. Ты точил свои ножи и думал о его улыбке, думал о том, какой ужас перед тобой охватывал его, когда ты разрезал его рот. Ты вспоминал, как держал его за волосы и наблюдал, как он давится собственной кровью, как он смотрел на тебя, не отрывая глаз от твоей улыбки. Он должен был знать, что после всех его подначек ты придешь за ним. В следующий раз, когда ты увидел его, то узнал даже раньше, чем услышал голос. Он был в костюме, который носил в ту ночь, лицо было раскрашено клоунским гримом. Он улыбался тебе и снова пытался спровоцировать. Может быть, он просто хотел уберечь твоих жертв, но такое поведение добавило ему привлекательности в твоих глазах. Когда вы сражались, он оказался сильнее, чем ты ожидал, и бой закончилось ничьей. Ты так и не понял, как именно он превратился из мягкого, слабого комика в это коварное, хитрое существо, но желал бы думать, что именно ты был тем, кто отточил его совершенство, создал из него достойного противника. Ты хотел бы погрузить свой нож в его плоть, вырезать из тела что-нибудь и посмотреть, во что еще ты можешь его превратить. Но он слишком быстр для тебя и всегда убегает. Иногда ночью, когда он не ошивался вокруг, ты преследовал других жертв, тощих мальчиков с длинными волосами и мягкой плотью. Ты наблюдал за ними с крыш, а затем, когда они оставались одни, прыгал. Совы охотятся хитро, они пронзают воздух в полной тишине. Их маховые перья имеют зубцы для уменьшения шума, и, когда ты нападаешь на своих жертв, они даже не слышат твоего приближения. Ты расчленял их тела своими ножами, удаляя отдельные части. Рука, согнутая и бледная. Голень, через натянутую кожу поблескивает кость. Ты резал жертв на куски, пока твоя согнутая спина не начинала напоминать о потребностях тела неприятным покалыванием, и думал о нем все это время. Ты практиковался на них, потому что, когда в твои руки попадет он, ты хотел бы сделать все идеально. Однажды ночью ты расположился на крыше, наблюдая за долговязым длинноволосым мужчиной, двигающимся по улице, ссутулившись и засунув руки в карманы. Твой рот наполнился слюной, и, когда он вышел из света фонаря, ты шагнул на выступ и спрыгнул, раскинув крылья и снижаясь по спирали. Ты был готов нанести удар, еще находясь в воздухе, и сбить его на землю, погрузив нож в его внутренности. А затем мужчина обернулся и посмотрел на тебя с улыбкой, и ты понял, что это — он. Это испугало тебя настолько, что, когда ты врезался в его тело, вы оба потеряли контроль и кубарем покатились на тротуар. Придушенно смеясь, он вцепился в тебя, его ногти царапали предплечья, а ты отчаянно пытался взять ситуацию в свои руки. Ты хотел бы оказаться внутри него, там, где нет лжи, хотел бы показать ему, кто он на самом деле… и почувствовал, как в тебе поднимается нечто грубое и жестокое, своего рода одержимость. Ты желал бы вонзить в него свой нож, но знал, что в этом случае у тебя будет всего один шанс насладиться процессом, и, если ты сделаешь это сейчас, то никогда больше не сможешь ждать вашей встречи с таким нетерпением. Вы сражались друг с другом, и когда ты оказался сверху, то срезал кнопки с его дурацких брюк. Его плоть была столь же гладкой и мягкой, как ты помнил, и, когда ты согнул его пополам и вошел внутрь, он издал тот же звук, как все те мальчики, когда ты вонзал лезвие им в живот. Он сопротивлялся, укусил тебя за запястье, и ты позволил это. Его горячая плоть сжималась вокруг твоей, и ты мог почувствовать его пульс. Когда ты наклонился вниз, прижавшись грудью, то почувствовал его эрекцию, зажатую в районе твоего живота. Он не мог тебе лгать. Ты приблизился к его губам и дышал его вздохами. Ты уже почти кончил, когда вдруг осознал, что он успел перехватить твой нож и ударить им тебя, погрузив лезвие в живот. И именно это довело тебя до оргазма. Ты оставил его там, не получившим разрядки, по-прежнему задыхающимся и все еще сжимающим нож. Положил руку на кровоточащую рану, понимая, что тебе нужен врач. За углом ты остановился. Погрузил пальцы в порез, прикасаясь ими к боли и теплу. Впервые в жизни ты мог почувствовать свое собственное нутро, и, пока твой пульс бился под пальцами, тебе было любопытно, какую же истину оно скрывает.