Дневник

Доминик, ее брат, умер 16 лет назад. Их мать уже 16 лет не выходила из комнаты. Редким был случай, когда Бетт случалось увидеть ту в проеме двери, в момент, когда старая служанка Мэри относила еду хозяйке. В комнате самого Доминика Бетт иногда бывала, отец разрешал, там все осталось неизменным, как и шестнадцать лет назад, а девушка всегда боялась к чему-то прикоснуться. Бетт никогда не разговаривала с матерью, она не была даже уверена, что та вообще помнит о ее существовании. Когда девушка заглядывала в дверную щель, то видела лишь некогда очень красивую женщину, которая преждевременно состарилась. Она всегда вязала свитера, сидя в кресле-качалке. Эти свитера были велики для самой Бетт и малы отцу. Бетт догадалась, что они все - для умершего брата. Свитера были хорошие, красивые, отец их никогда не выбрасывал, они, в количестве 92 штук, хранились в большом шкафу, в кабинете отца. В те недолгие мгновения, когда Бетт удавалось посмотреть на маму, та всегда выглядела необычайно спокойной, только очень грустной. Но иногда, нет, почти каждую ночь, девушка слышала ее крики. Дом был большой, слышимость не очень хорошая, но Бетт иногда удавалось разобрать отдельные слова. Об услышанном она старалась не думать. С отцом Бетт разговаривала редко и только по делу. Мэри всегда недолюбливала младшую дочь ее дражайшей хозяйки и старалась поменьше общаться с «этим странным ребенком», как она иногда называла саму Бетт. Отец иногда путал ее с Домиником, называя его именем, девушку это совсем не обижало, она лишь вяло откликалась: «Пап, Бетт. Меня зовут Бетт». Когда умер брат, она была малышкой и совсем его не помнила. В доме стояла одна единственная фотография. На том снимке было изображено то, о чем Бетт мечтала всю свою жизнь – семья. Доминик, светленький двенадцатилетний мальчик, трогательно прильнул лицом к маминому животу, в котором тогда уже находилась сама Бетт. Родители улыбались, глядя в камеру. Комната брата - единственное место, где девушка могла любоваться их улыбками. В школе Бетт была изгоем. Она никогда не противилась обвинениям в ее адрес, но обидчиков, видимо, раздражало ее равнодушно-пустое выражение лица. После очередной драки девушку перевели на домашнее обучение. На самом деле, сутками сидеть в этом доме было еще более ужасно, чем терпеть плохое отношение одноклассников, но с отцом она спорить не стала. Дни тянулись долго и уныло. Однажды Бетт просто не выдержала. Она подошла к маминой комнате и уже даже положила руку на дверную ручку, но все никак не могла решиться открыть ее. Что она скажет? Девушка еще не знала. Станет ли кричать: «Мама! Посмотри на меня! Посмотри, ведь я еще жива! Ты нужна мне!»? Или тихо подойдет и обнимет ее, как всегда мечтала? Просто обнимет и больше никогда не отпустит. Конечно, Бетт уже миллион раз представляла как волшебным образом прояснится мамин взор, стоит только услышать голос дочери, как она придет в себя, обнимет Бетт и скажет: «Прости, моя милая, что меня так долго не было рядом. Я тебя так люблю!». И вот, она уже приготовилась войти, как из-за спины вынырнула Мэри. – Что нужно?! – Я лишь хочу увидеться с матерью! – Бетт смутилась и тут же спрятала обе руки за спину, как будто прикоснуться к этой двери было страшным преступлением и она, как виноватый мелкий воришка, попятилась в другую сторону от Мэри и такой важной для Бетт двери. – Нечего там тебе делать, – раздраженно зашипела служанка, после недолгой паузы, а потом сама вошла в мамину комнату, заперев дверь. Бетт не видела ее выражения лица, обзор застилали слезы, которые так внезапно подступили к глазам. На самом деле она плакала очень редко, и если такое случалось, то лишь тихонько всхлипывала, спрятавшись под одеялом. А тут ее словно прорвало, будто бы вся боль, столько лет копившаяся в душе, вырвалась наружу. «Вуааааа!». В тот момент она взвыла и бросилась в комнату Доминика, даже не задумалась, почему убежала имено туда, а не в свою собственную. Спряталась под одеяло и продолжила голосить уже там. Так и уснула. Бетт проснулась лишь утром. Двери в комнату, которую она оставила открытой, кто-то заботливо прикрыл и включил ночник. Где-то в подсознании мелькнуло странное воспоминание, как будто она уже переживала это раньше, но девушка не обратила на это особого внимания. Гораздо больше ее волновало то, где она находилась. До этого Бетт никогда не прикасалась к вещам брата, а тут, так осмелела, что даже уснула в его кровати. Она пулей выскочила с постели, как будто находилась в кипящем котле. Поскользнувшись на коврике у кровати, упала на пол. Подниматься не стала, перед глазами оказался небольшая тумбочка и девушка пыталась пересилить желание ее открыть. Посмотреть, что внутри, она мечтала уже очень давно, но до сих пор никак не решалась. «Но ведь я зашла уже так далеко» -подумала и решительно открыла дверцу. С тумбочки вывалились разные тетради, комиксы с супергероями и толстый блокнот с изображением черепашек ниндзя. Обычные вещи, которые можно найти в тумбочке любого двенадцатилетнего мальчика. Бетт полистала комиксы. Пересмотрела тетрадки, Доминик, похоже, был круглым отличником, он имел очень красивый почерк и писал почти без ошибок. Когда девушка добралась к блокноту, ее посетило желание отложить его, спрятать в дальний угол тумбочки, прикрыть комиксами и больше никогда не вспоминать о его существовании, но тем не менее она открыла первую страницу. «Дневник Доминика. Не читать!» буквы занимали всю страничку, и девушка долго вглядывалась в них, не решаясь посмотреть на следующую. «Наконец-то мне купили новый блокнот для нового днева. Теперь это мой новый дневник. Вчера мы с Кирой ходили играть на автоматах, а вечером родители сказали мне, что уже знают, что у меня будет сестричка. Я хотел брата, но сестра это тоже неплохо, они предложили мне самому выбрать ей имя.» Бетт расплакалась, и едва не смяла в руках странички, переволновавшись. А ведь случись все по-другому, если бы в тот день Доминика не сбила машина, она бы имела счастливую семью, как на том фото. «Элизабет. Я решил назвать ее именно так, потому что это имя звучит так классно, а еще мы можем ее упрощенно называть Лиззи, Бетси или просто Бетт. Последний вариант мне нравится больше всего.» Бетт увлеченно читала дневник страница за страницей, впервые ей удалось хоть на чуть-чуть приблизиться к той счастливой семье, которой она столько бредила. Доминик писал о его подруге Кире, о родителях, о школе, о том, о чем они разговаривают за ужином. «Это был дневник очень счастливого мальчика», подумала девушка, но перед последней записью она остановилась – почерк заметно изменился, стал размашистым и непонятным, словно Доминик писал очень быстро, даже не глядя на бумагу. «Это я должен был умереть вместо нее, это я должен был умереть. Я должен был умереть, а не она…» и так несколько страниц подряд. Бетт в испуге отшвырнула дневник и тут же побежала в мамину комнату. Она распахнула дверь, благо та оказалась не заперта, и уставилась на кресло-качалку. Оно было пустое. С кровати поднялась сонная Мэри, она выглядела очень напуганной. Не менее напуганной была и сама Бетт. Внезапно, словно что-то осознав она побежала к зеркалу. Долго всматривалась в свое испуганное лицо, нет, ей лишь показалось, слава Богу. Но вдруг привычные черты лица стали расплываться, девушка в испуге ударила кулаком по зеркалу. Стекло больно вонзилось в ладонь, но Бетт этого даже не заметила. В осколках на полу отражалось заплаканное лицо взрослого мужчины. – С тобой все в порядке? – отец прибежал на шум и обеспокоенно уставился на окровавленную руку. – Нет, не в порядке, – отозвалась «Бетт» незнакомым ей самой голосом... Бетт умерла 16 лет назад, даже не успев родиться, умерла вместе с его любимой мамой. Доминик уже 16 лет не выходил из их дома.