Южный ветер впереди - вслед за ним придут дожди

Лиам был очень добрым малым и очень любил дождь. Всегда был таким. Лиам родился вечером в маленькой деревушке на севере Великобритании. Родители его небольшую ферму держали и скот. То было страшное время для местных, потому что дождь лил ни много ни мало три недели. Дома топило до окон первого этажа. Не знали, как зверей спасать, и как людей спасать тоже не знали. В августе-месяце, да где это видано? Карен занималась свининой на кухне и много дышала пропитанным озоном воздухом, когда это случилось. Воды отошли быстро и неожиданно, поэтому рожать пришлось наскоро дома с помощью соседки. Может, дело было в излишней активности или гениальности, по крайней мере, так это будет объяснять сыну Карен в будущем, но Лиаму понадобилось только семь месяцев в утробе матери, чтобы появиться на свет. «Чудо!», — кричали жители, ведь только малыш вошел в мир, затяжной дождь тут же прекратился, и наконец выглянуло солнышко. Очень маленький, очень хрупкий и очень тихий родился мальчик. И очень красивый, как говорила мама. «Недоношенный! Как баба будет!» — кричал папа Джефф, а вот Карен верила в сына и в прогнозах своих не ошиблась. К шестнадцати годам маленький Лиам вырос в сильного, статного и красивого мужчину, на голову выше и на два плеча шире отца. Натуральное деревенское молоко, мясо и свежий воздух свое дело сделали. Одна только проблема — говорил плохо. Так уж вышло, что эта самая недоношенность сыграла злую шутку с мальчиком, и в раннем возрасте обнаружилось нарушение развития центральной системы, что в итоге привело к замедленному развитию мозга. Мама с ног сбилась, пока по врачам бегала с мальчиком, но все одно — не доносили. Еще предлагали в город поехать, там обратиться, специалиста поискать. Да денег столько не было у Пейнов, чтоб в городе лечиться. Несмотря на здоровье, Лиам рос быстро и отличался большим любопытством и любознательностью. Вот все ему было интересно: и почему небо голубое, и почему пчела на цветок садится, а человека жалит, и почему вода в речке зимой замерзает. Подбегал он к маме, тянул за платье, приводил на речку и пальцем в лед тыкает — сказать ведь не может, мычит только. А мама — она все чувствует. Понимает и объясняет сыну. Как-то в мамин день рождения малыш Пейн решил собрать ей цветов на поле и венок сплести. Это все потому, что к соседке, бабке, той самой, что роды принимала, внучка приехала на лето погостить. Ну та и давай с ней житейским опытом делиться — одуванчиков нарвала и учит венок плести. А Лиам что хуже, что ли? Сел рядом молча и наблюдает: стебелек, значит, в петлю скручиваем, другую подкладываем, в петлю продеваем и затягиваем. Ага. Следующее раннее утро июня. Он бежал и наслаждался, чувствуя, как некошеная высокая трава щекочет ему щечки и животик. Под ногами в разные стороны отскакивали кузнечики, а земля прилипала к подушечкам пальцев. Приятная летняя свежесть оседала в носу, а на макушку опускались первые лучики солнца, от которого безуспешно пытался убежать маленький Лиам. Еще в детстве мальчик много наблюдал за небом и его изменениями и совершенно точно для себя решил, что рассветы не любит. Это все потому, что ему совершенно точно не нравилось, когда солнце уходит от земли и поднимается там куда-то в небо. А вот закаты — дело другое. Солнце опускается к земле, и Лиам совершенно искренне верил, что именно ночью они вместе, поэтому оно и не светит. Именно по этой причине, в то раннее июньское утро мальчик пытался убежать от солнца, которое преследовало со спины, грозясь вот-вот укрыть его собой полностью. Он бежал в правую сторону в низину. Лиам всегда знал: слева возвышенности и холмы, по центру лес, а справа низменности и речка. Там земля становилась еще мокрее — как после дождя, только так всегда было. Мужчины рыбачили с середины ночи, поэтому лодок пруд пруди. Речка еще чистая была, купаться можно с головой. Но Лиам не за тем бежал, а за одуванчиками. В тот год весна выдалась прохладная, долго холода держались, а Лиам знал, что одуванчикам тепло нужно, чтоб зацвести. Там от речки тропинка, и если прямо идти час-два — полянка. А на ней одуванчики. Это по рассказам соседки, сам Лиам туда никогда не ходил. И поэтому юный Пейн двинулся вдоль реки, предвкушая счастливое лицо мамы и, наверное, папы. Довольный и с кривым венком в руках маленький розовощекий Лиам поспешил вернуться домой. Половина цветков выпала по дороге, но не это было важно. Лиам так хотел обрадовать маму, что бежал со всех ног, совсем не заметив, что солнце уже давно встретило землю, а сама земля охладела как и подобает с приходом ночи. Свои тапки Лиам тоже где-то потерял, поэтому бежал как есть, босой и счастливый. Час спустя, мальчик наконец достиг дома и первой, кого он увидел, была мама, сидящая на лавочке. Он не видел ее лица, потому что руки скрывали. Когда Лиам подошел ближе, то обнаружил, что ее щеки мокрые, но дождя-то не было. И тогда мальчик понял — родители потеряли его. Отец вернулся через полчаса и впервые дал Лиаму пощечину так сильно, что мальчик отскочил назад и упал, проехав ладошками по сухой земле. Порезала как наждачная бумага. Так больно ему было, так обидно, что из глаз брызнули слезы, и маленький Пейн сел и так же, как мама, закрыл лицо руками. Только по-прежнему сжимал остатки венка в ссаднящей руке.  — Сказал же, бабой вырастет! Хватит реветь! — кричал отец, приближаясь к расстроенному сыну достаточно близко, чтобы разглядеть цветы в его руке. — Это еще что, блядь, такое? Карен, иди сюда! Разъяренный отец выхватил плетение из рук маленького Пейна и со злостью бросил его под ноги. Вместе с одуванчиками, Джефф растоптал все надежды сына на чудесный день, мамину улыбку и хоть какую-то благодарность за попытки. У Лиама началась истерика, а отец, не зная, как успокоить разрыдавшегося юнца не нашел ничего лучше, как хорошенько потрясти малыша за плечи и ударить по лицу еще пару раз. Мама долго кричала на папу, а папа отвечал ей тем же. И все из-за него, по крайней мере, так думал Лиам. Итоги оказались неутешительными.  — Завтра со мной пойдет свиней забивать, — отрезал отец вопреки всем возможным доводам Карен.  — Джефф, ему шесть лет всего! Нельзя ему в свинарник, побойся Бога! — молила мама.  — Я все сказал. Пора мужиком ему становиться. А то смотри, мало того, что не доносила и тупого родила, так еще и бабу из него сделать хочешь? Цветы он собирает! —, а следом смачно плюнул на пол. Карен много плакала в ту злополучную ночь, ночь своего рождения. Но вот про венок из одуванчиков вспомнила и схоронила. *** На следующее утро Лиама разбудило грубое прикосновение к плечу и не менее грубое «Подъем!», громко и неожиданно. Мальчик полу спал, полу шел до свинарника, следуя за руку ведущего впереди. Когда локация изменилась, Лиам почувствовал это по запаху, а уже мгновением после увидел все собственными глазами. В помещении стояла жуткая вонь, отчего мальчик быстро заткнул нос свободной рукой. В глазах отчаянно рябило.  — Чего ты нос заткнул, а? — Джефф с силой оттолкнул руку от носа мальчика. — Это твое будущее, сынок. Отец повел юного Пейна вперед по свинарнику, где располагались загоны. Десять загонов по тридцать свиней. Триста голов в общей сложности. Это совсем немного по сравнению с комбинатами всякими. Лиам ошарашенно глядел по сторонам, морщась и прикрывая глаза, пока папа не видел.  — В последнем загоне свинки поспевают. Сейчас мерить будем, — оповестил отец, наконец отпустив руку сына. Джефф зашел за угол, отодвинул шторку и достал с полки измерительный сантиметр. — Свинью надо правильно поставить. Вот смотри. Отец был сильным, крепким малым, поэтому не открывая загон, достал ближнюю к воротам свинью и поставил перед сыном. Та осторожно ступила на копытца, приветливо хрюкая и обнюхивая хозяев.  — Голова должна быть поднята на уровне спины. А ну, давай! — Джефф рукой поднял свинке голову, иллюстрируя свои слова. — Берешь сантиметр и меряешь от корня хвоста до затылочного гребня. Вот так. Лиам схватил рукой одну из сторон сантиметра и, удерживая его на уровне торса туши, провел им по всей длине, останавливаясь на затылке.  — Вот так. Ага. Сто двадцать два сантиметра. Неплохо, — Джефф одобрительно кивнул, что-то прикидывая в голове, и слишком сильно дернул сантиметр из рук Лиама, что тот едва ли не рухнул прямо на свинью. Казалось, что если поставить ее на задние копыта, то в росте маленький Пейн ей явно уступит. — А теперь, обхват груди за лопатками мерить будем. Отец правой рукой завел сантиметр под живот тушки, левой перехватил конец, затем снова правой соединил их друг с другом и в конечном счете взял свинку в кольцо. - Ага. Сто тридцать два. Смотри сынок, — Джефф указал сыну на показания сантиметра головой, И Лиам встал на носочки, чтобы поглядеть самому. — А теперь поделить надо. Свинка у нас упитанная, поэтому на сто пятьдесят два можно делить. Понял сын? Складываем сто двадцать два и сто тридцать два, а потом на сто пятьдесят поделим. Понял? Ну, сколько у нас там получается. Джефф пошел за угол, где все инструменты лежали, и положил сантиметр на место. Затем стал что-то усиленно искать, видимо, калькулятор. Не нашел.  — Ебаный ты ж… Мамаша твоя опять все уволокла! — кричал отец, от чего Лиам снова почувствовал вину и машинально сжался в плечах. — Короче, забивать можно. Юный Пейн следил за спиной отца, пока тот доставал инструмент — деревянный молот.  — Значит, смотри, сынок. Задача твоя простая — оглушить свинью, — Джефф взял сына руку, вложил в нее молот и своей держал на весу, наглядно показывая путь. — Вот туда, два пальца выше глаз. Сильно нельзя — череп пробьешь, крови много будет. Она в голову прильет, потом трудно будет от лишка избавиться. Продавать сложнее. Понял? Лиам в испуге кивнул, сам не зная на что согласился. Отец ухмельнулся и руку отпустил, тогда мальчик почувствовал настоящий вес молота — килограмма два, чуть больше. От неожиданности, как только отец руку убрал, Лиам уронил инструмент наконечником на пол.  — Держи крепче, идиот! —, а следом мальчик получил подзатыльник, от чего стыдливо поджал голову, а на глаза сами собой навернулись слезы. Казалось, что свинья что-то почувствовала, начиная топать ногами и повизгивать. — Видишь, что ты натворил? Нервничать начала, смерть почуяла. Нельзя им нервничать, мясо пресное будет! Бей! Лиам крепко зажмурился, и даже сквозь зажатые веки текли соленые слезы отчаяния. Он неуверенно держал в руках молот, пытаясь разглядеть и прицелиться, как учил отец — промеж глаз, на два пальца выше. Свинья, будто чумная стала, как завизжит! Этот сумасшедший визг у Лиама звоном в ушах звенел, а поделать ведь ничего нельзя, там отец, отступать-то некуда. У юного Пейна в голове мысль: «Живая же, как же можно?». Да вот сказать не мог. Зажмурился еще крепче, молоток деревянный поднял выше, выдохнул и стукнул легонько наугад. Попал, судя по звуку и появлению преграды на пути инструмента. Какой визг поднялся в свинарнике, какой топот и метания, что аж больно было. Лиаму казалось, что тоже самое сейчас в его сердце происходит. Так обидно и так жутко стало мальчику, что из пронзительной комы его мог выбить только очередной папин подзатыльник.  — Ты смотри, что сделал, дибил? Смотри, я сказал! — и Лиам в ужасе открыл мокрые от слез и вони глаза и увидел, что попал свинье прямо в ухо. Кровь текла по всему ее телу, и мальчик взглянул на молоток — бордовый как тюльпан в мае. Так трепыхалась она, так дергалась и визжала, что Джефф еле держал тяжелую тушу у земли. — Добивай в голову! И Лиам от страха добил. Со всей силы мальчик ударил во второй раз, чтобы больше никогда этого не видеть и не чувствовать. Того, как животное бьется в предсмертных муках, того, как кричит и просит о помощи. Мальчик понял, что может помочь ей только так. И он убил ее прямым ударом в голову, сильно, по-мужски. Череп хрустнул громко, и мальчику показалось, что это его, а не свиной. Кровь брызнула Лиаму прямо в глаза, ослепляя. Она прилипала к ступням и залила щиколотки, на которые он потом долго смотрел, слегка покачиваясь. Пока отец волок тушу к бойне, Лиам медленно шел за ним. Джефф подвесил свинью на крюк за ноги, умелым движением острого ножа перерезал сонную артерию и вену, а маленького Пейна заставил принести и подставить тазик. Лиам потом долго глядел на кровь, что стекала, и думал о том, что больше никогда никого не убьет. Не может он лишить жизни живое существо, не его это. Не ему решать, когда солнце с землей встречается, а когда расстается. Не ему решать, когда дождь приходит, а когда облака. И не ему решать, кому жить на этом свете, а кому нет. *** Вечером Лиам лежал на сеновале и глядел на красное небо и на то, как красиво солнце опускается за горизонт, к земле. Мама принесла мальчику свежего молока, а потом обняла его крепко-крепко и нежно поцеловала в лоб. Лиам вопросительно глядел на нее, на что Карен, понимая без слов, ответила:  — Это южный ветер, сынок. Скоро будет дождь. Когда я была маленькой, твоя бабушка часто повторяла: «Южный ветер впереди — вслед за ним придут дожди». И Лиам заулыбался искренне, прижавшись к маме, и очень тепло поцеловал ее в щеку. Так и сидели они обнявшись, а ночью действительно пошел дождь, который продлился ровно три недели. *** Лиам любил дожди. Когда идет дождь, можно делать все, что хочется: кричать, топать, плакать — слышно не будет. А в остальное время, как папа учил: «Плачут бабы! Мужик должен быть мужиком!». А Лиам что, не мужик, что ли? *** На исходе августа, когда Лиаму исполнилось восемь, родители подарили мальчику поросенка. Маленького, розового, крикливого. Но Лиаму очень понравился подарок, и он назвал его Лу. Лу рос очень веселым поросенком и очень темным. Поначалу маленький Пейн не мог понять, почему Лу отличается от других, но потом отец объяснил — порода-то разная. Питомец был из крупных черных, а все остальные на ферме — английские белые. Лиам очень ответственно и щепетильно относился к заботе о новом питомце. Так как папа не разрешал держать Лу в доме, то мальчику приходилось дважды в день чистить загон, в котором поросенок жил, а несколько месяцев спустя и самому переселиться, забрав матрас с чердака. Младший Пейн вставал с рассветом, чтобы помыть питомца, а потом сварить для него кашу на молоке. Он расчесывал малыша утром и перед сном, гладил и за короткое время очень-очень полюбил. Лиам сам не знал, но на ферме чувствовал себя одиноким среди скота. Мама все время при делах: то на кухне, то в поле, то в лесу за земляникой охотится. Отец-то и подавно занят в городе. Но с приходом Лу в жизни все стало как-то краше, появилось ради кого жить и вставать по утрам. И это, безусловно делало маленького Лиама самым счастливым человеком на земле. *** Так и жили: небогато, но на хлеб хватало, как говорится. Все изменилось одним днем. Над деревушкой, в которой все занимались фермерским хозяйством, частенько стали пролетать вертолеты. Много вертолетов. Вначале ни Пейны, ни люди в округе не понимали, что происходит. А потом, когда однажды старший Пейн рано утром зашел в свинарник и увидел то, что увидел, он кричал так сильно, как не закричит больше никогда в своей жизни.  — Мертвые! Все! Лиам, спящий неподалеку, резко подскочил на ноги. Рядом с ним лежал здоровый боров в недоумении оглядывающийся по сторонам, как и его хозяин.  — Убили нелюди… Проклятые коммерсанты! — и смачно плюнул на пол. Юный Пейн вместе с питомцем прошел по загону, где лежали мертвые светлые туши, как одна — на боку. Постепенно собирались мухи. Вонь, наверное, была резкая, но Лиам не чувствовал. Он уже давно перестал чувствовать такие запахи. Тот день был объявлен черным в истории деревни, потому что пострадали все. Соседка, что держала кур, прибежала плакаться матери Лиама и спрашивать, где ей теперь деньги-то взять? Как жить дальше? А Карен обняла ее и пообещала в обиду не дать, только и сама ведь не знала, как дальше жить. Оказалось все очень банально: вертолеты, что тучами летали над деревней, скидывали химикаты на деревню. Ну, а скот же выходит из загонов, гуляет, травку щиплет. Вот и нажрались отравы, что померли все до единого. В суд подавали не один раз. Все тщетно. Отец тогда запил сильно. Мать пыталась как-то семью прокормить, работу в городе поискать, да не получалось ничего. И тогда Джефф, втайне от Карен и немного поддав, решился на крайние меры. *** Лиам проснулся утром до восхода солнца по неизвестным причинам. Может чувствовал чего, а может, просто сон не шел. Едва продрав глаза, Пейн сразу почуял неладное — Лу не было рядом. Его поросенку был почти годик и по размерам он едва ли не превосходил самого Лиама в те времена. Пейн, будто знал, сразу на бойню побежал, только штормило всего — двое суток еды не видел. На бойне мальчик сразу отца нашел. Он сидел на корточках, в одной руке удерживая пистолет, а другой неспешно поглаживая Лу и что-то ему невнятно бормоча, будто успокаивая. Как только Джефф заметил мальчика, то тут же преградил ему путь рукой с оружием.  — Стой, где стоишь! Не видишь, взрослые разговаривают! — пьяно прокричал отец, размахивая пистолетом. Лиам чувствовал, как подкашиваются ноги, однако слишком сильно хотел он спасти положение. — Лу или как там тебя, ты пойми, мне семью кормить надо. Всех братьев твоих ироды извели… Мальчик, что есть сил рванул к отцу, на что тот лишь фыркнул и рыгнул прямо в ухо поросенку. У Лиама коленки тряслись, а в глазах рябило от слез, пока бежал он к отцу. В его голове не укладывалось, как родной отец может так поступать. Да лучше самому сдохнуть, чем Лу под нож бросить! А Джефф хоть и запил, но ум не растерял, поэтому решил так.  — Стой на месте, Лиам, — отец поднялся на ноги и, заметив, как сын остановился, протянул руку вперед и перебросил пистолет ему. — Не смог я прокормить семью, сынок. Но сегодня обед будет. Вы с матерью кого-то съедите: либо меня, либо его. Ты уже взрослый, сын, поэтому выбор сделаешь сам. В тот день Лиам впервые держал в руках оружие. Именно в руках, в обеих, крепко, стоял намертво. Мальчик плохо соображал и после отцовских слов поджилки затряслись пуще прежнего. Он глядел в добрые глаза Лу напротив, тот похрюкивал и то и дело опускал голову перед хозяином. Не мог он брата застрелить. С другой же стороны, да как в отца можно стрелять? В родного, который твоя плоть и кровь? Лиам не знал, что делать. Правда, не знал. Сколько стоял он с вытянутыми руками — неизвестно, и только папа снова ускорил процесс.  — Стреляй! — закричал он так громко, что Лиам с испугу нажал на курок и зажмурился. Словно током дернуло мальчика и повело назад от выстрела. Он упал на попу, закрываясь от всего, что существовало когда-либо в его жизни. Теперь он точно убийца. Теперь все по-другому.  — Лиам, берегись! — мальчик от неожиданности распахнул глаза и увидел дьявола. Так ему казалось тогда. Лу с окровавленной головой несся на хозяина, будто бес. Будто еще чернее стал, как адский пес, о котором мама на ночь рассказывала. Маленький Пейн попятился назад так быстро, как только мог. Пистолет из руки выпал при падении, поэтому ничего другого и не оставалось. Мальчик вспотел от ужаса, глаза расширились, глотать забывал. Лу глядел страшным взглядом, красным, ядовитым. Когда Лиам достиг преграды за спиной и уперся, то понял — пора прощаться с жизнью. За секунду к нему пришли три образа: улыбка мамы, венок из одуванчиков и маленький Лу, только родившийся. Мальчик зажмурился и отвернулся к левому плечу, когда на бойне вновь прогремел выстрел. Тишина. Лиам очнулся от забвения и услышал, как часто дышит. Потом он открыл глаза и увидел, как целится отец из-за угла. В руках Джеффа было старое охотничье ружье, оно еще деду принадлежало. Дым. Лу лежал на боку с перекошенной окровавленной мордой и размозженной челюстью. Из левого уха вытекала странная субстанция, похожая на мозги, вперемешку с обильной кровью.  — Лу был хорошим поросенком, сын. Но он вырос и превратился в плохую свинью. А свиней мы убиваем и едим. Понял? Маленький Пейн судорожно закивал, прижимая к себе окровавленные коленки. Он сдерживал истеричные позывы где-то внутри, рядом с сердцем. Он знал, что не должен плакать. Нельзя.  — Пуля в лоб свинью может и не убить. Она тогда звереет. Поэтому запомни мои слова на всю жизнь, сынок: если стреляешь — то в ухо, если колешь — то в сердце. Запомнил? И Лиам опять закивал. Когда Джефф ушел, мальчик еще долго сидел в луже крови и покачивался из стороны в сторону. Он подумал, что, наверное, Лу действительно вырос плохой свиньей, ведь не может хорошая так плохо поступать. Может, отец прав, и Лу действительно заслуживал смерти. Но все ли поросята вырастают плохими? И все ли свиньи плохие? Как определить, хорошая свинья или плохая? Когда отец вернулся и потащил тушу на крюк, мальчик смотрел на стекающую кровь и много думал о том, можно ли убивать плохих. И тогда точно для себя решил, что хороших убивать нельзя, а плохих — можно. *** Вечером, когда малыш Лиам сидел на сеновале, Карен принесла сыну покушать мясо, которого в семье не ели уже несколько месяцев. Мальчик понюхал и отказался, едва сдерживая слезы. Карен знала, что так будет и легонько поцеловала сына в лоб.  — Скоро, мой милый. Скоро придет южный ветер, — Лиам слегка улыбнулся, а мама ласково потрепала сына по плечу. — Южный ветер впереди — вслед за ним придут дожди. *** Дождь пошел только следующей осенью, когда скончалась Карен. В ту ночь, Лиам лежал на кровати вместе с мамой, периодически отбегая в ванную, чтобы смочить компресс. Мама попросила открыть окно, и мальчик открыл.  — Сынок, чувствуешь? Ветер с юга пришел. Скоро дождь будет, — потом мальчик без слов к маме подошел, и она его в нежно в лоб поцеловала. Южный ветер впереди — вслед за ним придут дожди. В день похорон, Лиам нарвал одуванчиков на полянке и положил на могилу. Теперь он справлялся быстрее. Теперь он мог плести красивые венки. Теперь он целовал маму в лоб. Дождь длился ровно три недели, и Лиам плакал. Столько, сколько позволяло время. *** В течение пяти лет Лиам трудился каждый день не покладая рук. Вставал с зарей, засыпал к полуночи. С отцом они почти восстановили хозяйство, вот только техника нужна была более современная, предприятие запланировали открывать. А где денег взять? В городе. Только шестнадцать лет минуло, так и поехал младший Пейн на заработки на юго-запад страны. Он еще не знал, как долго предстоит ему вертеться там, чтобы денег скопить, но желание было, да и руки работали. Собрался и поехал в одночасье. *** Два года спустя Лиам стоял спиной за стойкой в мясной лавке и нарезал свиное сало. Рядом за прилавком друг над другом подшучивали Бен и Ник — коллеги парня по цеху. Абсолютно бездарные в свиноводстве, но талантливые продавцы. Над Пейном они первое время тоже пытались подшучивать, да не реагировал он никак — молчал и все тут, ни одной эмоции не выдавал. А какому начинающему шутнику такое понравится? Дверь неспешно отворилась, от чего заверещал звоночек сверху. Парни оживились, и на перебой принялись задавать вопросы пришедшему. Лиам не видел, что там творится за спиной, но отчетливо слышал вот что. - Ха, привет. Я Зейн Малик, новенький тут, — тембр выдавал пристрастие к сигаретам. Парень много подкашливал.  — Привет, новенький! Откуда ты? — кто-то из парней, Лиам не особо вникал в ноты голоса.  — Я из Истборна, это на юге… Лиам резко остановился, и как был, с ножом в руке развернулся полубоком к покупателю. Боже, как же он был красив. Темные блестящие волосы, сплетенные дорогой укладкой. Глаза темно-карие, искристые. Губы розовые, манящие и влажные. Кожа смуглая и пахла сладким, о чем мясник мог поклясться. В ушах маленькие переливающиеся гвоздики. Пейн ошарашенно глядел на покупателя, пока не вымолвил:  — Кажется, сегодня будет дождь. Бен и Ник теперь открыли рты, потому что это были первые сказанные Лиамом слова за всю их совместную работу.  — Чудо! — кричали парни, но Лиаму до них никогда не было дела. Парень очень застеснялся и отвернулся под улыбку новенького, продолжая работу. А внутри все совсем не так спокойно, как казалось и как хотелось бы. Пейн почувствовал, как дышать стало тяжелее, и как коленки затряслись без причины. Руки подвели Лиама, нож не слушался. Порезался аж от волнения такого. Что произошло? Пейн не знал и не желал знать, а поспешил быстрее к свиньям, что в соседней комнате висели на крюках. С ними ему спокойнее. Они вопросов не зададут. И Лиам оказался прав насчет дождя. Ровно на три недели. *** Еще годом позже «новенький» давно перестал быть таковым, а вот Лиам не перестал чувствовать странное волнение при его появлении. В лавке уже несколько недель стали поговаривать недобрые вещи о Зейне, что мол тело свое продает за деньги. Пейн сначала плохо понимал, о чем речь, ведь они тоже тела продают, только свиные. Объяснение пришло само по себе. - Хей, Бен, вставил бы Зейну разок? А че, он ниче такой, смазливенький, — начал Ник, а Лиам рядом стоял и нож сжимал крепко-крепко. Как бы не выпрыгнул.  — Ты с каких пор в педики-то подался, а? — усмехнулся Бен, заворачивая ливер в бумагу. — Да и денег у тебя на него не хватит. Поговаривают, все политики к нему ходят. Да бизнесмены. - Не, ну на минетик-то найду… Резкий удар заставил сплетников повернуться на Лиама, который стал красный, как майский тюльпан, а нож, которым орудовал, стоял колом в деревянной разделочной доске. - Эй, парень, ты чего? — Пейн поспешил скрыться за пластиковой дверью, оседая на пол, прямо в кровь свиную. Да что ж такое происходит? Что творится? Лиам не понимал, обращаясь взглядом к свиньям. Его начинало трясти в присутствии Зейна. Его начинало ломать, когда кто-то другой произносил имя. И ему хотелось резать все вокруг, когда представлял, как кто-то его трогает. С тех пор Пейн четко решил докопаться до сути и решить наконец эту злосчастную проблему. *** Прошло семь месяцев с тех пор, как Лиам начал наблюдать за Зейном. Смена у него была два через два: два дня работаешь, два отдыхаешь. Такая же смена у него была и в разведке, так сказать. Лиам теперь знал о Зейне все: где живет, в каких местах ест, в каких клубах отдыхает. Работал Зейн там же, где ел и жил. Сначала он долго сидел в каком-нибудь кафе или ресторане. Пил кофе. Очень много черного кофе без сахара. Лиам ненавидел кофе, а предпочитал простой чай с мятой. Потом, значит, подходил мужчина. Изредка — женщина. Что-то они друг другу скажут, а потом подсевший деньги на стол кладет, и выходят они друг за другом. Как правило, мужчина или женщина в темных очках, но Лиам, как человек просвещенный, частенько узнавал, кто же за ними скрывался. Дальше происходило два варианта событий: либо к Зейну в квартиру едут, либо в дом другого. Это зависело от возраста и степени узнаваемости человека в темных очках. Если молодой — к Зейну, если взрослый — к нему. Бывало, и не один подходил к столу. *** Лиам стал раздражительным. Агрессивным. Свиней глушить перестал, сразу череп колол молотком. Начальник жаловался, что крови много остается в мясе, продавать сложнее. Да и люди спрашивали, не поменялся ли поставщик, уж больно мясо кровяное да несочное. А Лиаму плохо было. Так плохо, что и врагу не пожелаешь. Он чувствовал себя недобитой свиньей, из которой медленно вытекает кровь, а помочь никто не может. В какой-то момент ему казалось, что стоит выстрелить себе в голову, и проблемы уйдут. Вот только не мог он отца оставить. Деньги ему каждый месяц отправлял на содержание — почти все, ему столько не надо. Квартиру снимать не требовалось, потому что жил в комнате рядом со свиньями. Да и матери кто будет могилу убирать и одуванчики собирать. Нет, так проблемы не решаются. *** Как-то в лавке заговорили о женщинах. Ну, там у кого сколько и все дела. Стали и у Лиама спрашивать, но он-то ничего сказать особо не может, стоит и слушает молча советы двух придурков. - Ли, бабу тебе надо, а то чего-то совсем одичал, — начал Бен. - Да, мужик, точно. У тебя вообще было что-нибудь, ну, секс? — подхватил Ник, на что Лиам лишь отрицательно головой махнул. Ему не до этого, у него работа.  — Ууу… Мужик, сколько тебе? Двадцать? Двадцать пять? Пора бы повзрослеть уже, — Бен подошел и весело похлопал Пейна, от чего последний резко отвернулся и продолжил грудинку делить. — Точно. Пора. *** Вечером трое молодых привлекательных парней отправились в местный клуб. Зашли, хотя и Пейна долго осматривал охранник на входе, что-то выкрикивая, типа «не формат». Но Бена все знали, поэтому с ним и пропустили. Народу — море, и все пьяные, и все под кайфом. На самом деле Лиам согласился не случайно. Тот клуб Зейн посещал чаще остальных, да и время было подходящее. Прошел час. Лиам не танцевал, потому что стеснялся. Не пил, потому что не хотел потом, как отец на бутылку присесть. Не курил, потому что не курил. Он выискивал глазами брюнета и все время смотрел на часы. Стрелка опустилась за полночь, когда подошла миловидная шатенка с карими глазами. Лиам оглядел ее — ничего, свеженькая. И грудь округлая, и попка вроде неплохая. Благодаря Бену и его вранью о неких загадочных обстоятельствах молчания мясника, Пейну удалось попасть к девушке в квартиру той ночью и узнать о себе много нового.  — Боже, какой большой… Я не уверена, что смогу. — Лиам стоял обнаженный в свете луны у окна. Девушка была в кружевном черном белье, которое вполне себе гармонировало с ее длинными ногами. Она встала на колени, обхватив мужское достоинство Лиама у основания. — Обалдеть. В общем, не получилось. Дело в том, что вместе с ростом, весом и силой природа подарила Лиаму еще и внушительный член, а деревенский климат и свежий воздух только поспособствовали росту определенных частей тела. Когда Лиам стал входить, то девушка сначала встрепенулась, что-то кричала, пыталась быть сексуальной и все такое, но когда последовало продолжение, длиной больше половины — она опять стала кричать, но уже далеко не от наслаждения. Пейну все же пришлось немного поработать, и в итоге он смог доставить удовольствие — учился быстро, но вот сам не получил ровным счетом ничего. Немного грудь помял и все тут. В этом заключалось еще одно открытие вечера, которое с физиологической точки зрения объяснить можно, но долго — Лиам не может кончить. Достаточно продолжительное время. Связано это вероятно с его замедленным развитием головного мозга, ведь именно он управляет в организме всем, как и телом с оргазмами. Лиам вернулся домой с небольшими знаниями о себе и в тяжелой задумчивости, так и не узнав, что Зейн объявился двадцатью минутами позже и ушел из клуба с Ником. А вот денег последнему хватило только на минет. *** Год спустя Лиам все же пытался повторить попытки получить от секса удовольствие, но результаты оставались неизменными — девушка довольна, парень нет. Пейну приходилось еще долго ублажать себя руками попеременно, думая о Зейне. О его мягких волосах и колечках в ушах. В то время он носил серебряные. *** На следующий август парни подарили Лиаму полупрофессиональный фотоаппарат. С небольшим объективом, но главное — свой. Бен ушел и его место занял новый мясник — Джош, которого Лиам мысленно и втайне уже разделал на четыре части, как по-настоящему делал со всеми своими свиньями. Джош был обаятелен, подкачан и весьма привлекателен. Все девушки в округе начинали прямо мяукать, когда парень улыбался или еще хуже — подмигивал. А если уж рот открывал, то и подавно. Лиам в этом плане проигрывал по всем статьям, потому что говорить нормально со временем так и не научился. Ходил в основном в форме: белый фартук, перчатки и сеточка для волос. Не на улице, конечно, но так как большую часть проводил в своем мини-свинарнике, то получалось так. Но дело было не в девушках. Джош повадился к Зейну ходить и поговаривали, что вроде как бесплатно. А Лиам и так знал, потому что следил, а теперь еще и фотографировал. Вечером после работы, Лиам подходил к окну на третьем этаже и смотрел, как зажигается свет. Два тела, соединенные губами в поцелуе, быстро перемещаются от комода до кровати, от кровати к телевизору, от телевизора к окну, как раз к тому, за которым наблюдал Лиам. Джош все делал неправильно, к примеру, слишком быстро раздевал, не давая Зейну насладиться собственным видом в зеркале. Оно располагается рядом с окном, чуть левее, если смотреть с улицы. Пейн вычислил, что Зейн очень любит глядеть на себя в процессе избавления от одежды, этакий странный фетиш. Потом Джош вытаскивал презерватив из джинсов, которые нелепо отбрасывал на пол перед этим, раскрывал упаковку и раскатывал по члену. Малик ненавидит презервативы, каждый раз морща носик при таком виде. Но ничего не поделаешь — рабочая форма. Если время позволяло, то Зейн делал Джошу минет, спиной к окну, и последний опять же поступал неправильно. Малик ненавидел, когда при этом его направляют или тянут за волосы. Он любит контролировать этот процесс, и сам решает, когда партнер может кончить, а главное — куда. Джош же кончал исключительно в рот и нещадно тянул за мягкие волосы, от чего Лиама каждый раз дергало, будто его самого только что тронули. Когда времени совсем не было, то Джош просто разворачивал брюнета к окну и трахал так, что Зейн бился лбом о стекло, что, разумеется, ему не нравилось. Однако в данном случае оценку можно дать двоякую, если глядеть под углом дикой любви Малика к сексу у окна. Еще один фетиш, который вычислил Лиам — трахаться у всех на виду. Пейн был уверен, что Зейн представляет, как на него смотрят люди. Много людей. И все хотят его, мечтают о нем. Но вряд ли Малик предполагал, что настолько близок к истине, ведь Лиам умел скрываться. Он делал это всю свою сознательную жизнь. После, Лиам приходил домой и занимался отбором фотографий. Естественно, ему было плевать на любовников Зейна, его интересовал только он сам. Где-то Зейн бьется в оргазме. Имитацию от подлинника Пейн различать умел, отдавая предпочтение второму. Так естественнее получалось. Вот здесь Зейн сосет какому-то мужику, прикрыв глаза, но ресницы вышли ровными и пушистыми. Комната Лиама хоть и маленькая, но очень чистая. Стены полностью завешаны черно-белыми фотографиями Зейна. И не только, как тот сексом занимается, разными: как из машины выходит, как ест или маме звонит. А бесцветность их придавала комнате немного французского шарма, аристократизма, что ли. *** В следующий раз судьба свела парней в баре, тогда впервые после встречи Зейн посмотрел Лиаму в глаза. Лиам пришел в то место один, но благо охранник не редкий гость в мясной лавке и парня знал в лицо. Он прошел и сел за стойку, не случайно оказавшись в одном стуле от Зейна. Брюнет выглядел потрясающе в своей черной облегающей одежде, не то, что Лиам — в обычной зеленой клетчатой рубашке, джинсах да белой майке внизу. Компания Малика со стороны напоминала компанию кошек: хищные взгляды, томные голоса и темные одежды. Они искали и сканировали взглядами мужчин вокруг, будто машинки по считыванию цены. А ценник у ребят не маленький, это Лиам знал. Зейн сидел спиной к Пейну и что-то усердно доказывал другу, тыкая пальчиком в двух разных людей. Тонким хрупким пальчиком, дорогу которого мясник проследил от и до. Пейн краснел, каждый раз пытаясь заставить себя тронуть Зейна за плечо, но осекался, одергивая руку, как от огня. Ты репетировал речь полтора месяца. Ты должен заговорить. Лиам не мог больше терпеть. Он собрал волю в кулак, дождался, пока брюнет осушит бокал и со звоном поставит его на стойку. Лиам глубоко вдохнул и подумал о маме. Наверное, она бы поддержала. Хорошо бы, если б она была здесь. И на этой мысли, Лиам вытянул руку и коснулся острого черного плеча. И Зейн обернулся. Просто взял и обернулся, а Лиам нервно сглотнул и с перепугу взял чей-то напиток в баре, выпив залпом. На движение отреагировал не только брюнет, но и все его друзья.  — Господи, что за деревенщина, — воскликнул один.  — Ты посмотри на него, — затараторил другой.  — А запах? Вы чувствуете запах? — подхватил третий, вытягивая голову к Лиаму своим омерзительно вычищенным личиком.  — Свиньями. Он пахнет свиньями, — вот что ответил Зейн своим друзьям и заливисто засмеялся, а Лиаму никогда в жизни не было так стыдно за то, кто он есть. Кем он вырос, живет и работает. Никогда. Лиам несколько секунд глядел брюнету в глаза, но тот предпочел отвернуться и устремиться к бармену. Фальшивка. Фальшивые улыбки. Фальшивые друзья. Фальшивая любовь. Фальшивые оргазмы. Молча Пейн встал и пошел к выходу, пытаясь сдержаться. Потому что дождя не было. А в горле комом осело невысказанное: «Ты достоин лучшего». *** Дома Лиам содрал все фотографии Зейна, что у него были. Он кричал от боли, бил кулаками пустые стены от отчаяния и обиды на все, что происходило с ним в жизни. Он ничего не хотел, вообще. Он никогда не хотел жить в свинарнике, никогда не хотел работать мясником и тем более, никогда не хотел влюбляться. Все, что он хотел, это, чтобы мама и хороший поросенок Лу были живы. А еще дождя. Много-много дождя, чтобы не видеть ничего вокруг. Ночью в грозу идешь по полю, а вокруг ни души — все прячутся, идиоты. А ведь нет ничего прекрасней майской грозы. Ничего. Только мамины руки. Лиам зажмурился и за секунду в голове стали пробегать образы, мысли, фразы, как тогда, в день смерти Лу. Тупой. Недоношенный. Идиот. Придурок. Свиньи. Держи крепче. Бей. Добивай в голову. Он был хорошим поросенком. Что мы делаем с плохими свиньями? Убиваем. Стоп. Лиам резко распахнул глаза. Он знает, как решить проблему. Теперь точно знает. *** Лиам не пользовался дверью, а полез на третий этаж через пожарную лестницу. Поднял раму, чтобы окно открыть и наконец вошел. Сразу слева наткнулся на маленький телевизор, туда и положил рюкзак-мешок. В нос ударила резкая вонь. Сигареты. Много сигарет. Много алкоголя. Много пота. Много других мужчин. Зейн спал в позе эмбриона на левом боку, лицом к окну на большой двуспальной кровати. У Лиама такой никогда не было, такой большой. Белая простынь, белый пододеяльник, пожелтевший матрас. Повсюду кучи разбросанной одежды, что Лиаму показалось жутко странным: шкафы-то есть. На левой и правой прикроватных тумбочках пепельницы в виде одноразовых стаканчиков с водой, правда вода уже почти высохла, лишь пара капель на дне. Лиам открыл крашеную в бежевый дверь туалета – да, около унитаза тоже окурки. Седушка поднята, желтыми каплями устелено все в диаметре полуметра. Желто-серый кафель когда-то был белым. Лиам подошел к битому с правого угла зеркалу над раковиной: полоса прошла через всю поверхность точно по диагонали. Он пригляделся и не увидел каплей крови на своем лице, как это бывало обычно после работы. Это потому что отмылся. Справа у стены он подергал выключатель — не работает. Разумеется, Зейни, это незачем. Лиам, не разуваясь, пошел дальше к ванной, которую крыла шторка. Резким движением сдвинув ее в сторону, парень обнаружил еще груду вещей, только насквозь мокрых. Эмаль ванной содралась и теперь на ней лишь ржавые полосы. Одна из футболок заткнула слив вместо пробки. Лиам наклонился и понюхал — порошок. Парень вытащил футболку из слива, наблюдая, как желто-серая вода медленно стекает в трубу. Стирка. Промыв руки в раковине, Лиам, не обнаружив полотенца, стряхнул капли воды и поспешил вернуться в комнату. Парень обошел кровать и, сдвинув ногой кучу вещей в сторону, сел перед спящим на корточки. Зейн по-прежнему красив. Невероятно красив. Острые и бледные в свете уличных фонарей скулы. Чуть приоткрытые влажные опухшие губы, которые он периодически облизывал. Красивый очерченный нос. Темные блестящие волосы небрежно опали на лоб. Обнаженный торс и редкие волосы на груди, что спускались дорожкой вниз через живот к лобку. Красивый небольшой розовый член, скрытый меж сомкнутых ног. И Лиам подумал, что это идеальный момент. Пейн поднялся и направился к сумке, оставленной на телевизоре. Пошарил слева и вытащил фотоаппарат. Включил путем перевода рычажка сверху до позиции «on». Затем прищурился, глядя в объектив. Просматривая настройки, Лиам убрал вспышку. Он решил, что сегодня будет работать без дополнительного освещения. Сегодня идеальный свет. Как только Пейн пошел обратно, ему показалось, что спящий зашевелился. Что же тебе снится, Зейн? Ну же, расскажи мне. Лиам глянул в объектив и сделал первый кадр сверху, стоя прямо напротив спящего. Затем вывел фотографию на дисплей. Прекрасно. Лиам отошел слегка назад к окну, чтобы заснять общий план. Слабый щелчок затвора, и новый кадр получен. Идеально. Пейн подошел ближе к кровати со стороны лица спящего. Зейн мирно посапывал, вдыхая и выдыхая ровно, размеренно. Мясник присел на корточки, чтобы сделать крупный план восхитительного лица. Щелчок. Готово. Лиам прищурился и поглядел на дисплей. Произведение искусства. Пейн развернулся влево к тумбочке, на которой помимо «пепельницы» лежала бумажка в десять фунтов. Парень протянул руку, между указательным и средним пальцами зажал и поднял к свету. Десятка? Малыш, ты стоишь гораздо дороже. Он вернул деньги на место, а затем сделал фото на память. Просто, чтобы помнить, какова цена его любви. Убрав фотографию с экрана, Лиам вновь прищурился, глянул в объектив и приблизил себе вид второй тумбочки. На ней, помимо еще одной «пепельницы», лежало несколько склеенных презервативов. «Наверное, недавно использовались», — подумал Лиам. Он перевел вид на задний план за кроватью и увидел там еще несколько презервативов. И еще немного у одной из куч грязных вещей. Какой же ты поросенок, Зейни. Плохой, плохой поросенок. Несколько фото, чтобы помнить, как выглядит свинарник, в котором живет его маленький красивый поросенок. Пока Лиам глядел на дисплей, спящий зашевелился во сне и перевернулся на спину, широко расставив ноги. Пейн склонил голову на бок от того, как сладко выглядел Зейн, как спокойно вздымалась его голая грудь, как прилежно лежал его член. Лиам понял, что это будет самый лучший снимок и сделал его с любящей улыбкой на губах. Мясник решил, что пора начинать и поспешил вернуть фотоаппарату его место в рюкзаке. Лиам подошел к краю кровати, не отрывая взгляда от мирно спящего парня. Пейн вначале снял капюшон и провел широкой ладонью по отросшему ежику. Затем сместил руки вниз, крест-накрест и через голову стянул черную мешковатую толстовку, оставаясь в чистой белой футболке. Толстовку аккуратно сложил и положил рядом с рюкзаком на телевизор, что повторил и с майкой, а следом и со штанами — черными и мешковатыми. Сверху на стопку легли носки, а кроссовки мясник упаковал в полиэтиленовый пакет и поставил под телевизор. Оставались трусы, растянутые и свободные, к каким Лиам привык с детства. Он спокойно снял их, аккуратно сложил и поместил на вершину образованной вещевой пирамиды. Меньше всего парень хотел мусорить. Негоже это в гостях. Лиам вернулся к изголовью кровати, приближаясь ближе к Зейну. Едва уловимо спящий поморщил носик, но Пейн заметил, потому что всегда был внимателен к своему любимому. Тебе по-прежнему не нравится запах, Зейни? От меня пахнет свиньями? Лиам задрал руку и понюхал. Нет, не пахнет. Может, он уже слишком привык к этому запаху, чтобы отличить его от любого другого. Лиам поставил ту же руку вперед, опираясь на матрас, справа от лица Зейна. От прогиба поверхности голова спящего автоматически упала в том направлении, склонилась влево. Лиам закинул ногу, а затем перелез на кровать весь, нависая над все еще ничего не видящим парнем на прямых руках и согнутых коленях. Это то, чего ты хочешь, Зейни? Лиам поджал голову, чтобы посмотреть на свой большой длинный член, что касался головкой живота спящего. Это? Зейн начал шевелиться, чувствуя прикосновение, и машинально пытаясь избавиться от него, провел рукой, что покоилась на груди, прямо по члену Пейна, от чего заставил последнего вздрогнуть. Мясник поднял голову и выдохнул, сохраняя баланс на руках. Да, именно этого ты хочешь, Зейни. Сначала Лиам опустил таз, чувствуя бедра, член и низ живота под собой. Все мягкое и нежное, прямо как у едва родившегося поросенка. Следом опустил корпус, но все еще держал руки, боясь придавить своего спящего малыша. Зейн был прекрасен. Невообразимо прекрасен, и Лиам не отказал себе в удовольствии наконец прикоснуться к волосам парня и легонько смахнуть прядь со лба. Зейн будто начал просыпаться и невольно приоткрыл рот, а Лиам снова не смог отказать себе в удовольствии, но на этот раз в удовольствии поцелуя. Он нежно провел губами по губам брюнета, затем неспешно повторил дорогу языком и наконец вошел, следуя инстинктам. Зейн сладкий до истомы, словно цветочный мед. Когда Лиам провел языком по нёбу, а губы захватил своими полностью, Малик приоткрыл глаза и неожиданно для обоих участников раскрыл рот пошире и стал отдаваться происходящему. Языки встретились, но Зейн не боролся, он позволял делать Лиаму все, что тот сочтет нужным. И Лиам решил спускаться ниже, к подбородку. Проводя губами, неспешно целовал шею, горизонтально с обеих сторон. Потом перешел на уши, захватил сначала левое целиком, легонько покусывая все, что попадало на зуб, а потом правое, проделывая тоже самое. Зейн часто задышал и, желая быть ближе, обхватил Лиама руками за бока, что есть сил прижимая к себе. Лиам улыбнулся, подаваясь вниз и расслабляя руки. Матрас оказался мягкий, ведь, если смотреть с улицы, Зейна вряд ли можно было бы увидеть под здоровым Пейном. Малик сначала водил пальцами по широкой спине, изредка выпуская ногти, но когда Лиам нежно перешел на ключицы, а затем соски, то Зейн пожелал переместить их в волосы любовника, имя которого вряд ли помнил. Такая прерогатива у шлюхи, да, Зейни? Лиам посасывал и покусывал все, что видел на пути, так бережно и нежно, что Зейн вряд ли чувствовал себя таким желанным когда-либо. Таким мягким. Таким любимым. Везде, где был Лиам, оставались блестящие следы, но он продолжал спускаться и теперь целовал смуглый впалый живот брюнета вместе с его черными красками. Зачем ты испортил свое тело Зейни? Что ты скрываешь? Тело отдавалось прикосновениям, и Зейн невольно подался бедрами наверх в желании получить еще больше близости, и Лиам готов был дать ее. В комнате становилось душно, пламя любви разгоралось медленно, но верно. Лиам достиг нужного уровня, чтобы оказаться лицом у паха брюнета и несколько секунд он просто глядел на нежный небольшой член перед собой, словно он какой-то особенный. Он был частью чего-то особенного. Кого-то особенного. Лиама провел носом вдоль снизу вверх, а затем щекой сверху вниз. Нежная кожа, прямо как у поросенка. Пейн вытащил покрасневший язык и повторил все в той же последовательности, только уже языком снизу вверх и сверху вниз. Зейн пытался механически раздвинуть ноги, но мясник не позволял, крепко удерживал своими. Лиам взял в рот, от чего Малик зажмурился и звучно выдохнул, то ли охая, то ли сдерживаясь. Пейн посмаковал, заглатывая и выпуская красивый розовый член, что будто набухал в его губах. Еще пара движений и, Зейн полностью возбудился, член уже жался к животу. Лиам поднялся и взял ноги брюнета, раздвигая самостоятельно, без наводок, а Малик и не мог вести.  — Ты мне снишься? Лиам улыбнулся, закидывая смуглые ноги любовника себе на плечи. Он желал видеть собственными глазами удовлетворенное лицо Зейна, когда тот кончит в первый раз. И он направил себя к не менее красивому розовому колечку мышц и резким движением вошел. На половину. Лиам точно знал как и под каким углом нравится Зейну, поэтому начал работу медленно и осторожно, не сбиваясь с курса. Чувствуя полную расслабленность, Малик просто получал то, что давали, а давали хорошо. Лиам начал набирать скорость, трахая глубже и быстрее, что отзывалось в брюнете глухими стонами. Еще быстрее. Послышались гулкие влажные шлепки. Парни вспотели, вдыхая пламенный воздух. Зейн извивался навстречу Лиаму, а Лиам не трахал, Лиам просто бил по простате так быстро, как только мог. Малик бурно кончил с криком, но Лиам еще не зашел так далеко, как хотел. На полную. Ему приходилось все еще сдерживать себя. Он боялся причинить боль своему малышу. Секунды спустя, Лиам переиграл позицию, перевернув легкого Зейна, как пушинку. Поддев за живот, Пейн заставил Малика поднять таз для лучшего вхождения. И он вошел, продолжая начатое, уже не жалея и не выжидая. Зейн начал выдыхаться, боясь, что локти разъедутся, и он просто войдет головой, в то время как Лиам глубоко имел его сзади. Скорость увеличилась, движения рваные, отточенные, крики громкие. Зейн сбил головой подушку, пока пытался поймать ее и закусить, а Пейн будто себя потерял. Как животное голодное до запахов. Что-то проснулось на задворках, и Пейн ситуацию еле контролировал. Дрожа и задыхаясь, Зейн кончил во второй раз. Но Лиаму нужно еще. Резко дернув опавшего брюнета за талию, Лиам теперь посадил его сверху себе на бедра, оказываясь лицом к лицу. Зейн почти выключился в эйфории, не успевая выдерживать ритм. Он положил голову на большое плечо Пейна, пока Лиам подстраивал положение любовника под себя. Мясник знал, что теперь должно сработать. Должно получиться. Одним резким движением Лиам насадил брюнета на себя. До конца всего несколько сантиметров и вот-вот Пейн прекратит это вечное сдерживание, даст, наконец, волю свою внутреннему животному. Наверное, это все же свинья. Шлепки. Влажное потное тело. Внутри горячо и мягко, хоть и не так узко, как хотелось бы. Угол верный, Лиама трясет, и он со злости закусывает плечо, лежащего на нем брюнета.  — Остановись… — шепчет Зейн едва различимо, но Лиам больше не слышит его. Он идет к кульминации. Лиам делает рывок еще и еще, глубже и сильнее, пока в один момент не происходит триумф — он оказывается в Малике полностью и с животным рыком кончает внутрь. Слезы катятся из глаз, Пейн улыбается и падает на кровать вместе с только что кончившим Зейном, который практически не дышит. *** Бережно уложив обессиленного любовника, Лиам сел рядом и нежно погладил его по мягким густым волосам. Малик обхватил подушку руками и прижал к себе. Таким невинным и таким ранимым выглядел парень, что Пейн не смог сдержать улыбки. Лиам поднялся и подошел к рюкзаку, доставая кожаную сумку с инструментами. Одной рукой поднял раму и открыл окно, глубоко вдыхая. Южный ветер. Скоро будет дождь. Затем Пейн снова вернулся к изголовью кровати вместе с сумкой. Раскрыв ее, он увидел разной длины ножи: для закалывания, для разделки и других. Лиам еще несколько минут посмотрел на спящего, а затем наконец сказал те слова, что репетировал вот уже больше десяти лет. Каждое утро перед зеркалом. С маленькой корректировкой.  — Ты был хорошим поросенком, Зейни. Но вырос в плохую свинью. А что мы делаем со свиньями? Убиваем и едим. Если стреляешь — то в ухо, если колешь — то в сердце. В ту ночь начался дождь, который продлился ровно три недели. *** Два года спустя, Лиама повысили и теперь он — старший мясник в смене. До отъезда осталось собрать совсем немного денег, и Лиам часто грезит, что вот-вот уже сможет вернуться домой. Он стоял спиной и резал шпик, когда дверь отворилась, и в магазин зашел парень, которого он никогда прежде не видел.  — Привет, я Найл. Новенький. Я из Портсмута, это на юге… И разумеется, обернувшись, все, что смог вымолвить Лиам, это: — Кажется, сегодня будет дождь.