Японская сабля

Хорошую религию придумали индусы: Что мы, отдав концы, не умираем насовсем. В. Высоцкий

Уйдёт ведь, зараза рыжая! Городская пыль дерёт горло, дыхание вот-вот собьётся… даже камни на дороге подворачиваются под ноги, словно все как один продались Тёсю. А мелкий рыжий убийца того и гляди свернёт в какой-нибудь переулок – и ищи его там в ночной темноте. Ночью на глаза надежды мало, то ли дело уши и нос. Мальчишка даже на таком расстоянии пахнет кровью. Неудивительно: сколько на нём той крови… Быстрый шорох шагов, стук отодвинутых сёдзи. Ага, решил не в переулок, а у дружков спрятаться? Тем лучше. Три глубоких вдоха – и преследователь уже стоит у нужного дома. Дверь от рывка едва не вылетает из пазов. – Шинсенгуми дэ ару! – Что? – Шарапов растерянно замер на пороге, пытаясь найти хоть какой-то смысл в сказанной Жегловым тарабарщине. Жеглов, тяжело дыша, потёр лицо ладонью. – Тьфу ты, приснится же… – Глеб, ты прямо здесь, в кабинете ночевал? – Шарапов указал на окно, за которым уже занимался серенький декабрьский рассвет и слышался жизнерадостный звонок трамвая. – Да… – хмуро отозвался Жеглов и достал из стола мятую пачку папирос. – Ладно хоть табельное убрал, а то хорош был бы: с пистолетом спать! Он встал и привычным движением открыл сейф с табельным оружием. – Глеб, а это что? – осторожно спросил Шарапов, указывая на стоящую в сейфе саблю с непривычно длинной рукояткой, в чёрных ножнах с какими-то верёвочками. Жеглов довольно ухмыльнулся. – Вещдок, Володя. Я эту саблю вчера вечером у барыги раздобыл. А ему её принесли из квартиры генерала Пачина, героя Маньчжурии и так далее… смекаешь? – Того, которого застрелили третьего дня и обнесли квартиру? – Именно, Володя, именно. С историей сабелька. Даже имя у неё есть: «Нож людоеда» называется. На японском наречии так и вовсе непроизносимо как-то. Пачин рассказывал, он её у их офицера в честном бою забрал… Жеглов осторожно взял саблю из сейфа. – Только мне знающие люди сказали – врал генерал Пачин, как сивый мерин. Ему этот «Нож людоеда» один капитанчик подарил и наплёл, что сабля старинная, боевой дух подымает и владельцу удачу приносит. А капитанчик этот её тоже не с бою взял, а подобрал в траве после бомбёжки: владелец её потерял просто. – Да как такое может быть? – удивился Шарапов. – Мне те, кто служил в Маньчжурии, говорили, что японские офицеры своими саблями чрезвычайно дорожат. Они их не саблями, а «катанами» называют. Впрочем, при бомбардировке и не такое могло случиться… Жеглов снова довольно усмехнулся. – Катана? Это потому что из катаной стали, что ли? Ладно, чёрт с ней, неважно, как там она называется. А важно, Володя, то, что барыга мне сдал не только эту сабельку… Ухмылка следователя стала откровенно хищной. Волчьей. – Сегодня мы возьмём убийц генерала Пачина. Вечер того же дня. На истоптанный грязный снег медленно и бесшумно опускались белые хлопья. Едко пахло пороховой гарью. Налётчиков, убивших генерала Пачина и ограбивших генеральскую квартиру, милиционеры деловито запихивали в машину. Жеглов курил поодаль, Шарапов, хмурясь, смотрел на лежащее перед подъездом неподвижное тело. – Глеб, почему? Этого… Кастета мы тоже могли взять живым! Я знаю, что именно он стрелял в Пачина, но… Жеглов обернулся, недобро прищурился. В тусклом свете уличного фонаря его глаза казались жёлтыми. – Зло. Должно быть. Уничтожено – чётко, выделяя каждое слово, ответил он. – Понял, Шарапов?