Янтарь

Бартоломео старается следить за Кавендишем уголком глаза. Впрочем, можно было бы не заморачиваться и пялиться на него в открытую - все равно не заметит, замечтавшись о всемирной славе, к тому же всегда можно сказать, что любуешься его красотой. Правда, оправдания были бы необходимы, если бы Бартоломео его боялся - а он не боится, Пират-принц его раздражает. Нет, не так: "раздражение" - это и так слишком слабое чувство для бурного характера Бартоломео, а в случае с Кавендишем - тем более. Если называть вещи своими именами, Кавендиш его бесит, бесит, БЕСИТ. Хочется разбить об стену голову с завитыми локонами (наверняка он сегодня утром потратил на прическу больше времени, чем Бартоломео - за всю свою жизнь), выкрутить руки, наставить ожогов на запястьях, раздавить барьером, разрушить. Да, и правда: Бартоломео хочет разрушить что-нибудь красивое, если это что-нибудь - Кавендиш. Потому он безумно рад, когда Луффи-семпай называет этого выскочку "Пендишем" и игнорирует. "Получил," - злорадствует про себя Бартоломео. Сам, впрочем, забывать про Кавендиша не спешит: он, кажется, вполне серьезно собрался угрожать Мугиваре, а у того сейчас другие дела, так что можно взять эту задачу на себя и проучить этого напомаженного блондина самостоятельно. Бартоломео прижимает Кавендиша барьером к стене и сам подходит близко, так, чтобы видеть, как расширяются в панике зрачки и как ходит ходуном сдавленная грудь. - Не надо угрожать самому Монки ди Луффи, - говорит Бартоломео взвешенно и серьезно, о, если бы Луффи-сан видел его в этот момент! Но вокруг никого нет, коридор пуст, только голос разносится громким эхом, и Бартоломео наклоняется к уху принца, выдыхает, - сначала придется иметь дело со мной. Бартоломео чувствует себя героем, он счастлив, он в эйфории , ему все дозволено - а напротив него задыхается, не в силах понять, что происходит, самый красивый пират нового мира. Наверное, поэтому Бартоломео снимает барьер и тут же, не давая ни секунды передышки, целует Кавендиша грубо и страстно, как будто любовника в последний раз, вот только это - первый. Он, в общем, понимает, что здорово рискует, вроде бы этот красавчик - грозный противник, но губы у него упоительно сладкие, и оторваться решительно невозможно, по крайней мере, прямо сейчас. "Еще секунду, - думает Бартоломео и кладет руку на талию, - только секунду, - рука переползает на спину и ниже, - сейчас..." Кавендиш кладет руки ему на плечи, выгибается в почти нежных объятьях - черт возьми! - целует уже сам, жадно, ненасытно, неприлично увлеченно для признанного сердцееда; Кавендиш еле держится на ногах, только стена за спиной помогает сохранить равновесие; он как будто пьян, он растерян, немного рассержен и возбужден - когда его в последний раз так целовали? Когда вообще в последний раз его целовали, а не он целовал? Пират-принц уже давно плавает по этому океану, так что он успел выучить фундаментальное правило: бери, пока дают, завтра может и не наступить. Бартоломео это правило тоже знает, так что оба берут все, что могут взять, и отдают так же, захлебываясь друг другом, шаря руками по телу, прислонившись к холодной стене темного коридора Колизея - кажется, в этот короткий миг время вокруг них загустело, как густеет смола, превращаясь в янтарь. Бартоломео отрывается от губ блондина, делает шаг назад, смотрит на него широко раскрытыми глазами. Кавендиш смотрит так же, держится за стену, дышит медленно и тяжело, а по идеальным скулам разлился румянец - и Бартоломео, ухмыльнувшись, решает не ставить барьер, поворачивается спиной и спокойно уходит. Принц бессильно сползает по стене, садится на пол, безнадежно испортив костюм; он не хочет этого признавать, но знает, что это был чистый проигрыш, и кричит Бартоломео вслед, желая не столько его убедить, сколько хотя бы оставить за собой последнее слово: - Я все равно прикончу Мугивару, ясно? И вовсе это не звучит жалко. Бартоломео разворачивается, ухмыляется опять: - Ага, только попробуй. И скрывается за углом. Кавендиш, все так же сидя на полу, упрямо думает о том, как убьет этого ублюдочного сверхнового, отнявшего у него славу - и еще кое-что. "Я сотру его в порошок, - мысленно проговаривает Кавендиш, и где-то внутри него ворочается, просыпаясь, его темное альтер-эго. - Я его уничтожу." Хотя бы для того, чтобы Бартоломео выкинул его из головы.