Уже не страшно

— Почему ты влюбился в меня? Скажи. Ты упираешься ладонями в кухонную столешницу за моей спиной, прижав меня к ней и тем самым создав своеобразный капкан для нас обоих: мне не вырваться, ты ни за что не отойдешь сам. Лицо прячешь у меня на плече и глухо переспрашиваешь: — Почему? Твой запах, аромат твоих густых волос окутывают меня, погружая в странное, почти магическое, оцепенение, отгораживая от обыденной реальности. — Так много причин… Но, знаешь, — на минуту ты поднимаешь голову и с легкой улыбкой заглядываешь мне в глаза, — все говорят о любви, как о чем-то возвышенном, хотят поставить ее на пьедестал. Любоваться, но не дотрагиваться. Я не верю в эту чушь. Просто красивые слова. Детские иллюзии. Если ты любишь кого-то очень сильно, ты хочешь его касаться, — вновь опускаешь лицо и продолжаешь тихо говорить, чуть касаясь прохладными сухими губами моего уха: — Обнимать, целовать, гладить его мягкие волосы… И… Тебе правда стоит меня оттолкнуть… Я нарушаю все приличия. Находясь так близко к человеку, которого обожаю, я могу потерять над собой контроль. Поторопись и останови меня, Изуми! Я не двигаюсь. Не могу пошевелиться. Чувствую себя закутанным в эту ватную нежность, а от твоей недозволенной близости и признаний, нашептываемых хрипловатым мелодичным голосом, мурашки волнующим теплом разбегаются по спине. Я… теряю волю. Мне не забыть, как ты впервые набросился на меня. Скрутил, заломил руки, связал их за спиной, опрокинул меня на кровать, жадно целуя, безжалостно подминая, срывая с меня одежду. Я сопротивлялся, дрался, бил, даже кусался… Если сейчас тебе вздумается повторить, я знаю, что снова не одолею — ты сильнее. А я все равно стою и не пытаюсь оттолкнуть, хотя мы вновь у той опасной грани. На самом краю. Что-то переменилось во мне. Не могу не признаться себе, что ты сломал меня своей неумолимой, безудержной одержимостью. Но терзавшая меня прежде безысходность незаметно истаивает, оставляя после себя гулкую щемящую пустоту. Я словно сосуд, на дне которого больше нет ни единой из прошлых эмоций — негодования, ненависти, злого бешенства и отторжения. Ты тоже меняешься. Сверхъестественным чутьем влюбленного ты угадываешь мое опустошение и начинаешь осторожно заполнять меня новой, еще неизведанной, терпкой влагой своей страсти. Она богата пряными оттенками нетерпения, нежности, волнения, неуверенности и боли. Но я хочу, впервые хочу, почувствовать ее порочную манкость на своих губах, смаковать ее бархатистый соблазн на самом кончике языка, выпить неспешными глотками жаркую сакральную суть, наполняясь ею и новой темной тайной между тобой и мной. Я только что завершил очень долгий и длинный шаг от «невозможно» до «может быть». Во всяком случае, я пытаюсь понять тебя. Стараюсь увидеть нас твоими глазами. Что ты, в самом деле, во мне нашел? И почему так веришь в свою одержимость? Что мешает тебе сказать самому себе: «Нет, никогда!» Сейчас, когда мы так близко друг к другу, все становится более четким. Хотя я не подберу слов для этого ощущения. Мне казалось, что «нельзя» — это единственный правильный ответ. Но вот ты стоишь, прижимаясь ко мне всем телом… и вдруг я понимаю: можно. Необъяснимое чувство правильности происходящего уже не прогнать. Впервые за двенадцать лет, минувшие после трагедии моей семьи, меня не пугают слова «любовь», «любить», «люблю»… Это не значит, что я верю им… или тебе. Но, похоже, я начинаю привыкать. К ним и к тебе. К твоим долгим, пристальным взглядам. И низкому голосу, зовущему меня вновь и вновь. К близости твоего тела... — Я думаю, что, наверное, не смогу полюбить никого, кто любит меня, — решаю быть честным с тобой до конца. — И я уверен, что у меня нет таких чувств к тебе. Но… я хочу… тебе верить. Кажется, это даже больше, чем ты ожидал. Ты прижимаешь меня к себе, крепко, так, что я перестаю думать и анализировать и просто обнимаю в ответ. Ты сгораешь от страсти, но во мне нет того же огня. Я обнимаю тебя не оттого, что хочу заняться с тобой любовью, а потому что сейчас мне так уютно рядом с тобой и так легко сделать это — ответить на твое объятие. Ты горишь, но твой жар не опаляет — лишь дарит тепло. И, я знаю, ты чувствуешь меня. Твои поцелуи легки, но не требовательны. Пальцами мягко скользишь по моей спине, бедрам, мимолетной щекоткой касаешься ребер, проходишься по груди. Не соблазняешь, а нежишь. Мне… приятно. Мы настолько растворены в царящем здесь и сейчас чувстве покоя, что я едва замечаю, что и как мы делаем. Я не помню, как вытер разлитый мной на столе кофе, когда ты успел сварить новый… И мне даже не приходит в голову возмутиться тому, что ты следуешь за мной в спальню, ложишься рядом на футон, и мы продолжаем говорить. Вернись вдруг сейчас в квартиру Шибуйя, и спроси он, о чем мы беседуем, я бы не нашелся с ответом. Кажется, совсем ни о чем… о завтрашнем дне, о предстоящем матче, о футболе вообще… Я рассказываю про отца, что полюбил футбол с той поры, когда он учил меня играть. Воспоминания будят старую боль, и, почувствовав, как дрожит мой голос, я замолкаю. Ты не отвечаешь, просто вновь прижимаешь к себе. И какое-то время я лежу в кольце твоих сильных и нежных рук, слушая, как неровно бьется твое сердце. И как частит, словно пытаясь догнать, мое собственное. Потом ты снова меня целуешь, ласкаешь, а я бездумно тебе это позволяю, созерцая будто со стороны необъяснимую и неожиданную гармонию между нами — я почти могу видеть ее чистые линии и безупречные пропорции. Ты теперь... рядом. Я опять заговариваю — спрашиваю тебя о музыке. И тогда настает твой черед рассказывать, а мне — слушать. Ты говоришь живо, увлекшись юношескими воспоминаниями о самых первых, пробных шагах в творчестве и карьере, но не отпускаешь меня ни на миг и, время от времени, заканчивая какую-нибудь фразу, вдруг приникаешь ко мне лицом, губами, бессвязно шепчешь что-то интимно-любовное — о запахе моей кожи и ее бронзовом цвете, сводящих тебя с ума. А я машинально глажу твои волосы, наблюдая, как струятся меж пальцев длинные непослушные пряди. Не знал, что с тобой может быть так безопасно и тихо. Но едва ли это надолго. Завтра вновь взойдет солнце, и твоя безумная одержимость всколыхнется с новой силой. И ты снова будешь злить, раздражать, бесить меня своим преследованием… …Покорять… И добьешься меня… Может быть, уже завтра. …Но пока, убаюканный твоим мерным ласковым голосом, нежными прикосновениями и глубоким дыханием, согревшись душой и телом в твоих надежных объятиях, я медленно засыпаю. Мне уже не страшно, Коджи.