У Вас одно новое сообщение

Снег, кружась в беспорядочном танце, падал на покрытые тонким слоем льда улицы. Зима в Нью-Йорке, снежная и бьющая по лицу, стала спасением Блейна Андерсона от одиночества расторгнутой помолвки и потерянного в безликой толпе бывшего жениха. Закончилось. Потерялось. Не вернётся. От крепкого чёрного кофе шёл пар, заставляя Себастиана Смайта вспоминать Лайму, Далтон и старую жизнь, оставленную где-то между Францией и снежным Нью-Йорком. Кофе был его единственным надёжным другом в одиноком и большом (как бы шаблонно это ни звучало) городе. Новое. Непонятное. Потрясающее. В кафе на два этажа ниже новой квартиры Блейна было почти как дома, в Лайме, — тепло помещения, резко контрастирующее с холодом улицы, наполняло посетителей духом наступающего на пятки Рождества. Горячий шоколад и кофе, которые здесь подавались в небольших разноцветных чашках, были слишком сладкими для горьких зимних дней, заваленных работой и учёбой и огромными сугробами. Блейн остался один в большом городе не по своей воле, потеряв всё, что так старательно строил. Себастиан же остался один только по своему желанию, окончательно, с огромным скандалом поссорившись с отцом и мачехой, оставив сестру в гниющей Лайме без поддержки язвительного старшего брата. Кофе обжёг губы и язык, отправляясь в пустой желудок. Если бы не табличка, висевшая как раз перед его глазами и кричащая о вреде курения, и забота о голосе, Себастиан бы попросил сигарету у сидевшего рядом бородатого мужчины лет пятидесяти. Но вместо этого он губил свой желудок кофе и таблетками, стимулирующими нервную систему, изрядно побитую школой государственной службы Вагнера университета Нью-Йорка. В «Далтоне» он был лидером хора (даже когда им формально стал Кларингтон), одним из лучших учеников, а здесь он проваливался без стимуляторов. Казалось, в сутках стало на двенадцать часов меньше, а дел у Себастиана — вдвое больше. Таблетки и литры кофе стали необходимостью в первом семестре. Но Смайту казалось, что у него наконец-то начало что-то получаться — он мог справиться с делами только с двумя кружками кофе и одной-двумя таблетками, а не как раньше — когда таблеток было втрое больше (как и риска загреметь в реабилитационный центр). Блейн же совсем не понимал, что он делал в этом большом городе. Он уже не учился в НЙАДИ, не понимал, что делать дальше и как строить свою жизнь. Ему просто хотелось выпить кружку горячего шоколада, купить пару пачек замороженных овощей в ближайшем супермаркете и вернуться домой, пережидать Рождество и, признаться, всю оставшуюся зиму. — Горячий шоколад и кусок вишнёвого пирога, пожалуйста, Мэгги, — перегибаясь через стойку, улыбнулся Блейн. Маленькая круглолицая Мэгги улыбнулась и, бросив: «Пять минут, Блейни», повернулась к новенькому, блестящему кофейному аппарату, который купили совсем недавно и не все сотрудники ещё разобрались, как с ним нужно работать. Мэгги, безусловно, была мила: в её пяти футах, приправленных чёрными, вечно растрёпанными волосами и карими миндалевидными глазами, было что-то настолько приятное, что от одного только взгляда на баристу Мэгги Блейну становилось спокойно. Но в то же время она была приторно сладкой, что ограничивало время общения Блейна с ней до минимума: сделал заказ, поблагодарил и ушёл домой. И Андерсон, не замечая ничего вокруг, сел за дальний столик, чтобы таким образом попасть под действие мантии-невидимки. Не вышло. Провалилось. Все на него глядели, все вокруг сжимали его личное пространство в красный шар для занятий аэробикой и изо всех сил по нему били. Блейну очень хотелось уйти, но только после своей порции вишнёвого пирога. Время шло бессовестно медленно. Вишнёвый пирог с толстым слоем начинки задерживался, опаздывал, словно молоденькая легкомысленная девчушка на свидание с неприятным, но отчего-то милым парнем. Французский парфюм, который прежде попадался Блейну только в Лайме, в «Далтоне» и только вкупе с голосом Себастиана Смайта, ударил в нос, и Андерсон с неохотой поднял глаза. — Привет, Убийца, — и Себастиан, оказалось, держа в руках полупустую красную чашку, сидел напротив него, и сердце у Блейна отбивало чечётку. Почему? Зачем ты здесь? Не уходи. Они сидели в для Блейна неловкой, для Себастиана приятной тишине добрых три минуты, пока Мэгги, пользующаяся излишне терпкими духами, не принесла тарелку с кусочком пирога. — Ой, — она раскраснелась, словно восьмиклассница после первого поцелуя, — принести ещё один кусочек? Вы предпочитаете клубничный или вишнёвый? — Мэгги говорила быстро, совсем не чётко и так, словно была пятилетним ребёнком. — Знаете, у нас в меню появился потрясающий пирог с… — Принеси вторую вилку, милая, — на лице Себастиана появилась усмешка, на круглом лице Мэгги — радость, смешанная с неловкостью. Она убежала, поспешно передвигая ножками. Сердце Блейна, всё ещё отбивая чечётку, стремительно падало в пятки. Что ты делаешь? Столовые приборы, разложенные Блейном в порыве аккуратности и волнения, расположились в один ряд и переливались всякий раз, когда на них падал неяркий солнечный свет из широкого, но грязного окна. Тихая музыка неожиданно стала громче. Себастиан с неприятно звонким откликом поставил пустую чашку на блюдце. Мэгги принесла блестящую вилку. Блейну захотелось исчезнуть. У тебя проблемы. Тебе нужно с кем-нибудь поговорить. — Не против? — вопросительно поднимая брови, Себастиан отломил вилкой кусок пирога, и ухмылка вернулась на его лицо. Блейн, поджав губы, помотал головой, и Себастиан продолжил есть его вишнёвый пирог, довольно ухмыляясь. Что с тобой не так? В Себастиане Смайта было не так всё: от безукоризненной причёски до отглаженной одежды, от недовольных усмешек, в которых были смешаны ирония и насмешки, до щенячьего взгляда, так легко удававшегося Смайту. — Старушка Бетти Уайт не устроит тебе сцену, когда узнает, что ты поделил кусок пирога со мной? — Себастиан, откинувшись на спинку железного стула, бесстыдно оглядел Блейна. Скучал? Возможно? Всё ещё хотел? Определённо. — Ему плевать, — Андерсон поёжился, и ему вновь захотелось исчезнуть, слившись со стеной. Изучающий взгляд Себастиана остановился на лице Блейна, и Андерсону стало ещё страннее, чем прежде. Ему хотелось, чтобы жизнь повернулась иначе, и он не сидел в самый одинокий день года в любимом кафе напротив Себастиана Смайта. А хотелось ли? — Когда ты просил его руки на винтовой лестнице, ему было совсем не плевать, — Смайт осушил кружку с кофе и неоднозначно поглядел на Андерсона. Какого черта? Ответ вырвался из уст Блейна быстро и стремительно — хотелось быстрее избавиться от гнетущей душу вести, вылить ведро с помоями на голову Смайта, сбить с него спесь. Сделать хоть что-нибудь, чтобы убрать эту довольную ухмылку с его лица. — Курт разорвал помолвку. Давай. Давай же. Покажи, что у тебя на уме. Блейн ждал, что скажет Себастиан, как изменится язык его тела. Время шло невозможно медленно. Блейн, наверное, мог поклясться, что слышал, как тикали настенные часы в десяти шагах от их столика. Себастиан же только опёрся локтями на стол и довольно улыбнулся. — Мне жаль его. Он упустил такой шанс. Блейну показалось, что он краснеет. Блейн был уверен, что его сейчас стошнит. Он стянул с себя галстук-бабочку. Себастиан с улыбкой взял ещё один кусок пирога. Казалось, Смайт над ним издевался. — Я всегда думал, что слишком хорош для него, — и Себастиан отложил свою вилку, когда на тарелке осталось ровно половина вишнёвого пирога. Твой ход, Убийца. Блейн отчаянно замотал головой. — Пора. Мне пора. Дела, понимаешь? — с отчаянием, присущим новому Блейну Андерсону, сказал он и неловко улыбнулся в пустоту, стараясь не смотреть на Себастиана. Он был просто уверен, что он самодовольно улыбается, довольный собой и издевающийся над Блейном. Блейн, укутываясь в нелепый красный шарф, застёгивал стёганное пальто. Ему хотелось исчезнуть или, на худой конец, телепортироваться в собственную спальню и пролежать ещё одну бессонную ночь на кровати. — Убегай, Убийца, убегай, — насмехаясь над Блейном, кричал ему вслед Себастиан и думал, что, быть может, был слишком груб. Блейн преодолел крутые лестничные пролёты в старом здании вдвое быстрее обычного. Ключи затерялись в глубоких карманах. Мысли в голове превратилась в невозможную путаницу, он не мог зацепиться ни за одну блеклую идейку, не мог разглядеть ни один просвет на небе. Ненадежная деревянная дверь закрылась за Блейном, громко хлопнув. Квартирка-студия, единственным преимуществом которой был маленький балкон и хорошо работающая газовая плита, холодно приветствовала хозяина — темнотой и неприятным запахом канализации, доносящимся из ванной. Кажется, у соседей сверху снова проблемы с сантехникой. Дома было спокойнее, дома было безопаснее, дома было лучше всего. Ключи упали в железную миску, на экране домашнего телефона святилась маленькая иконка, уведомляющая об одном новом сообщении на автоответчике. Механический голос прозвучал в одинокой тишине квартиры-студии: «У Вас одно новое сообщение». Блейну не хотелось слушать, не хотелось говорить. Хотелось лечь на кровать и свернуться калачиком. Он нажал на кнопку. «Привет, Убийца. Забыл свой галстук-бабочку. Если собираешься забрать, буду ждать завтра на том же месте с двух до половины третьего. Сладких снов. Это был Себастиан Смайт, если ты всё ещё не догадался. Мэгги болеет за твою личную жизнь, она дала мне твой номер». Чертова Мэгги. Чертов Себастиан. Чертов Курт Хаммел. Жизнь Блейна Андерсона катилась в ад, и он ничего не мог сделать, кроме как встретиться завтра с дьяволом и забрать свой синий галстук-бабочку, что, как тогда ему казалось, было равно продаже собственной души.