Кэролайн
Я встретилась с ним случайно, он пришел и улыбнулся. И поняла я, что мои чувства обретают цвета, а слезы на вкус, как соль. И закрутилось, словно на киноленте. Он улыбается, подходит ближе, и я замечаю, что в глазах, тех голубых и вечно искрящихся, стоят те же слезы, что катятся и по моим щекам. Без лишних красок, без ярких и громких речей, простое: — Прости меня, Кэролайн, — и прикасается к моей щеке, стирая треклятые слезы. А я давно простила тебя, Никлаус, да сказать не могу. Были бы мы на несколько лет моложе, я бы приняла тебя, но сейчас в сердце моем лишь она, моя дочь Хоуп, и не имею я права впустить тебя в её жизнь, ведь повторение неизбежно — мы это знаем оба, Никлаус, но ты решаешь иначе, когда слышишь меня: — Уходи, Ник, прошу, я сама себя не прощу. Ты почему подходишь ближе? Я не знаю его сегодняшнего, Никлауса сквозь десять лет который пришел. У него магия в словах, но не в глазах: они пусты и бездонны. И я не понимаю, почему сгораю от его прикосновений? — Я не уйду, не имею право, — шепчет он, а вокруг ветер со снегом кружит, и я знаю, что не устаю напросто перед ним, перед тем, что мне дано еще раз в жизни. — Почему же? — Потому что уже уходил.***
Его квартира напоминает комнату с университетских времен. Полотна, запах масляной краски, яркие и сочные тона, но совершенный холод. У него все та же тяга к разным сортам чая, кофе, приправам, и я чувствую, что он тоже цветной, а не прозрачный, что у его чувств тоже есть цвет. У меня любовь розового оттенка, а у него на полотнах красного много. И желтого, и черного. И мысль о том, что он не понимает, какого цвета она, чертова любовь. Привкус ванильного чая на языке, слез больше нет, да и не уверена я, что чувства не сгорят. Перегорят. Лопнут. Исчезнут. Я не уверена, что смогу влюбиться вновь. — Кэр, поговори со мной, — шепчет он и не решается быть ближе, наверное, знает, что я больше не та Кэролайн, либо боится поймать холод в словах. Как же я не хочу отвергать его, как я же не хочу… — О чем, Ник? Он отпивает глоток из своей чашки, не смотрит на меня, вглядывается в глаза. Ник, ты ничего не увидишь, ведь там нет ничего, как и у тебя, любимый. Знаешь, что просто голубого цвета, несколько красных капилляров, расширенный зрачок. Больше я ничего не увидела, может, просто не хотела? — Я не знаю, — хмыкает, отводит взгляд в сторону, но я знаю, что ему не стыдно, а лишь бессмысленно — спрашивать о том, что не волнует, смотреть туда, где ничего не проскальзывает. - Я не экспонат, Ник, я не люблю, когда на меня смотрят так. - Врешь, Кэрри, как нелепо ты врешь, - усмехается, засматривается снова и начинает улыбаться. Поймал, милый, знаешь ты меня лучше, чем я сама, но вряд ли ты увидишь во мне что-то от той Кэролайн. - Никлаус, я люблю тебя, - улыбаюсь в ответ, но лишь на долю секунды, - но не знаю, смогу ли вновь влюбиться. - Я попытаюсь, Кэрри, только поверь в меня. Моя улыбка на лице вызывает в его глазах искорки, я понимаю, что не все надежды рухнули, что не все в нем перегорело, что Никлаус - мальчишка с холодными глазами и чуткой душой. Ник остался тем же, а Кэролайн не умеет быть нежной больше, как ни старайся. Беру сумку, пальто и медленно шагаю к двери, оборачиваюсь - он не идет, не смотрит, не вчитывается взглядом в меня. Он понимает, что я вернусь, но не имеет понятия, когда. Даже не вслушивается в щелчок замка и скрип двери, будто это не слышал. Ник, что же ты со мной сделал, милый? - Если бы я могла только, Ник, если бы, - мотнула головой рефлекторно, скорее привычка, нежели что-то щелкнуло в мыслях, и вышла за порог, оставляя недопитый чай и непонятный цвет любви у Никлауса.