Ни одной вечеринки без меня

Некоторые всю жизнь жалеют о какой-нибудь ерунде. Пьянке, или случайном сексе в туалете клуба, или о мелкой подхваченной болячке, или о том, что спагетти вышли недостаточно проваренными — о чем угодно. Дэрил жалеет о сущей ерунде: о том, что он родился Диксоном, в той дыре и у таких родителей, которые достались ему волей случая. Он вообще чертовски о многом жалеет, а особенно — о том, что у него есть брат. Кроме тех моментов, когда его все устраивает — почти всегда. Он не жалеет, что не родился в каком-нибудь мегаполисе, но его блевать тянет от мысли об узкой блочной квартире и скопище людей вокруг. Не жалеет, что не родился у каких-нибудь богатеньких ублюдков, потому что те обычно на голову пизданутые. Он забивает на все остальные свои сожаления. Ну а брат… Жалеть о брате — это как жалеть о самом себе. Полный идиотизм. Он доволен собой, он доволен своим братом. Кроме тех случаев, когда недоволен — иногда. Он недоволен Мерлом, когда тот нажирается в сопли, он недоволен Мерлом, когда тот закидывается порцией разноцветных таблеток, будто их жизнь, доверху забитая всякими бандами, стрелками и черт знает чем еще, недостаточно красочная. Он недоволен Мерлом, когда тот в очередной раз дерется с одним из своих дружков и посреди ночи нужно искать новый приют, и они стоят на дороге, как два идиота, с сумкой, а иногда и без сумки — без гроша в кармане, зато со стволом — и смотрят друг на друга, и у Мерла блестят глаза, а на скуле розовеет отпечаток чьего-то кулака. Мерла никогда еще никто не выгонял, нет, Мерл уходит сам — пинком распахивает дверь прочь из квартиры, хватает Дэрила за запястье, и они, как короли, идут по заплеванной серой лестнице вниз. Сейчас осень, и моросит дождь, а по дорогам расплывается грязища, и Дэрил заранее точно знает, что ни одна машина, конечно, не затормозит. Нет, попутка — это слишком шикарно. Они пойдут пешком. — Ну что, еще по стакану или домой, на пуховую перинку? — спрашивает Мерл, утирая губы, измазанные кровью и пивом, которое он прикончил еще на квартире. Их дом — вшивый клоповник, в котором от мотеля одно слово, и владеет им вечный Мерлов собутыльник. Для братьев там всегда готова теплая спальня, в окнах которой и стекла совсем не осталось. Но в баре они все равно разживутся только проблемами. Окрестные бары — это скопища толпы, которые не раз и не два цеплялись к Мерлу. Они прицепятся еще раз, и тогда попутка найдется — попутка до ближайшего участка. Дэрил молча поворачивает к мотелю. На дворе ноябрь, и совсем скоро придется искать новый клоповник, потому что зимы в городке жестковаты. Прошлую они провели на ногах — шлялись с палатками по лесу, иногда заходя на огонек к бывшим знакомым, чтобы разжиться джином. В лесу было тихо и так охеренно холодно, что в январе им пришлось спереть у каких-то лохов двойной спальник. Мерл занимал в нем все пространство, и к утру Дэрил оказывался или под Мерлом, или над ним, но по крайней мере было тепло. В случае с Мерлом Дэрил был уверен в одной вещи: они переживут зиму. Мерл придумает, как. Они либо сбегают пару раз по поручениям его «клуба», либо, набив сумки чем придется, опять пойдут в лес — спальник проживет еще одну зиму. Либо приткнутся к каким-нибудь новым знакомым, а может, даже старым, из тех, кто могут простить Мерлу выбитый зуб. Но пока еще зима не пришла, и у них есть комната в мотеле — пусть и очень маленькая. По полу вечно свищут сквозняки, пробирающие аж сквозь ботинки и толстые носки, у дальней стены стоит двуспальная кровать с покосившимся на одну сторону каркасом, и там же, слева от кровати, дверь в туалет, а напротив — стойка под телевизор, хоть телевизора и давно нет. Зато есть мини-бар. В этот мини-бар шеф всегда прячет какую-нибудь приятную мелочь для старины Мерла, эта мелочь всегда того дожидается, и тогда Дэрил думает, что они, пожалуй, частенько стали захаживать в мотель. Закинув сумку на кровать, Мерл первым делом открывает мини-бар с щелчком и восторженно цокает языком, и Дэрил, закрывая дверь, прямо-таки видит, как брата трясет от нетерпения рассказать, рассказать всему миру, что же там, за мелкой дверкой мини-бара, кроме лампочки на стенке. — Портвейн, — говорит Мерл, не дождавшись вопроса. — Дерьмо. — … четыре штуки, — заканчивает Мерл с щелчком сломанного замка, — Иисусе, да если бы все говорили мне спасибо вот так, я бы был ангелом господнем. — Не-а, — говорит Дэрил и идет в душ. Бухло — это единственная вещь, наедине с которой Мерла можно оставить хотя бы ненадолго. Дэрил моется быстро. Не торопится, нет — просто по-другому не умеет. У Сэма в ванной была только холодная вода, а чаще не было и той. Впрочем, черт с ней. У Сэма была нормальная постель, у Сэма была еда, у Сэма был телевизор и средо-пятнично-воскресные сборища для своих, когда квартира заполнялась фриками всех возрастов и мастей, а когда те уходили, на полу оставались только пустые бутылки и сам Сэм. Мерл, по крайней мере, мог добраться до дивана. Мерл не спал на полу, и за это Дэрил всякий раз цедил ему «спасибо», пока скатывал все бутылки в один угол. На самом деле, не только за это. Он выбирается из душа, передергивая плечами, цепляет белье и футболку, мокрую от дождя, и выходит наружу. Мерл сидит на кровати, широко расставив ноги. У его ступней валяется пустая бутылка, в руках у него наполовину полная, а у левого бедра лежат еще две не открытые. Глаза Мерла закрыты, губа прикушена, и на скуле наливается синяк - срань, это реально синяк. Может, оно того стоило. Сэма всегда можно вернуть обратно, достаточно пообещать ему сбегать по паре его дел или просто принести пузырь, и он потечет как сучка, но место знать будет. Нет, это правильно. Все, что делает Мерл — это правильно. Кроме тех случаев, когда неправильно. — Будешь? — тянет Мерл, приоткрывая один глаз. — На, на, попробуй, давай, один глоточек. Горлышко у бутылки влажное, и Дэрила почему-то дергает этой мыслью. Он садится на деревянный пол. По ногам бежит сквозняк, от которого бегут мурашки по коже, но с первым же глотком дела идут лучше — по крайней мере, становится теплее. — Яйца отморозишь, — вальяжно говорит Мерл, скидывая, на пол покрывало, — вот, заверни. Они мне пригодятся сегодня. Дэрил стелит покрывало в три слоя и садится сверху,и, наконец добравшись до горлышка, прикладывается. В горле все жжется, сжимается. — А что ты сделал, — говорит он, глотая, — этому чуваку, хозяину? — О, — Мерл лающе смеется, делая еще один глоток, и от этого у Дэрила по телу бежит дрожь. — Я вытащил его задницу из настоящего пекла, когда он вдруг решил, что неплохо было бы провернуть дельце с Джо. Помнишь Джо? Дэрил помнит Джо — тот был парнем так себе. По жизни делал хорошо только две вещи — стрелял и попадал в неприятности. Может быть, три — стрелял, попадал в неприятности и заваливал неприятностями других. Из своей доли они с Мерлом выкарабкались, на то они и Диксоны, но если Сэм связался с Джо, то нихера не странно, что он оставляет Мерлу комнату и портвейн до сих пор. Дэрил бы тоже оставлял. Черт, тогда он должен Мерлу добрую двадцатку или даже тридцатку бутылок портвейна. — Бля, держи, — говорит он, протягивая брату бутылку. — Держи. — Чего это ты? Все, вытекает? Утри слюни, Дарлина, и давай до конца, — велит Мерл, окидывая его взглядом сверху донизу. — Давай, присасывайся к кончику, обожми его губами во-от так, — говорит он, словно собаку дрессирует: неторопливо и настойчиво. Дэрил выдыхает. Облизывает губы — жжется. — Не могу, когда ты так беззастенчиво увиливаешь, — продолжает Мерл. Он ставит свою бутылку на пол и подхватывает Дэрила под подбородок. — Давай. Вбери его в себя, залей горло. У него сильные руки, у него всегда крепкая хватка, но он разжимает ее, когда Дэрил дергается. — Завязывай. — Уже, — откликается Мерл, и его губы разъезжаются в ухмылке: — Последняя — твоя. Я даже открою ее для тебя, ладно? Ты почтишь ее своим ртом? Дэрил раздраженно плещет себе в горло остатки первой бутылки, и внутри становится так тяжело, горячо, словно он проглотил камень или огненный шар. Громко щелкает пробка. Мерл смотрит последнюю бутылку на свете и вздыхает, облизывая и облизывает губы. — Твоя, — повторяет он, — давай, обслужи ее. — Завали ебало. — Да брось, сколько раз ты это делал? Ты хорошо работаешь ртом, давай, всего лишь глоток. Хорошие мальчики любят глотать. — Блять. — Все нормально, не стесняйся, я столько раз это видел, я столько раз видел, как ты берешь в рот. Только у меня, конечно, ты же сосешь только у брата, да? Дэрил пытается подняться, и ему хочется засунуть бутылку Мерлу в зад, но тот кладет руку ему на плечо, давит, сжимая горячие пальцы, и ноги у Дэрила неожиданно слабеют. — Давай, присядь, — велит Мерл, — я знаю, что только у меня. Иди сюда, иди поближе. Иногда Мерл делает все неправильно, но Дэрил все равно берет у него в рот, не смотря на то что любит все правильное. Мерл подтягивает его к себе, сдергивает футболку, медленно целует в губы, стискивая ладонями виски, прихватывает лопатки, оглаживая, и в пустом желудке Дэрила, в котором плещется всего одна бутылка, спиралями закручивается удовольствие, и ткань белья натягивается на встающем члене. Мерл гладит Дэрила по голове и крепко хватает за волосы, на секунду заглядывая в глаза. А потом толкает вниз. Дэрил опускается на колени, помогает Мерлу снять штаны, кладет ладони ему на бедра и вбирает в себя его член, сантиметр за сантиметром — и это привычнее, чем приходить в мотель, привычнее, чем разнимать драки брата с очередным неудачником, привычнее, чем многое в их жизни. Но все равно он задыхается от того, как Мерл на секунду жмурится и откидывается на кровать, чтобы не толкаться вперед, и запускает пальцы Дэрилу в волосы, поглаживая и сминая пряди, впиваясь в кожу. Выговаривает хрипло: — Иисусе… ты можешь глубже. Я знаю, ты можешь. Мы долго тебя разрабатывали, я знаю, ты можешь расслабить горло и пропустить меня внутрь, и… — Мерл задыхается, медленно клонится назад, помогая Дэрилу дышать, сжимает пальцы. Дэрил посасывает головку, помогая себе руками. В глазах темно. Мерл говорит ему: — Помнишь, как это было? Я валялся на байке, как последняя пьянь, и думал, ты меня к праотцам отправишь. У тебя был такой рот — такой сладкий, влажный, узкий — и ты так сосал, словно думал, что я тебя убью, но все равно в штаны себе не спустил. Тебе нравится, да, тебе до сих пор нравится горячий член во рту? Нравится, когда тебя трахают в глотку, вот так, нравится, когда тебе кончают на подставленный язык. Давай, Дэрил, оближи меня, оближи, я хочу это видеть. Дэрил бьет его наотмашь рукой по бедру, но лижет. В голове шумно, ему хочется, его захлестывает, и он знает, что Мерл рано или поздно даст ему все — все, что угодно — и он знает, что готов дать все, что угодно, взамен. — Молодчина, хорошо, очень хорошо, теперь вбери его до конца, до последнего сантиметра, давай. Дэрил делает и это, и на мгновение замирает, удерживая член глубоко в себе, а потом продолжает, и Мерл дрожит, Мерл хватается за кровать, Мерл, как всегда, расплачивается за желание болтать. Они уже давно могли бы просто трахнуться на кривой кровати, но это было бы слишком быстро. Дэрила скручивает удовольствием, он задыхается, он горит и хочет, чтобы это не кончалось — еще не успел начувствоваться, не нагляделся: Мерл дрожит под его руками, подается вперед, жмурится и покусывает губу, и в голове его наверняка тысяча и одна грязная фраза, но он и рта не раскроет, чтобы не застонать громко и несдержанно. — Хватит, — говорит он наконец. Поднимается, как пьяный, и хватается за Дэрила, цепляется за плечи, как утопающий за круг. Покачивается пару секунд, а потом хрипло выговаривает: — Тебе нужно, чтобы я вылизал тебя? Сначала шею и под ключицей, как ты любишь, потом грудь и соски, потом живот. Хочешь, чтобы я взял у тебя в рот и чтобы ты стоял у этой стены, раскрытый, но еще не растраханный, хочешь, чтобы я взялся за это? Дэрил тоже покачивается — Дэрила попросту качает. Он вдыхает, и все тело пронизывает удовольствием, он выдыхает, и на секунду его будто бы отпускает, но потом он снова вдыхает, и его заполоняет, переполняет, и он… — Твою мать, ты так и будешь языком молоть? Мерл замолкает на секунду — Да, — выдыхает следом. — Да. Он толкает Дэрила на пол и опускается следом, придавливая всем своим весом к холодному деревянному полу, и прижимается и целует, раскрывая губы языком. Вылизывает шею, как обещал, и прикусывает кожу, и наконец-то замолкает. В комнате тихо — Дэрил слышит, как они оба дышат. Мерл дышит резко, иногда не дышит совсем, а Дэрил дышит так, словно его пытают, Дэрил дышит мелко и часто, отчаянно хватая воздух. Язык Мерла, который собирает капли воды на его теле, шершавый, мягкий, влажный. Он проходится по телу изрезанной, неровной волной удовольствия, и проще податься ей навстречу, чем удержаться на полу. Дэрил подается. — Не терпится, да? — спрашивает Мерл. — Тебе не терпится, тебе так хочется, чтобы я поставил тебя на коленки и вогнал пару пальцев в твою подставленную задницу? Или тебе дальше пальцы не нужны? Ты трахаешь себя, а? Ты дрочишь где-нибудь в ванной, представляя, что это я беру тебя сзади? — Нет, мать твою, — отвечает Дэрил, дергаясь, и цепляется за его спину руками. — Хочешь вцепиться в меня, да? Хочешь кричать, но не можешь? Ничего, ничего, я тебе помогу. Он коротко царапает ногтем соски, проходится по груди и животу, вылизывая дорожку волос в низу живота, и обхватывает ладонью член, а Дэрил даже не пытается заставить себя сдержаться. Он выдыхает и где-то там, в оттенках, звучит сдержанный стон, и Мерл довольно ухмыляется: — Еще немного. Раскрой рот. Представь, что я снова там, растрахиваю твое сладкое горло, — обводит пальцами раскрытые губы Дэрила, — хорошо. Хорошо. Он разводит ноги Дэрила шире, коротко облизывает член, лижет пульсирующую головку и ведет пальцами вниз, и Дэрил стискивает колени, приподнимаясь. В голове резко становится тихо. Так тихо, словно весь мир внезапно вымер, и он смотрит на Мерла сквозь туман, сквозь сухую пелену в глазах, и трясет головой. — Съебись. — Заткнись, — отвечает Мерл и раздвигает ему колени, и добела сжимает их — хватка у него просто железная — а Дэрил дергается, выгибается, приподнимается, но, когда язык проходится по входу затихает, едва не выключаясь, только покачивается на локтях и заставляет себя не подставляться. Где-то внутри тлеет страх. Язык обводит его там, вылизывает, проходится по центру, смазывая. Обнаженную кожу холодит сквозняк. Дэрил крепко сжимает руки в кулаки. Мерл приподнимается и смотрит на него. Дэрил отворачивается: знает, что щеки у него горят, что волосы облепили лицо, что лоб весь мокрый, что грудь у него раскраснелась и что раскрытые губы пересохли. Он не хочет об этом знать и думать и что Мерл сейчас что-нибудь скажет. — Вот ты какой, — говорит тот, по-хозяйски ощупывая бедро, и голос его звучит сыто. Он облизывает губы, — хороший, терпеливый. Потерпи еще немного, я сейчас с тобой управлюсь. Он пристраивается ко входу и мгновение ждет, что Дэрил скажет, но Дэрил молчит. Только шумно дышит. — Брось, — говорит Мерл и трется, трется о вход, проходится по смазке, и гладит по плечам, и ничего не добавляя, пока Дэрил не подается навстречу, хмурясь. — Давай, прими меня, обхвати, вот так. Дэрил обхватывает его коленями, разжимает кулаки и принимает. Мерл вталкивается внутрь осторожно, выжидая, и ни на секунду не закрывает глаза — такие дикие, что это даже страшно. Смотрит, словно впитывая в себя, и никогда, даже под кайфом, кажется, не забывает. — Нравится? — говорит он. — Нравится, когда я внутри? Хочешь, чтобы кто-нибудь занял твой рот делом, пока я управляюсь с твоей дыркой? — Иди к черту, — выплевывает Дэрил. Жмурится, пытаясь нащупать край удовольствия, край, за которым чувства заполоненности перестает быть достаточно. Хотя кому он врет — он может кончить только от того, что это Мерл трахает его, Мерл со вздымающейся грудью, с жестким, цепким, жарким взглядом, с красивым крупным членом, который он вгоняет глубоко в Дэрила. Сначала — размашисто, сильно, лучше и небыстро, почти плавно, заставляя Дэрила распластываться по полу, цепляться ногтями за древесину. Потом — резко, быстро, мелкими движениями — так близко, так запредельно, словно Дэрил может дать еще, хотя Дэрил и так отдает все. Все. Подается бедрами навстречу, позволяет себе сдавленные, сильные выдохи, сбивает костяшки об пол и цепляется за брата руками, ногами, обвивается, прижимается, и Мерл дает ему это, пока не кончает глубоко внутри, коротко, хрипло, низко рыча. Горячее, заполоняющее ощущение бьет прямо по нервам. Дэрил расползается и расплетается по всем узлам, Дэрил опять подается вперед, пока Мерл втрахивает в него свою сперму. А потом, выгибаясь, спускает себе в ладонь. Дэрил не чувствует ладоней. Не чувствует свою кожу. Не понимает, как нужно разжать пальцы, и еще долго лежит, вздрагивая, и держится за Мерла. Мерл позволяет это и оглаживает его по лицу, ничего не говоря, и только напоследок крепко целует в губы. Чаще Мерл делает все правильно.