В глаза

Если взглянуть в глаза Митифе, то она поспешно отведет их и опустит взгляд. Но если все-таки поймать момент, когда в светло-серой глубине, прикрытой пушистыми черными ресницами, будет еще что-то, кроме стеснения, то можно увидеть... ...лодку. Рыбачье суденышко взбирается с волны на волну. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Небо тяжело нависает громадами серых туч над морем, холодный ветер швыряет в лицо пригоршни мелких ледяных брызг. В лодке тяжело пахнет солью и рыбой, на дне стоят несколько корзин с недавним, еще дергающимся уловом. Второпях ободранные о лежащую здесь же грубую сеть чешуйки блестят мелкими серебряными монетами. Серо-стальной вал на миг встает перед лодкой и тут же обрушивается на палубу, переворачивая корзины с рыбой и смывая часть улова обратно в воду. Серо-стальное море играет с лодкой, то подбрасывая ее, то отпуская: вверх-вниз, вверх-вниз. Встретитесь взглядом со ставшими почти прозрачными к старости, прикрытыми морщинистыми черепашьими веками глазами Тальки - она только добродушно улыбнется: мало ли какая блажь кому в голову взбредет, уж она их много перевидала. Но если внимательно смотреть поверх стакана с мятным шафом, держа в руке заботливо предложенный ею пирожок, то, может быть, станет виден... ...ручей. Узкий поток воды несется по серым камням, оглаживает их лаской, осыпает прозрачными каплями, в которых пляшет радуга. Цветы по берегам тоже гнутся под тяжестью хрустальных брызг, опускающихся на их лепестки. А если пройти немного дальше по течению, то станет виден крохотный островок, такой, что и ступить некуда, посреди которого горделиво качают головками несколько царственных темно-фиолетовых ирисов. А ручей все бежит дальше, увлекая за собой певучим говором воды, не замечая ни островка, ни ирисов. Почувствовав ваш взгляд, Тиа только гордо встряхнет волосами и прищурит карие глаза с пляшущими в глубине золотистыми то ли крапинками, то ли искрами. Не хочет она вас разглядывать. А если все-таки поймать уже рассерженный взгляд, то можно, нырнув поглубже, сквозь злость и раздражение рассмотреть... ...костер. Рыжие языки пламени разгоняют непроглядную бархатисто-черную тьму, поднимаются на мгновение и тотчас же опадают, с тихим треском облизывая наполовину прогоревшие, светящиеся рубиново-алым изнутри поленья. Если поворошить самую середину костра палкой, то выскочит сноп искр, взмывающих высоко, словно крохотные звезды в чернильной тьме. Огонь распускается ярким, слепящим глаза цветком с колеблющимися от малейшего дуновения ветра лепестками. Тепло одновременно манит протянуть руки поближе и отталкивает, превращаясь в жар, грозящий опалить и сжечь кожу, словно сухой лист, и оставить след — темное пятно ожога. Рован презрительно скривится и брезгливо отвернется, почувствовал ваш взгляд. «Не хватало еще, чтобы меня какие-то слизняки рассматривали», — скажет вам весь его вид. Но, если взглянуть сквозь ресницы, так, чтобы он ничего не заметил, то в темно-карей глубине можно уловить блеск... ...сабли. Оружие тяжело взмывает и с глухим уханьем опускается, раня чужие тела. Руки удерживают его обманчиво легко, едва ли не кончиками пальцев, и только мастера знают, какой муштры и невероятного напряжения в фехтовальном зале стоит эта словно бы естественная небрежность. С лезвия, изогнутого молодым полумесяцем, течет теплая кровь, тяжелыми каплями падающая на землю и на металл доспеха, засыхающая там причудливыми багровыми и коричневыми потеками. Сабля, уже заботливо отмытая и вытертая, с тихим постукиванием касается поверхности брони, на солнце загораясь опаснейшей из молний, сверкающей среди кровавых пятен. Ретар только солнечно улыбнется, увидев вас, и, может быть, спросив что-то вроде: «Что случилось?» - увлечет в приятный и необременительный для обоих собеседников разговор ни о чем и одновременно обо всем, какие умеет вести только он. Если же не ответить и посмотреть еще раз, пытаясь проникнуть сквозь стену добродушия, то станет видна... ...статуя. Стоящая у заброшенной садовой дорожки, с уже заметными приметами безжалостного времени: камень выщербился, лица не узнать, видна только улыбка, постамент тоже пошел трещинами, таблички, сообщавшей, кто изображен, нет и в помине. Осталась узнаваемой только фигура: женская, одетая в старинное платье и стоящая с гордо поднятой головой. Она видела многое: около нее встречались влюбленные, шептавшие друг другу слова нежности, около нее убивали, по приказу и в порыве слепой ярости, около нее играли дети, забиравшиеся на ее постамент. Но она молчит и улыбается так же таинственно, как и в тот день, когда была здесь поставлена. Аленари даже не повернется к вам, а взглянет на посмевшего помешать ей искоса, запоминая. Только слегка прищурятся синие глаза в прорезях маски из гроганского серебра, слегка руки сожмут подлокотники кресла, слегка дрогнет прядь серебристых волос у виска. Но за этим «слегка», если немного подождать, можно увидеть... ...снег. Крупными хлопьями он падает на землю, укрывая черноту. Скоро уже все вокруг заполнено этим цветом так, что глазам больно, и на фоне этой почти праздничной белизны неестественно искривленными, черными силуэтами выделяются ветви деревьев. Они сплетаются в угловатый, изломанный узор, напоминающий паутину, натянутую под небом, с которого все падают и падают белые крупинки, скрывающие окружающее, словно за стеной плотной ваты — кричи, не кричи, не услышат. Снег укрывает тончайшей кружевной пелериной, обжигающе прикасается к коже, манит обманчивой мягкостью и теплом, за которыми таится смертельный холод. Лей смотрит на вас твердо и прямо, ему неинтересны ухищрения и попытки что-то скрыть. Водянисто-голубые глаза в окружении рыжих ресниц, кажущихся странно короткими, обшаривают человека с ног до головы. Лей запоминает каждого: привычка северянина, привычка телохранителя, привычка Огонька, — и никто не решится спросить, какой же из этих трех привычек здесь больше. Но если все-таки посмотреть чуть подольше, то за цепкостью взгляда откроется... ...скала. Серый камень ничто не может сдвинуть с места. Он настолько сроднился с тем местом, где лежит, что его не скинет отсюда ни лавина, ни ураган, ни люди. Скале все равно, сечет ли ее ледяная крошка бурана, обвивает в удушающем объятии плющ или касается резцом камнетес. Она останется там, где была всегда, а остальное пройдет, так, как прошло за много тысячелетий до этого. Гинора, почувствовав взгляд, открыто улыбнется и вопросительно склонит голову, поймав солнечный блик рыжими, словно мед огнепчел, волосами: мол, у вас ко мне дело? Только в глазах, ярко-зеленых, как молодая листва по весне, промелькнет что-то, а если и удастся поймать это мимолетное то ли выражение, то ли что, то можно увидеть... ...солнце. Лучи ласково оглаживают кожу, опутывая тонкой золотистой паутиной, высвечивая каждую витающую в воздухе пылинку и падая на только-только разведенные краски в углу, заставляя их маслянисто блестеть. Солнце показывает силу своего жара постепенно, поначалу лишь едва заметными намеками предупреждая неосторожных, что за судьба ждет попытавшихся стать к нему слишком близко.