Выжившая грешница

— Я согрешила, Святой Отец, — сказала Матильда, сжимая иссохшую руку мертвеца.  Женщина стянула резинку с розовых, а у корней зелёных волос и подняла глаза к чёрному небу, которое напоминало густую, помойную жижу в банке, готовую выплеснуться на землю в любой момент. Нервно поправив потрёпанную распашонку, девушка кое-как поёрзала на чужих смердящих телах, пытаясь умоститься рядом со Святым Отцом и, глубоко вдохнув, крепче сжала холодную ладонь.  — Святой Отец, я согрешила. Тысячу чёртовых раз я твердила себе, что могла сделать этот мир лучше, но осознание своей незначимости губило догадки и попытки убедить себя в едином совершенстве. Святой Отец, я такая глупая. В шестнадцать лет я закурила, только потому, что закурили все вокруг меня. Мне не нравился запах табачного дыма, мне не нравился горький привкус на языке и в глотке. Даже мятая пачка дешёвых сигарет мне тоже не нравилась. Но я пользовалась ею, брала в руки и, чиркая спичками, закуривала, потому что курили все.  Солнце начинало садиться, а небо, подёрнутое душной мглой, зашкворчало в преддверии бурной грозы. Вблизи мелькнул безликий лик, посмертный образ двинулся сквозь лес и мглу, со зверским рыком продираясь в чудную пелену. Несколько то ли полумёртвых, то ли полуживых носителей плоти двинулись к девушке, лежащей на груде зловонных, обглоданных тел. Груда лежала в глубоком кратере. Существ уничтожали и сбрасывали в широкую дыру, постепенно сжигая накопившиеся нечистые туши. Тех, которых когда-то звали «люди». Люди, в которых текла дурная кровь тёмного цвета, люди, которые неожиданно захотели съесть других людей, люди, которых было практически невозможно убить. Они подступали к огромной груде тел, лежащих в глубинах кратера, и не собирались останавливаться. Во-о-бще.  — В восемнадцать лет я покинула родительский дом. Сбежала из-под уютного материнского крыла, наперевес с вязаной сумкой, набитой всеми своими сбережениями, сигаретами, которые я ненавидела, и парой сменных вещей, угнав байк старшего брата. Господи, сколько же мне пришлось мотаться по всему миру. Большие города, преисполненные похоти и греха, манили, протягивая свои ладони маленькой, ничего не знавшей об этой жизни девочке. Как же я была глупа, сколько раз меня обманули, сколько раз мною помыкали. Господи… Эта Дьявольская жизнь крутила, вертела, бросала из стороны в сторону, как корабли в шторма. И я наслаждалась этим состоянием, прикусывая свою нижнюю губу, когда большой палец давил на поршень иглы, запуская в организм очередной наркотический препарат. Невесомость и абсолютное удовлетворение. Что может быть ещё лучше бурного, грязного существования? Я каюсь, Святой Отец, что познала эту сторону Сатанинского плода.  Ярко блеснула молния, ударяя в сырую землю. Посыпались ледяные капли и мелкие точёные градины беспрестанно врезались в кроны деревьев, комьями оставляли вмятины в почве и набухающих трупных останках. Плотная занавесь сгущалась над котлованом, похожая на громадный клуб белоснежного тумана. На деле же пыльный и дурно пахнущий из-за ядовитого, трупного газа, которым насытилась вся земля.  — Святой Отец, я убила своё дитя. Уничтожила. Он мог родиться и стать прекрасным человеком. Но мне пришлось, просто понадобилось, потому что я не знала его отца, и возможности содержать его не было. — Девушка шумно выдохнула, когда прозрачные капли попали на исцарапанное лицо и негромко зашипела. — Простите меня, Святой Отец. Сколько было в этой жизни возможностей, сколько шансов выпадало спасти свою грешную душу, ступить на путь истинный, настоящий, без заправского греха и вечной слабости. Но самым ошибочным был этот поступок. Из-за глупых причин, из-за беспокойства о своей пропадшей душе. Наверное, самое беспощадное, на что способна человеческая душа, это отрешённость по отношению к другой живой душе.  Телеса подобрались уже к подножию смердящей кучи трупов и, крепко впиваясь в бледную, гниющую плоть, брызгающую тёмной кровью, карабкались по ней к последнему выжившему обеду на всей Земле. Девушка усердно каялась, сжимая холодную руку Святого Отца, переплетая мёртвые и живые пальцы в руке. Усиливающаяся буря начинала кружить ветви деревьев и трупные останки, наперебой с холодными каплями ливня. Покрытая одной прозрачной и промокшей насквозь рубашкой, она беспрестанно молилась, не смотря ни на что вокруг. Руки её тряслись не от холода или страха — переживания, что не завершит свою исповедь.  — Святой Отец, я последняя выжившая на земле, и вы погибли не так давно, я вижу это. Так простите меня. Простите за все проступки, за курение, за наркотики, воровство, аборт и усердное отречение от истинного пути. И простите меня, Святой Отец, за осквернение мёртвого тела.  С этими словами девушка вытащила нож из-за пазухи и резко вспорола его живот. Густая кровь хлынула из краёв, стекая со Святого Отца на острые коленки девушки, которая запустила обе руки в чужое брюхо. Усердно копошась в склизких органах, вырывая куски полупрозрачного червяка-кишечника и кидая их как можно дальше в качестве приманки мертвецам, которые подбирались уже всё ближе и ближе. Дрожащими руками она выудила оттуда бледный комок с ниточками и, стянув с мертвеца штаны, отсекла ему два одутловатых шарика-яичка.  — Прости меня, Святой Отец.  Девушка перелезла через бледное туловище, скатываясь по влажным, гниющим останкам на землю и убегая как можно дальше от того места, где она оставила все свои грехи, измазав гору человеческих тел в горючем, которое зажжётся от малейшей искры. В лесу разгорался пожар.