последнее лето

Это было в июне 1943-го, как сейчас помню. Погода стояла жаркая, ветра практически не было, тени тоже. Всем взводом стояли тогда в поле – до ближайшей деревни километров пять. Тремя неделями назад потеряли при переправе двух бойцов: Мишку Гринюка осколком зацепило, а Андрейка Малютин – девятнадцати лет отроду – утоп, свалившись с понтона при первой же бомбежке. Обоих матери дома ждут, и не знают бедные женщины, что сыновья их навечно молодыми остались. Жаль было товарищей, да и самим нам пришлось тогда несладко, как при любой другой переправе. В один июньский день, когда солнце неумолимо жарило землю, к нам в отделение должны были поступить два бойца. Командир наш, лейтенант Кравец, лично прождал их на наблюдательном пункте целый час, пока рядовой Глушков не подошел со словами «…разрешите обратиться?», с того момента главным «ожидающим» пополнения был назначен я. Поправив пилотку, я достал папиросу и, примяв ее губами, закурил. Еще несколько минут никого не было видно, как вдруг со стороны деревеньки показались два маленьких силуэта. Ждал я этих двоих сравнительно недолго, но сами они, казалось, не торопились. Тогда я, бросив тлеющую папироску на землю, чуть придавил ее сапогом и, подтянув ремень, поплелся навстречу новобранцам. Двое молодых парней шли порознь. Один, с кем у меня так и не получилось дружбы, разглядывал издалека новых товарищей, окрестности и сапоги солдата, шедшего рядом, – у самого-то давно истоптаны, а у того совсем новенькие, даже блестящие. Другой выглядел суровей, хоть и был ниже ростом. Наконец, дойдя до нашего отделения, они немного постояли и, подумав, что их никто встречать не собирался, двинулись к наблюдательному пункту. Я, уже давно их поджидая, стоял с гордо поднятой головой и придерживал бляшку на ремне. Увидев одного лишь меня на вышке, ребята неестественно пожали плечами и двинулись в мою сторону. - Здравия желаю, товарищ сержант! – протянул басом боец с начищенными до блеска сапогами и поднес ладонь к пилотке. – Где можно найти лейтенанта Кравеца? - Ушел в расположение, назначил меня «ожидающим», - ответил я, предварительно кивнув, мол, вольно. - Красноармеец Акутин для выполнения дальнейших указаний прибыл! – затараторил другой солдат еще совсем ребяческим голосом, отдав честь и для чего-то притопнув ногой. - Красноармеец Волков для выполнения дальнейших указаний прибыл, - совсем не громко, а медленно и тяжело повторил боец, искоса поглядывая на Акутина. - Вольно, - усмехнулся я. Отчего ж не усмехнуться, когда столь важная должность «ожидающего» досталась именно мне. Солдат с такой значимой фамилией – Волков – совсем не был похож на хищного зверя. Он был грузный, хмуривший брови, суровый русский парень. Другой, Акутин, - юркий такой, веселый малый с небольшим хохолком на голове. Эти двое смотрели на меня как-то выжидающе, будто я им когда-то в довоенное время проиграл в карты. - Значит так, товарищи-бойцы, - зашагал я ближе к месту, где расположилось наше отделение. – Вы попали в страшное место – в пехоту! В ваши обязанности входят… - Товарищ сержант, разрешите обратиться, - перебил меня скучающий голос Акутина. - Разрешаю, - немного раздраженно ответил я. - Я уже не в одной атаке был и знаю, что тут да как. Вы вот лучше Волкову все объясняйте, а я пойду с однополчанами побеседую. Увидев впервые этих бойцов, я подумал, что именно Волков уже побывал не в одной атаке, но никак не Акутин. Ему на вид лет девятнадцать, как утопшему нашем солдату,(только тот, Малютин-то, уже было умом повредился от бомбежек частых – контуженный) Андрейке. - Акутин, у тебя какое звание? – повернулся я к нему лицом, и он сразу же вытянулся. - Рядовой, - совсем без интереса произнес он и попытался вытянуться еще больше, чтобы быть выше меня. Однако, поняв, что это действие результата не принесет, расслабился и вновь уставился на меня. - А у меня? – спросил я, подойдя к нему ближе. Он поправил пилотку, сдвинув ее вперед, и ответил: - А вы сержант. - Правильно, Акутин. Ты рядовой, а я сержант. Ответь мне, боец, с каких пор младшие по званию отдают приказы старшим? - Извините, товарищ сержант, не подумал, - посмотрел он на меня своими медвежьими глазками. – Разрешите продолжить ознакомление? Мы спустились с вышки после небольшого экскурса по территории и направились к медпункту. Во время моего, как оказалось, нудного рассказа Акутин со скучающим видом плелся за мной, то посвистывая, то мурлыкая себе под нос мотивы каких-то фронтовых песен. Волков – его полная противоположность – шел сдержанно, шагал строго и внимательно слушал, не перебивая меня и ни на что другое не отвлекаясь. Завершил я свою экскурсию, пробравшись вместе с новобранцами в самый центр расположения нашего отделения. Бойцы отдыхали после трудной атаки, набирались сил. Они сразу же приняли Акутина и Волкова в свои ряды, всучили по банке тушенки и дружно уставились на этих двоих. Грузный Волков, любящий полакомиться чем-нибудь, - как я понял - разделался с несчастной баночкой за считанные минуты. Другой, Акутин, кое-как закатал рукава своей гимнастерки и откуда-то достал совсем махонький железный шарик, заставив обратить совершенно все внимание товарищей на себя. Показав всем этот скромный предмет, Акутин улыбнулся, и шарик исчез из его ладони. Солдаты обрадовались, что в отделении появился веселый парень, который сможет поддержать их боевой дух во время и перед боем, я тоже был не меньше рад. - Куда ты его дел, а? – выкрикнул сидящий позади Тартогин. - Товарищ сержант, разрешите взять ваш головной убор, - подошел ко мне боец. - Акутин, ты опять не подумал? - решил ответить я ему сразу же, не понимая, зачем этот чудак просит мою пилотку. - Почему не по форме одет? - Так жарко же, товарищ сержант, - оправдывался рядовой, пожимая плечами. - Ну, товарищ сержант, если не разрешаете взять, то осмелюсь вам доложить, что под вашей пилоткой, - он подошел поближе ко мне, показал на головной убор пальцем и громко шепнул: - Под вашей пилоткой... - Не томи, Акутин, что там? - угрожающе спросил я и схватился за голову, чувствуя, что облеплен удивленными взглядами сослуживцев, которым тоже, как и мне, было до смерти интересно увидеть то, что находится под моим головным убором. Ощупав свой затылок и ничего там не обнаружив, кроме и без того потрепанных волос, я строго посмотрел на солдата, непринужденно поправляющего часы на левой руке. Товарищи, в том числе и суровый Волков, были заинтересованы до сих пор и переводили взгляд то на меня, то на лениво зевающего Акутина. - Эй, рядовой! - снова послышался голос нетерпеливого Тартогина. - Ты про трибунал слыхал? - А кто ж не слыхал, - тут же ответил ему Акутин. - Так вот тебе, мошеннику, туда и дорога, - плюнул Тартогин. Может, Акутин и впрямь был мошенником? Я не знал, не знаю и никогда уже этого не узнаю. Кем был он в довоенное время, известно одному лишь Богу, ежели только сам Акутин показывался ему на глаза. Я еще раз ощупал голову, но уже с некоторой опаской. Однако ничего ценного я там так и не обнаружил. Боец, так напоминающий мне обыкновенного воробья, виновато посмотрел на всех окружавших его товарищей, которые, казалось, вовсе не огорчились тому, что под пилоткой моей ничего не нашлось. - А ты про магию слыхал? - в диалог вступил Волков, до этого сидевший в общей компании и помалкивающий. - Слыха-а-ал! - передразнил его басистый голос Тартогин. - Сжигали всяких ведьм на кострах да и по сей день сжигают, вон оно как! - Очень уж развит у тебя речевой центр, Тартогин, - протянул нарочно я, чтобы тот утихомирился. - Не понос, так золотуха - а тебе все дай осудить да обсудить. Крепко, казалось бы, я его обидел. Но парень наш, Тартогин, не любит обиды таить, да и обижаться ему не на что, разве что только на правду, которую он и без нас давно уже знает. - А ты поди да сам посмотри, что там у сержанта под головным убором, - радостно предложил Акутин, чему я очень удивился, ведь не было у меня ничего там. - Да черту уже ясно - волосы у него там, волосы! А через пару лет ничего и вовсе не будет! - ворчал боец, но ко мне все же подошел. - Товарищ сержант, разрешите? Я кивнул головой, и Тартогин потянулся к моей пилотке. Рука его зависла в воздухе на несколько мгновений, пока Волков не чихнул, будто нарочно. Солдат рывком схватил мой головной убор и сжал в руке. - Ага-а! - закричал боец. - Мошенник! Нету здесь ничего, нету! Ладони мои вспотели, ведь, мало того, что солнце печет, так еще и Акутин заставил понервничать. Я провел руками по гимнастерке своей и почувствовал в кармашке что-то круглое. Достаю - шарик! - Бартцы, вот же он, железный тот шарик, смотрите, - радостно, сам того не замечая, воскликнул я и почувствовал какое-то облегчение. Странное это чувство, когда радуешься такой заурядной вещице, как ничем не примечательный железный шарик. В солдатских глазах, я видел, загорелся особенный огонек. Наверняка, они все, как и я сам, почувствовали что-то необычное, но очень теплое. На войне все байки хороши, любая песенка или слово. Нельзя на войне унывать и печалиться, ох нельзя. - Он же, Акутин, он? - улыбаясь и крепко зажав шарик в ладони, спросил я. - Так точно, он, товарищ сержант! - засмеявшись, Акутин смешал свой заливистый смех с радостным смехом других бойцов. В скором времени все успокоились и просили рядового показать еще какой-нибудь фокус. Солдат показывал много разных фокусов и рассказывал разные истории. Время близилось к ночи, а бойцы все просили: «Расскажи еще, Акутин!», и он рассказывал. Я и сам даже обрадовался тому, что в нашем отделении появился такой забавный малый. Без устали он устраивал небольшие представления на протяжении всего дня. Наш командир, лейтенант Кравец, тоже слушал, наблюдал и смеялся по-доброму, искренне над акутинскими, пусть и выдуманными, рассказами. Наутро я, как и все солдаты, услышал рев бомб. Немцы пошли в наступление с утра пораньше! Весь взвод немедленно был поставлен на огневые позиции, и вызвано подкрепление. Акутин взял с собой Волкова и побежал вместе с ним в одну из глубоких воронок. Сослуживцы, братья, товарищи были настроены на победу, на лучшее. В их глазах все еще светился тот огонек, который сумел зажечь Акутин вчера, когда перевелся в наше отделение. Я вспомнил, что его шарик для фокусов все еще находится у меня. - Акутин! - заорал я, и он обернулся с улыбкой на лице, усадив Волкова еще глубже в воронку, вероятно, чтобы того не убило ненароком. - Оставь себе, товарищ сержант, как подарок! - крикнул он в ответ и рванулся из своеобразной траншеи в атаку вместе с другими солдатами. - За Родину! За Сталина! Ура-а-а-а! Свист пуль и вой снарядов не угнетал наших бойцов. Я тоже сражался тогда и долго пытался догнать Акутина. Перед ним полегло немало фрицев, и я был горд за такого солдата. Когда я решил вернуться за Волковым, неподалеку от которого рванула бомба, мне показалось, что радостный акутинский крик прервался. Я не обернулся. Сейчас, в этом совершенно другом мире, я понимаю, что совсем не знал рядового Акутина. После той атаки я никогда его больше не видел. Только Волков постоянно напоминал мне о нем и говорил, что хороший был парень этот солдат. Его последнее лето было, конечно, не напрасным. Посмертно ему было присвоено звание Героя Советского Союза. На моей памяти было много войн, много людей и смертей. Но этот день, в июне 1943-го, запомнился мне на всю оставшуюся жизнь. В бою мы все становились друзьями, самыми лучшими, и память о друзьях, о моих товарищах, о сослуживцах и о великих людях - вечна. Акутин заставил нас вновь поверить. Он заставил нас помнить. И сейчас мы, те, кто остался с тех еще времен, несомненно, храним вечную о нем память, как о любом другом, пускай даже неизвестном, солдате.