.

Он видит мир черно-белым с редкими вспышками красного. Я вижу мир серо-голубым с вкраплениями насыщенного зеленого. Он душит боль обезоруживающей улыбкой и прячет скомканные эмоции где-то глубоко в своей норе. Я упиваюсь болью за занавесом безразличия и не имею ни малейшего понятия о настоящих собственных чувствах. Он полулежа-полусидя склоняется над расписанными листами а4 до самого утра, забывая о сне как необходимости. Я подворачиваю ноги под себя, уставившись на белую даже в ночи стену, варюсь в котле мерцающих размышлений, пока солнце не красит белый в ненавязчиво желтый. Он посвящает себя работе целиком и полностью, наверняка не помня, когда сытно обедал в последний раз. Я заедаю отсутствие дел, бегая по кругу в поисках стоящих целей. Он травит свое одиночество бутылкой покрепче и горсткой круглых таблеток, постукивая костяшками безумно изящных пальцев по столешнице в тишине. Я сливаюсь с одиночеством в единое целое, только так не чувствуя себя пустой, и лишь истерично-рвано улыбаюсь, не притрагиваясь к лекарствам во время приступов. Он отдает себя другим без остатка, горделиво отказываясь от помощи, когда самому до вытья тошно в сизых прохладных сумерках, зная, что трудно успокоить смертельно раненного зверя. Я распыляюсь на каждого первого встречного в поисках одного единственного, которому отдала бы себя на сжирание без сожалений, но, увы, безуспешно. Он иногда затягивается парой сигарет, наблюдая за извилистой дорожкой дыма, исчезающей наверху. Я не переношу запах курева, но в его пропитанной насквозь куртке растворилась бы до смерти. Мы ходим по разные стороны экватора и никогда не встретимся взглядами, случайно пересекая один и тот же тротуар на опустевшей набережной. Он не знает моего имени. Я не знаю, сколько сейчас времени там, где он. Но я люблю его.

Над нами общее небо, отрезвляюще чистое зимой.