Вместе ко дну

      Она не умела быть настоящей, а он же постоянно улыбался фальшиво. И Кэтрин не понимала, когда Коул любил её всецело, а когда растягивал губы в фальшивую улыбку. Тогда и Кол не знал, Кэт умела хорошо врать или притворяться.       Ребекка заметила её на проходной, когда черный арендованный мерс въехал на территорию особняка её матери и отца. Бекка приметила её укороченные волосы, скупую улыбку и холодок кофейного взгляда. Майклсон настаивала, чтобы Давина держалась подальше от Пирс.       Она задерживает взгляд на ней, той, что стоит рядом и щебечет про приторно-горькое вино, цветущие цветы в её оранжерее, теплый ноябрьский ветер и прелестный оттенок платья от Эллен Бененс. — Замечаю, что герань не засохла? — ухмыляется Пирс, а Давина понимает, что речь вовсе не о цветах из оранжереи. — Как тебе? — Мисс Пирс… — глотает обиду Клэр. — Секретничаешь? — усмехается она вновь, взяв фужер с вином с подноса официанта. — Не красней, милая, — смеется ядовито, — мы обе знаем, что Кол не может больше десяти минут. Не только мы, но и пара здешних дам, например, — хмыкает и задумчиво обводит взглядом толпу красивых девушек во всех оттенках красного, — танцовщица Эмма, которая вместо вина держит терпкую маргариту. Она как-то хвасталась месяц назад в твитере, что смогла получить тоже лакомый кусочек всех Майклсонов. — Мисс Пирс… — хмурится от стыда Клэр, смотря в пол и ненавидя себя за излишнюю болтливость. — Майклсон, — отрезает Пирс, привлекая к себе внимание девчонки, недоуменно смотрящей на неё, — я его жена. Миссис Майклсон.       Оставив шлейф своих цветочных духов, Кэтрин плавно прошла вглубь зала, где стояли пара троек человек, дежурно улыбающихся друг другу. Она на мгновение задумалась над искренностью своих редких улыбок, а затем вспомнила, что улыбаться её никто не научил. Холод, статус, прямая осанка и яд на языке — составляющие её, стойкую, сильную, темную Катерину Майклсон. Нежели мягкая, нежная, падающая в пропасть — вернее, к ногам мужчины — Ребекка, смотрящая проникновенно и с послевкусием.       Она была не такой, какой знала её Кэтрин в сентябре какого-то из двухтысячных. Жалкая, нежная, тонкая, падающая звездочка по имени Ребекка. Они смотрели друг на друга с неким презрением, но молчаливо проглатывали едкие слова, ведь кроме друг друга у них никого нет. Бекка с завистью засматривалась на Кэтрин, сильную, стойкую, закрытую, а Пирс же сожалела о потерянной нежности. И наверное, это самая её большая ошибка, ведь Кэтрин не умела быть нежной.       Смотрит с укором, а затем пробивает сердце. Он всё тот же, что и в прошлый раз. Он всё так же улыбается не по-настоящему. Он — Коул Майклсон, и черт побери, этого достаточно для ненависти. Кэтрин чувствует её, вязкую, бордового оттенка, шипящую, кипящую, горячую, обжигающую, горько-приторную ненависть. Пирс чувствует неприятное ощущение, когда она обволакивает сердце, и оно замолкает на время, и просыпаются злость, ярость и боль. Она понимает, что снова забывает такое ласковое, терпкое, мягкое чувство. Кэтрин знает, что любовь в ней ни к кому больше не проснется. — Кэт. — Кол.       Они кивают друг другу, и Коул прислоняется сухими губами к припудренной щеке брюнетки, а она испытывает ни с чем несравнимое желание пролить слезы. Он отстраняется, понимает, что в её глазах пылает ненависть, но Кэт не даст понять, что внутри она разрушается, а во взгляде — тускнеющая любовь. Не позволит, ведь слишком много боли Коул принес в её жизнь, яркую и настолько ненастоящую, что Кэтрин была согласна не понимать любовь и вовсе, но не знала девчонка с обложек журналов, что станет разрушенной Кэтрин. — Слово против — я ухожу немедленно, — фыркнула Майклсон, приняв поданную бывшим ладонь, — а ты теряешь где-то четверть состояния и место за обеденным столом в доме родителей. — Не огорчайся, если я наступлю на твои туфельки, — ухмыльнулся он и сверкнул искорками в глазах, таких же кофейных, — всё, как всегда, Кэтти, да? — Именно, — хмыкнула она и приникла губами к сухим Кола.       Майклсон понял, Катерина полюбила красный, когда ему нравился лишь цвет её глаз.

***

      Бонни любила зеленый цвет — это знали все. Бонни умела открываться людям. Бонни знала, что хоть любое из чего-то лучше, чем запах водки, которая стоит в её прикроватной тумбочке.       Они знали, что ей нравится зеленый цвет, но не догадывались о том, что Беннет немного лгала. Бонни редко говорила правду, мало доверяла после измены бывшего мужа, редко говорила искренне, мало давала понять, что любит по-настоящему. Она зачастую говорила, как же ей нравится зеленый.       Именно такого цвета страх в её сердце. Липкий, вязкий, неприятный, жуткий и скользкий. Бонни также не говорила, как ей страшно. — Доброе утро, — вряд ли искренне, но зато честно.       Её взгляд мечется с одного на второго, потом она смотрит на улыбающуюся Лоли. Та взмахивает руками и продолжает жевать хлопья, пока сестра, Никки, в быстром темпе переписывает что-то из линейной тетрадки. Бонни украдкой кидает взгляд на старшего парня с дредами и множеством браслетов на руке, мол, почему ещё не на занятиях. И этот взгляд ловит лишь один из сводных братьев, Тайсон, толкнувший в бок брата, печатающего что-то в своем смартфоне. — Доброе, мам, — улыбается обезоруживающе всеми тридцатью двумя белыми и ярко сверкает искорками в глазах, — сегодня ты рано, да? — Я тоже удивлена, — молчание прерывает и Никки, закрывающая нервно тетрадку и убирающая её в новомодную черную сумку, — Нат сегодня раньше всех встал. — Он и не ложился, — хмуро отзывается Беннет и наливает чашку холодного кофе, смотря на младшего парнишку с рыжими вихрами волос и множеством веснушек на щеках, — кофе тебе больше не дам и капли. — Я должен был закончить проект, — отзывается Натаниэль, медленно вытирая ладошки от тостов, а Бонни задумывается над тем, что надо было помочь. — Не закончил? — Нет, — мотает он головой.       Мулатка пожимает плечами, мол, сам виноват, но смиренно гладит по спине мальчишку, замечая, что Лоли тоже успокаивает брата. Рэй-Рэй же занят поиском няни, как известно девушке, для дочери, а Тайсон убирал тарелки, и Бонни заметила, что в расписании сегодня его очередь, как и уборка, но почему-то убирается Мик, и странным, что она посчитала, это озорная улыбка на его лице.       Беннет не понимала ничего, кроме как липкого зеленого, окутавшего её сердце и в эту минуту. Близняшки Лоли и Никки о чем-то говорили жестами, и настолько быстро, что она не могла понять, успевала ли отвечать сама Никки на жесты сестры. Шестнадцатилетие Рэй и Тайсон очаровывали малышку Хлою, что радостно улыбалась и хлопала в ладошки, внимательно осматривая каждого из них.       Гилберт не имела понятия, что же происходило по субботам, когда она спала от антидепрессантов и таблеток от бессонницы до полудня, что она пропускала, пока зеленый впивался в неё, а страх затаивался в самом уголке мыслей и неожиданно давал о себе знать, поэтому умиленно наблюдала и за сыном Миком, приемным Натаниэлем и дочерью Рэя. И как же Бонни завидовала тому, что они растут без неё, но была рада, что они не знают о том, что страх имеет зеленый цвет, а смерть — насыщенный бордовый. И как же девушка пыталась натянуть улыбку, когда закрывала входную дверь, мол, удачи и без неприятностей, окей?       Но как же Бонни огорчена, что Джереми на другом конце штата, а она в холодном доме с липким и пугающим страхом, имеющим ненавистный зеленый цвет.