Protect me from what I want

Темный переулок не очень безопасного района встретил Химчана зловонным запахом и кучами мусора в углах. Парень ловко маневрировал между выброшенными прямо на улице пакетами с отходами и пустыми ящиками из-под пива. Старая деревянная дверь с давно облупившейся серо-белой краской выросла прямиком перед ним. На дверях нет номеров, но это должна быть она, ведь дальше хода нет, тупик. Тихий стук оповещает хозяина квартиры о незваном госте в столь поздний час. За дверью слышатся неспешные шаги, затем громкий грохот и отменная порция брани, дающая фору Химчану. Теперь он слышал его голос, но все еще не видел лица. Дверь распахнулась так резко, что поток воздуха чуть не затянул Хима в апартаменты «джентльмена», стоящего перед ним в растянутой футболке неизвестного цвета и происхождения, и в темно-синих драных джинсах. Химчану хотелось верить, что хаотично разбросанные пятна на них – это принт, а не признак небрежности и неаккуратности их хозяина. – Кто такой? – Грубый голос не располагает к беседе, но Ким приперся сюда не для того, чтобы, услышав тяжелый бас, убежать как школьник, хотя очень хотелось. Внешность у парня напротив полностью соответствовала тому, что рассказывал о нем детектив, которого нанял Химчан. Преступник. – Вы – Бан Енгук? – Пусть пред ним и отброс общества, но вежливость пока еще никто на этой планете не отменял. – Допустим. – Нам нужно поговорить. Могу я пройти в дом? Парень, видимо, не привык к такому обращению. Он не очень прилично уставился на лицо Хима, словно отчаянно что-то пытался там рассмотреть, насупив при этом брови. Химчан судорожно сглотнул от такого избытка внимания, но с места не сдвинулся. Мысленно он в тысячный раз спросил себя, какого черта он тут делает? Ему что больше всех надо? Он определенно не может иметь ничего общего с этим имбицилом и ошибкой природы. – Рассматривать людей вот так, в упор пялясь на них, неприлично. – Ты парень или девушка? – Наконец изрек Бан. Химчан впервые не знал, что ответить. С одной стороны хотелось врезать придурку по лицу за такие слова, но ведь он сюда не драться пришел. Да и Бан явно дерется лучше него. Это Ким знает не понаслышке. – Меня зовут Ким Химчан, и я парень. – Не очень похож, – Бан лезет в карман за спичками, сигарету же выуживает из-за уха. – Два вопроса: кто такой и чего надо? – Тема разговора очень деликатная. Может, мы все-таки пройдем в дом? – Последняя попытка Химчана. Если Бан откажется, то он просто уйдет и забудет сюда дорогу раз и навсегда. – Ты глухой, Ким Химчан? – Енгук, выдыхает сизый дым Киму в лицо. Химчан злится. Он пытался быть вежливым и деликатным. Честно говоря, другим он просто быть не умеет. Так уж его воспитали. – Кто я такой, я тебе уже сказал. Зачем пришел? Сейчас расскажу. Дело в том, что двадцать пять лет назад твой бухой папаша изнасиловал мою мать. Его посадили, а через девять месяцев родился я. Вся ирония заключается в том, что узнал я об этом два месяца назад, когда вскрыл конверт с завещанием моей матери. Мы с тобой братья, Бан Енгук. Ни одна мышца не дрогнула на лице собеседника напротив. Он все так же монотонно выдыхал дым, освобождая в легких место для кислорода. Повисла неловкая пауза. По крайней мере, так показалось Химчану. – Ну, и? Чего ты от меня хочешь? Опаньки. К такому повороту Ким не был готов. Он думал, что сын подонка покается в содеянном его отцом. Но этот, похоже, не далеко от него ушел. – Тебе только что сообщили, что у тебя есть кровный брат, и все, что ты можешь сказать, это «ну, и?»? – Ах да, прости. Иди, я обниму тебя, кусок каннамского дерьма, – злобно процедил сквозь стискивающие сигарету зубы Енгук. – Я не из Каннама. – Пошел к черту, щенок. Срать я хотел, кого там двадцать с хером лет назад трахал мой папаша. Это не моя проблема. Если тебе не с кем поговорить об этом, то сходи к его праху и расскажи, как сильно его ненавидишь, – Бан почти захлопнул дверь перед носом Кима, но тот вовремя выставил ногу. – Он мертв? – Нет, блять! Сидит в той комнате и скрывается от тебя, ублюдка тупого, – кажется, хозяин квартиры начал терять терпение. – Я сюда не ругаться пришел и, уж тем более, не отношения выяснять. У нас никого в этом мире не осталось кроме нас двоих. Мамы больше нет, твой отец тоже умер. – Пошел нахуй отсюда, уебок, пока я тебе, чего доброго, по-братски не сломал что-нибудь. Я только вышел, новый привод мне ни к чему, – похоже, новый родственничек Енгуку явно был не нужен. – Ты всегда ведешь себя как быдло подзаборное? – Не выдержал Химчан. Енгук медленно поднял на него взгляд и отпустил дверь. – Что сказал сейчас? Ну-ка повтори. Мой нежный слух не уловил твоего фальцета. – Говорю, хочется узнать, всегда ли ты ведешь себя как быдло необразованное и неудачник, или это ты так от моего появления в своей жизни растерялся? За дерзкий язык Химчана поплатилась холеная мордашка. С одного удара Гук повалил его на грязный асфальт и навис над ним как стервятник. – Думаю, я таким был всегда. Хим прижимал разбитый нос рукой и исподлобья поглядывал на неадекватного «старшего брата». – Я не шучу, вали нахуй отсюда мальчик. Это место сжирает таких как ты с потрохами, а косточки и красивые шмотки выплевывает. Это все, что спустя десятилетия находят копы. – А если я не уйду? – У тебя мозги носом пошли что ли? – Дабы убедиться в обратном, Енгук указательным пальцем поднимает лицо Химчана за подбородок, внимательно всматриваясь в слезящиеся от удара в нос глаза. – Твое поведение говорит лишь о том, что ты испугался. Испугался ответственности, испугался неожиданного родства, – бубнит в руку Ким. Гук присаживается перед ним на корточки, мысленно отмечая, что парень одет с иголочки. Белая рубашка по фигуре, кожаная куртка, фирменные туфли и какие-то уж слишком бабские джинсы в обтяг. – Ты что, душевнобольной? – Тихо спрашивает старший, убирая челку, что упала на глаза Химчана. – У нас один отец, мы с тобой братья и нам придется жить с этим, хочешь ты того или нет. Ну вот, сейчас Енгук разобьет его тупую голову об ближайшую стену и его снова посадят. А сраные журналюги сделают из этого сенсацию с заголовком «брат убил брата». «Брат». Какое странное слово, значения которого ему не суждено было понять. Плевал он на все эти семейные узы. У него никогда никого не было. Бан Енгук был предоставлен самому себе. Рожденный ночью, воспитанный улицей, он не жил по общепринятым правилам. Возможно, поэтому его вечно запирали в клетке, как дикое животное. – Сейчас ты встанешь и, пока я добрый, уйдешь на своих двоих. А я обещаю, что буду помнить тебя всегда, и тихими ночами буду громко рыдать в подушку, проклиная свою судьбу, что разлучила нас. Химчан не понял, сарказм это был или просто издевка, а Енгук встал и побрел к двери. – За тобой должок, Бан Енгук! Химчан знал, что эта фраза остановит его. Может, он и не самый сильный человек в мире, зато определенно знает, когда доставать туз из рукава. – Что ты сейчас вякнул, сучонок? – Правда не помнишь меня, или притворяешься? – Хим улыбается окровавленными зубами. То еще зрелище, но взбешенного Енгука такой чепухой не напугать. Он в два счета поднимает парня на ноги и толкает к стене. – Повтори, что сейчас сказал. – Ты не только свинья невоспитанная, но еще и тупой как винная пробка. Я освежу твою память. Второй класс средней школы, учительская, украденный телефон. Припоминаешь? Память услужливо подбросила воспоминание из далекого прошлого. Тогда еще юный, но вполне себе безбашенный Енгук полез в учительскую, дабы наказать классную. Признаться честно, сукой она была отменной и никогда не упускала возможность напомнить гордому мальчишке, что он отброс и ничтожество, и среди нормальных детей ему делать нечего. А вот колония для несовершеннолетних или спецшкола – самое оно. Бан никогда не забудет осуждающих и презирающих взглядов его одноклассников. Он словно попал в клетку с шакалами, которые так и норовили впиться в глотку, стоило ему только отвернуться. Желание наказать жестокую женщину пересилило здравый рассудок, и Гук пробрался в учительскую, украл телефон и благополучно свалил бы, да вот незадача – училка вернулась. И пришла она не одна. Хвостом за ней плелся какой-то пухлый очкарик. Ему ничего не оставалось, кроме как спрятаться за соседний стол. Мальчишка колыхался из стороны в сторону как желейный медвежонок. Енгук едва сдержался, чтобы не заржать в голос. Женщина долго что-то втирала пареньку о предстоящем конкурсе и какой-то учебной поебистике, которая Бана интересовала меньше всего. В данный момент нейроны его мозга в панике атаковали друг друга, пытаясь понять, как им вытащить и без того многострадальную задницу Енгука из учительской. Пухлый мальчик все время кивал и изредка что-то спрашивал, но внезапно взгляд его остановился на прячущемся за столом школьнике. Енгук был готов уже выйти из тени и с достоинством признать свое фиаско, но толстяк резко кивнул на учительницу и замотал головой, чтобы тот не высовывался. Они проторчали там еще минут десять, и все это время мальчик нервно вытирал запотевшие ладони об форменные брюки. Бан не понимал, почему очкарик помог ему. Все встало на свои места на следующий же день, когда его и того жирного вызвали к директору. Скандал тогда разразился знатный. Все на него орали и брызгали слюной, упрекали и оскорбляли. Но голова Енгука была занята другими, более важными вопросами. Например, зачем сначала помогать, а потом сдавать? Именно это он и спросил у жирного очкарика. Сразу после того, как разбил ему нос. Тот лишь захныкал и что-то пролепетал о камерах. Но Бана это уже мало волновало, ведь его отчислили. – По лицу вижу, что вспомнил. Бан попытался сравнить голос этого парня с тем, что принадлежал мальчишке из прошлого. О полном несоответствии лица и тела он даже думать не хотел. – Да, это был я. Я немного изменился, правда? Но когда я узнал, что мы с тобой еще и в школе одной учились, я тоже, мягко говоря, был удивлен. Енгук никогда не попал бы в ту приличную школу, если бы не его бабка. И он, конечно же, не упустил возможности просрать свой шанс вырасти нормальным человеком. – Я тогда не сдавал тебя. Камеры сделали это за меня. – Да посрать. И что, я теперь на тебя молиться должен? То ты мой брат, то спаситель. – Для начала дай мне умыться. Потом обсудим детали. Старший молча отворил дверь пошире, пропуская Химчана вперед. «Ну, пошли дела кое-как. Ты же не думал, что все будет легко?» – подумал Ким. Десять месяцев спустя. – Как ты можешь есть это? Это… это отвратительно, – сморщил нос Химчан, искоса поглядывая на лапшу быстрого приготовления. – Заткнись и не жужжи на ухо. Есть предложения получше – излагай. А нет – не порть аппетит своим фальцетом. – Иногда мне кажется, что твое досрочное освобождение – это большая ошибка. Ну, или шутка нашей правоохранительной системы. – Знаешь, а жирным ты мне нравился больше. Покладистей был, – успел сказал Енгук, прежде чем запихнул в рот чуть ли не половину лапши, что была в тарелке. Вот так они с «братом» и жили, слава Богу, не под одной крышей. Химчан и думать даже не хотел о том, чтобы съехать из своей квартиры в центре, а Енгук, цитата, «скорее сдохнет, чем переберется к побочному ублюдку своего горе-папаши». – Ведешь себя как уличное быдло. Опять эта сраная фраза, за которую первый месяц дрыщавый братишка получал по лицу. Гук швыряет палочки на стол и пытается испепелить Химчана взглядом, полным злости и всепоглощающего гнева. Аппетит куда-то бесследно исчез, стоило Бану вспомнить о мирном договоре, одним из пунктов которого является полное прекращение избиения младшего брата. – Сейчас приготовлю что-нибудь съедобное. Химчан провокатор, это факт. Но так он заботится о брате. – А ты не можешь просто убраться из моего клоповника? – Бан теряется в догадках, какого члена Ким из раза в раз тащится сюда из своего шикарного района? – Нет. Но могу помочь тут убраться. Хотя, сомневаюсь, что это тебе поможет. Тут определенно не хватает двух вещей. Бензина и спичек, – методы младшего брата вызывают сомнения в его адекватности. Наверно, это и есть то самое подтверждение их кровного родства, которое Енгук так отчаянно искал долгие месяцы. – Вот блять. А еще говорят, что я больной на голову. – Я все слышу. – Завались и делай пожрать молча. – Слушай… а ты завтра занят? Ким подозрительно спокоен и целый день не разбрасывается направо и налево своими умными словечками. Это не к добру. Значит, ему что-то надо от Бана, как тогда, когда этот придурок притащил его знакомиться со своей телкой. Более тупого и бесполезного существа, кроме, конечно, его братца, Енгук в жизни не видал. Он даже облегченно вздохнул, когда узнал, что они расстались. – Для тебя – да. – Я серьезно. – Я тоже. – Хен, прекрати. Завтра годовщина смерти моей мамы. Я пойду на ее могилу. Может… может, сходим вместе? – Химчан с надеждой в глазах уставился на старшего, который вальяжно развалился на кресле. – Ты хотел сказать, на кучку пепла? Если так хочется порыдать над миской с пылью, то ни в чем себе не отказывай. А у меня пыли предостаточно и дома. Вон, в каждом… – хлесткая пощечина прервала глубокомысленный монолог Енгука. Признаться честно, этого не ожидал никто из двоих. Ни охуевший от отсутствия инстинкта самосохранения Кима Енгук, ни едва сдерживающий слезы горя Химчан. – Мог бы просто сказать «нет», – горло сдавило спазмом, оттого голос Хима охрип и сел. Младший бредет к своей сумке и, перекинув ее через плечо, уходит, напрочь позабыв о куртке. Енгуку как старшему брату, как человеку, обидевшему Кима, стоило бы догнать его и заставить надеть куртку, ведь на улице все еще прохладно, не смотря на то, что уже начало апреля. Но он не делает этого. Ему просто не хочется. Ведь это значит, что Химчан как минимум вернется за ней. От этого становится чуточку легче. Не то, чтобы Бан жаждал видеть этого недомерка у себя дома, просто он к нему привык, что ли. И хотя в 9 случаях из 10 Енгуку хочется въебать мелкому, он все же не против его присутствия в своей жизни. Но Химу это знать не обязательно. Главное в жизни – ни к кому никогда не привязываться. Не пускать корни. Этот урок Енгук усвоил на собственном опыте после смерти единственного родного и небезразличного к нему человека – бабушки. Больше такой ошибки он не повторит. – Пошли его нахуй, – в сотый раз твердит Чоноп. – Он неплохо готовит, – отнекивается Енгук. Он бы с удовольствием назвал истинную причину, по которой до сих пор не «распрощался» с братцем, но к своему удивлению понимает, что просто не знает ее. Хотя, кого он обманывает. Все он знает. Просто ему понравилось быть кому-то в этой жизни нужным. По-настоящему и искренне. – Ты еще хлебнешь с ним дерьма, вот увидишь, – юноша чересчур эмоционален и взвинчен. Наверное, хватит с него спиртного на сегодня. – Ты как уверенно говоришь это, словно хочешь, чтобы это произошло. – Нет. Просто я реалист и слишком хорошо знаю такой тип людей. Сначала ты все отрицаешь, отнекиваешься, а потом не замечаешь, как становишься зависимым. А заканчивается все тем, что ты оказываешься на обочине жизни, никому не нужный родственник с уголовным прошлым, что никак не вписывается в идеальную жизнь таких как он. Ты никогда не думал, что будет, когда он, ну, например, решить жениться? Или переехать в другой город? Кем он там работает? – У него свое маленькое рекламное агентство, – задумчиво произнес Енгук. Семя сомнения посеяно и успешно прорастает в его душе. Пробивая грудную клетку, оно неспешно тянется к свету. – Неплохо устроился. – Он не устраивался. Все сам сделал. – Забавно. Чоноп явно переборщил с выпивкой. Он давно уже пьян,а потому перестал следить за языком и заметно осмелел. – Что именно тебя забавляет? – То, что ты так защищаешь бастарда своего папаши. – Я отвечаю на твои вопросы. А если ты и дальше будешь разговаривать со мной в таком тоне, то я вынужден буду просить тебя уйти, а дверь входную открою твоей головой. Ух ты! Енгук и сам офигел от такого деепричастного оборота. Общение с Химчаном приносит первые положительные плоды и вносит приятное разнообразие в скудный словарный запас Бана. – Все-все, хен, не кипятись. Уже ухожу. Только, скажи-ка мне, что общего может быть у директора маленькой, махонькой рекламной фирмы из Каннама и у вышибалы в борделе вроде тебя? – Я живу не в Каннаме! Заебали своим Каннамом! Даже директор махонькой фирмы не всегда может позволить себе квартиру в этом районе. На пороге стоит не менее пьяный Химчан. Ну как стоит – шатается как камыш на ветру, грозясь вот-вот рухнуть на пол. – Хен, а говорил, я пьян. Ты бы лучше за братом следил, – Чоноп подмигнул Гуку и ловко увернулся от летящего в него пульта. А вот Хим оказался не таким ловким. Пульт угодил ему в плечо, и по инерции парень знатно грохнулся на пол. Оп перешагнул через пьяное тело, всем своим видом показывая, что он еще бодрячком, в отличие от некоторых, и скрылся за дверью. Первые минут десять Енгук молча наблюдал за жалкими попытками Химчана подняться с пола. Потом он не мог понять, как же Ким до его дома добрался, если он ужратый в стельку и даже с пола встать не может, не то что ходить. Наверное, на такси. Бан медленно подошел к уже не шевелящемуся Химчану и, подняв того за шкирку, закинул его руку себе на плечо. Но эта квашня растекалась на глазах. Кое-как дотащив младшего до дивана, Гук скинул ношу, не удосужившись даже укрыть парня. Сам же отправился в спальню. Он с таким трудом засыпал. Тюрьма научила его быть на стреме каждый миг и каждую секунду, хоть он уже больше года как свободный человек. От привычек, которые помогали тебе выжить, не так-то легко избавиться. И вот сейчас, лежа в своей постели, он едва ли засыпает. Сквозь дрему он слышит… сковчание щенка? Откуда в его доме собака? Прислушиваясь к тишине, Бан уже думает, что у него поехала крыша, но нет. Звук повторяется. До него не сразу доходит, что источником шума является Химчан. Он что, плачет? Нет, Енгуку не кажется, Химчан и правда плачет во сне. Он говорит с матерью. Бан вспоминает вчерашнюю просьбу Кима и думает, что лучше дать ему поговорить с ней хотя бы во сне. Парень в гостиной замолкает, и дом погружается в тишину. Енгук уже почти засыпает, когда дикий грохот, словно гром среди ясного неба, заставляет его подскочить на кровати как ошпаренного. Он пулей летит в комнату, где спит Химчан, и не может взять в толк, куда тот подевался. Диван пуст, а дверь закрыта. Енгук косится на окно, в глубине души понимая, что вариант-то идиотский. Люди не выходят в окна, но даже если и так, то почему это целое? Тихое хныканье позволяет обнаружить пропажу. Этот придурок ворочался во сне и грохнулся на пол, между диваном и столиком. Бан в сотый раз думает, что на это он не подписывался. Он уже готов уйти в спальню и послать все к черту, но какого-то хрена включает свет и поднимает Химчана обратно на диван. Ким слишком бледный, оттого кровавое пятно на его лбу, что спускается на висок, такое яркое. Скорее всего, он расшиб голову об острый угол столика, когда упал. Енгук понятия не имеет, что делать, но ноги сами несут его к раковине. Минутой позже он уже обтирает рану мокрой тряпкой. Все не так страшно, как казалось. Глубокая, но, все же, царапина. До свадьбы заживет. Наверное, Гук давит слишком сильно, потому что даже сквозь сон Химчан чувствует боль и морщится. Глаза его закрыты, но мозг реагирует на боль, оттого руки пытаются убрать источник дискомфорта. Енгук только и успевает перехватывать их и по очереди прижимать к бокам. Вконец заебавшись это делать, он просто заводит обе конечности Хима над его головой и прижимает к подушке. Готово. Теперь Ким почти беспомощен, а Енгуку впервые нравится положение дел. После очередного прикосновения холодного полотенца ко лбу Химчан вертит головой в разные стороны, силясь освободить руки. – Да успокойся же ты! Чертов придурок. Где ты так набрался? Кажется, сработало. Химчан окончательно затих в его руках. Енгук впервые позволяет себе рассмотреть парнишу внимательнее. Красивый. Это все, что приходит на ум. – Как педик смазливый, – говорит он уже вслух. Пробуждение оказалось не таким радужным и легким как бывает в фильмах. В голову словно свинец залили, во рту пересохло, а ноги отказывались шевелиться, отчаянно притворяясь, что они вовсе не являются естественным продолжением тела Химчана. – В следующий раз, когда нажрешься как свинья, пиздуй к своей подружке, – Енгук хитер, он знает, что никакой подружки давно нет, но проверяет, не обзавелся ли Ким новой. – Прошу тебя, сбавь громкость. Голова раскалывается, – тихо просит Химчан, хватаясь за самое больное место. – Я говорю, СТАРАЙСЯ МЕНЬШЕ ЖРАТЬ СОДЖУ! – Орет старший над ухом Кима. – Енгук, умоляю… – Где так нахуебенился и зачем приперся ко мне? – Не то чтобы у Бана совесть проснулась, просто горло болит орать. – Вчера был день памяти. Я не хотел оставаться один, – напомнил Хим. – Слушай сюда и запоминай. Здесь тебе не бюро добрых услуг, не кабинет моральной поддержки и даже не благотворительное учреждение «Бухай во славу Господа нашего и да воздастся тебе». В следующий раз пиздуй к своей кобыле. – Что? Какой еще кобыле? Я же сказал – у меня никого нет. Химчан нащупал что-то странное на своем лице. Что-то, чего еще вчера точно не было. Пластырь на лбу. – Оно и не удивительно. Кому нужен такой слабак? Ты небось еще и рыдал как баба? – Ты бы не мог заткнуться? – Повысил голос Ким. – Ах, ну надо же. Наша красавица не в настроении, перебухал вчера, раскроил башку, а теперь еще и возмущается как шлюха, которой не доплатили, – перекривлял его Енгук. Что за бес вселился в него, он и сам не понял. С недавних пор мелкий бесил его в сто крат сильнее обычного. – Закрой свой рот, пока я тебе не помог! – Химчану бы остыть, да где там. Гнев закипает с новой силой. Почти год своей жизни он потратил на налаживание контакта, которого, как оказалось, не существовало вовсе. Они просто терпят друг друга через силу, вот и все. Никакие они не родственники, и уж точно не братья. – Сгораю от нетерпения увидеть как ты, глиста не доросшая, будешь это делать. Сейчас кто-то умрет, и Енгук даже знает его имя. – О, я смотрю, ты там у себя в борделе-то времени зря не теряешь. Гляди, сколько умных словечек выучил! – парирует Хим. Так, все. С него хватит. Бан старался замять конфликт словесно, не прибегая к физической расправе, но, похоже, некоторые слишком тупые, или бухие, так как этого благородного жеста просто не замечают. В один миг Енгук за волосы стаскивает Химчана с дивана и вытирает стену его спиной, выбивая воздух из легких. – Неблагодарный сучонок, тебе бы поблагодарить меня за то, что на улицу не вышвырнул пьяного да башку твою тупую заклеил, а ты мне рот затыкаешь? В моем же доме? Енгук прижал младшего к стене так плотно, что тот и вздохнуть не может. Старший внимательно смотрит в черные глаза, с каждой секундой все сильнее сжимая руки Кима, и думает лишь об одном: почему он не вырывается? Химчан опешил. Он растерянно уставился на Енгука и пытается переварить только что услышанную информацию, но поток то и дело сбивается, разрывая связь с мозгом. Енгук стоит слишком близко, смотрит слишком пристально. Химчану неудобно и некомфортно под этим прожигающим кожу взглядом. Ему хочется скорее уйти, скрыться из виду. А еще ему стыдно за свое поведение, за пьяный дебош, который он устроил утром, хотя, в пору и правда поблагодарить Енгука. Хотя бы за пластырь. Но он не может сделать и шагу. Ноги словно приросли к грязному полу, а тело настолько вжалось в стену, что еще мгновение, и диффузия неизбежна. Енгук резко отпускает его руки и отступает в сторону. Химчан еще не успел прийти в себя от столь тесного контакта, как в него что-то летит. Благо, это что-то не тяжелое. Его куртка. – Пиздуй нахуй отсюда и не попадайся мне на глаза ближайшие лет двадцать. Иначе я за себя не ручаюсь. Ким молча принимает предложение старшего и без возражений покидает квартиру. Енгук доволен, теперь он наконец-то он один. Источник раздражения и головной боли исчез к ебеням. Секунду назад его макушка последний раз промелькнула в дверном проеме. Наконец, оставил его в покое. Енгук доволен? Прошло чуть больше недели с тех пор как Химчан не приходит и не звонит. Оказалось, привыкнуть к его присутствию в жизни намного легче, чем отвыкнуть от него. К тому же, это чмо комнатное забыло свое барахло, что бесконечно бесило Бана. Он чувствовал себя если не полным, то наполовину идиотом, когда бежал на мусорку за сумкой Химчана, которую пятью минутами ранее сам же и выкинул. – Фееричный долбоеб, – бубнит себе под нос старший, швыряя предмет, ради которого пришлось перерыть гору мусора, на пол. Енгук на скорую руку обмывается в душе и собирается на работу. Ночные смены хороши тем, что в сумерках ночи ему не видно всей той грязи, что окружает его. А все остальное умело засвечивают неоновые огни и блестящие стразы на костюмах девиц, коих он и должен оберегать. А днем он отсыпается, днем ему нет дела до жизни за окном. Он пренебрегает ею, равно как и она игнорирует факт его существования. Этим двоим нет дела друг до друга. В какой-то момент Гук оказался за бортом, но ему давно наплевать на это. Его вообще мало что интересует в этой жизни. Руководствуясь единственным правилом – срать на всех, Енгук пробивает себе все, что ему необходимо. Но в последнее время его привычный мир пошатнулся, чем вызвал принцип домино. Душевное спокойствие, в интерпретации Бана же – обычный пофигизм, покинуло его. Пытаясь найти ответ на самый простой вопрос «с хуя ли все так!?», Енгук пришел к выводу, что всему виной Чоноп. Да, именно этот малолетний засранец, что светит тут своей довольной рожей, виноват в том, что день у него сегодня не задался. И вчера тоже. А про позавчера Гук вообще и думать не хочет. Отвесив мелкому пару-тройку оплеух, Бан возвращается на рабочее место, продолжая нести свою службу и трепетно оберегать ночных жриц любви. Енгук громко матерится, когда ключ в замочной скважине не проворачивается. Кажется, замок полетел к ебаной матери, впрочем, как и вся его жизнь. Парень со злостью пинает дверь ногой и та, к его величайшему удивлению, гостеприимно распахивается перед хозяином дома. Бан с сарказмом думает о том, что грабители ушли ни с чем. В его конуре брать нечего. Разве что старый ящик, который всего-то четыре канала показывает. Странные звуки, доносящиеся из кухни, привлекают его внимание, и он следует на звук. – Какого хуя ты тут делаешь? – Сердце бешено колотится в груди, стоит ему узреть макушку Кима. Младший опять колдует на его кухне, и, судя по аппетитному, запаху весьма умело. – Ты пришел,– Химчан улыбается так, словно ничего не произошло между ними двумя. – Я что, говорю на китайском? Какого черта тебе здесь надо? – Ну, во-первых, я забыл тут свою сумку. А во-вторых, я бы хотел… я хочу сказать… в общем, я хочу попросить прощения за свое поведение. Я не должен был так говорить с тобой. Ким вертит в руках кухонное полотенце, не отрывая взгляд от него. Он так долго по кирпичику разбирал ту стену, что Енгук выстроил вокруг себя и укрепил, что просто не готов сдаться вот так вот, на полпути. Наконец, он поднимает глаза на старшего брата, ожидая ответа или хоть какой-то реакции. Енгук долго молчит, словно сомневается и не знает, что ответить. Какой вариант выбрать. С одной стороны, без него намного тише и спокойнее. С другой – все хуйня. Без него все опять серое с привкусом дерьма. – Хен, я… – Мы жрать сегодня будем, нет? Я голодный как сволочь, – кидает через плечо Бан, уходя в сторону ванной, а Химчан не может скрыть улыбки. И только теперь он вспоминает о кипящем на плите обеде и спешит проверить его. По плану должен быть суп, но их беседа затянулась, и вполне возможно, что до стола дойдет уже каша. – Химчан, – зовет его Гук. – М? – Когда вламываешься в мой дом, то хоть дверь на замок закрывай. Это тебе не твой сраный Каннам, где все соседи ходят друг к дружке в гости, а по ночам долбят друг друга в очко. – Да сколько можно повторять – я живу не в Кан… ЧТО? – У Химчана даже корни волос покраснели от таких откровений. Как можно говорить такие вещи, да еще и в присутствии брата? – Ты сдурел совсем? – Ну да, ты ведь не сидел, откуда тебе знать о таких вещах. Твоя нежная и ранимая психика не была готова к этому? – Деланно забеспокоился Бан. – Да брось ты. Сейчас куда не плюнь, одни педики. Ты и сам выглядишь как один из них. Только для нас там, за решеткой, это была необходимость, а вы тут трахаете друг друга развлекухи ради. Химчану очень захотелось провалиться сквозь землю. К таким разговорам он не был готов. А к ним вообще можно приготовиться? Но вдруг глаза его расширились. – Хен, ты сказал «для нас там…». Ты что, тоже…? «Енгук, ты сраный мудак, треплешься как баба базарная. Нашел, о чем говорить с этим недомерком любопытным». – Уверен, что хочешь знать ответ на этот вопрос? – Н-нет, наверное, нет. Пусть это будет твоей тайной, – вымученная улыбка, и внимание Кима всецело поглотила плита и то, что готовилось на ней. Обедали они молча. Хим не поднимал взгляда выше своей тарелки, а Енгук пытался разгадать тайну не совсем белой стены напротив. – Хен, не мог бы ты все-таки… – Да. Я спал с парнями. Там, за решеткой, либо ты, либо тебя. Испытывать судьбу в мои планы не входило. – …передать соль, – рука Химчана повисла в воздухе. Бан продолжил обед, словно не он только что признался в том, что имел интимную связь с парнями. А Ким не понимал, какого черта брат все это ему рассказал, ведь он всего-то сольки попросить хотел! Напряженная и натянутая атмосфера ощущалась буквально физически. Ким хотел скорее уйти, чтобы, наконец, в одиночестве обмозговать все то, что узнал сегодня. Противоречивые чувства разрывали его надвое. С одной стороны, он желал бы не знать таких уж личных подробностей о старшем брате. Но, узнав это, на его сознание обрушилась целая лавина вопросов, которыми он готов был засыпать Енгука. Ну уж нет! Хватит с него на сегодня откровений. Посуда давно помыта, стол убран, чай выпит. Хим поставил суп в холодильник, зная, что Гук этого просто не сделает, и еда пропадет. А потом он попрется за очередной порцией рамена. Младший не знает, как ему попрощаться с хеном, чтобы не выдать своего смущения. Енгук облегчает ему задачу, он уже крепко спит на кресле. Химчан рад, теперь он может спокойно уйти, и не надо будет прощаться и стойко выдерживать пронзительный и колючий, как спина дикобраза, взгляд старшего, но совесть просто не позволяет ему уйти вот так вот, оставив Гука в неудобном кресле. – Хен, ты спишь? Хееен. Вставай и иди в спальню. Хен, ты меня слышишь? Никакой реакции. «Дурачье бестолковое. Я делаю тебе услугу. Какого черта ты просто не уйдешь отсюда? Я же видел, как ты покраснел, как девственница при виде члена, когда я заговорил об этом. Просто свали нахрен отсюда, а завтра мы сделаем вид, что этого разговора не было». Где написано, что Ким Химчан ищет легкий путь? Нет же! Этот полудурок взваливает на себя «спящего хена» и тащит в спальню. Уложить его на кровать с первого раза не получается, и Гук больно бьется об тумбочку. На этом его терпение заканчивается, ведь притворяться спящим дальше смысла нет. Это просто невозможно. – Твою же мать! Какого хуя ты творишь, огрызок криворукий? – Прости. Ты такой тяжелый! Раз уж ты не спишь, то у меня к тебе еще один вопрос! – Тебе мало было ответов сегодня? Хочешь, чтобы я рассказал, какую смазку я использовал? – Нет! Нет, фу! Ты что? Я хотел пригласить тебя к себе домой, в гости. Прошло столько времени, а ты еще ни разу у меня не был, – заторопился с ответом младший. Бан плюхнулся на кровать, зарываясь лицом в подушку. – Зачем? – У меня в фирме будет корпоратив. Ты мог бы прийти туда, приятно провести время. А заночевать можешь у меня. Я живу недалеко от офиса. – Не боишься показывать своему идеальному миру такого неидеального брата-уголовника? – кривая улыбка расцветает на лице старшего. – Не говори ерунду. Я вовсе не стыжусь тебя. Наоборот, хочу со всеми познакомить. Друзей у меня не много, но с ними весело. – А среди них есть красивые бабы? – Хм… странно. Я думал, ты не по этой части, – задумчиво произнес Химчан. И какой черт его дернул за язык? – Хм, странно. А я думал, что тебе нужны твои зубы, а ты их так не бережешь. – Ты придешь? Енгук закрыл глаза, будто ужасно хотел спать, а для пущей убедительности еще и смачно зевнул. – Не знаю. Если не буду занят. – Занят чем? Просиживанием зада перед телевизором? – Ты что, думаешь, что у двадцатисемилетнего парня нет никаких развлечений? Легкий укол ревности от того, что Ким знает о брате не все, в чем был уверен до этого момента. – Ну, тогда можешь и свое «развлечение» пригласить составить тебе компанию. – Я подумаю. Более нудной и бессмысленной вечеринки Енгук в жизни не видал. Начнем с того, что его дебильный братец не удосужился предупредить, что дресс-код не обязателен, и форма одежды свободная. Оттого Бан сейчас стоит как идиот, разодетый в темно-серый костюм и белоснежную рубашку, в то время как все вполне комфортно чувствуют себя в обычных джинсах и пестрых футболках. Контингент на вечеринке не менее странный, чем темы, на которые они беседуют. Зачем устраивать весь этот цирк с едой и выпивкой, если все равно говорите о работе? Где веселье и радость? Где безумные пьяные танцы девушек на рабочих столах? Где в дробода убитые парни, которых должно наизнанку выворачивать в углу или в какой-нибудь горшок с фикусом? – Ты пришел. Я рад, правда. – Химчан одет в красивую белую рубашку, края которой не заправлены, и в светлые джинсы. – Дерьмовая вечеринка. Это что, так вы, народ, развлекаетесь? – Негодовал Енгук. – А чего тебе не хватает? Мордобоя, или голой девушки на коленях? – Хим «вскользь» напоминает старшему, что у самого-то работенка не шибко приятная. – Пойдем, я познакомлю тебя со своим близким другом. – Не хочу. Я лучше тут постою, а ты сбегай, принеси мне пивка. Ким молча уходит, и, судя по его выражению лица, не за пивом. Гук успевает приземлиться на какую-то софу, как на горизонте маячит худощавая фигура брата. Но теперь он не один. – Ендже, познакомься с моим… – Другом детства, – грубо перебивает Енгук. Мотивы его Химчану не ясны, но потом, когда они останутся наедине, он обязательно спросит у него, зачем тот солгал. – …с моим другом детства, Бан Енгуком. – Приятно познакомиться, – щекастый тянет свою холеную ручку, чтобы принять рукопожатие недовольного Гука. – Так же, – недовольно бурчит старший. – Что, простите? – Говорю, взаимно. – Химчан-хен ничего о вас не рассказывал. Так чем вы занимаетесь? – Я вышибала в борделе. Бедный Хим давится коктейлем. – Ха. У твоего друга отличное чувство юмора, – недоверчиво косится на Гука Енжде. – Да, хен тот еще шутник. Ендже, будь добр, скажи Хесон, что я хочу поговорить с ней. Енгук молча провожает нового знакомого взглядом, а Химчан не может дождаться, когда же тот уйдет. – Ты что, совсем охренел?! – Где у вас тут курят? – Как ни в чем не бывало спрашивает Бан, озираясь по сторонам. – Какого черта ты творишь? Если не хотел идти, то так бы и сказал! – Чего разорался, огрызок? Сам же говорил, что не стесняешься меня. Скажи спасибо, что никто не знает о нашей страшной тайне. – О какой тайне речь? – В разговор вмешалась красивая девушка в нежно-голубом сарафане. – Дело в том, что Химчан тайно в меня влюблен. – Енгук сегодня в ударе. Программа обещает быть насыщенной. – Правда? Какая неожиданность, – деланно удивляется девушка.– Хотя, его легко понять. В такого мужчину грех не влюбиться. Хесон в открытую кокетничает с Енгуком, который, похоже, не против. – Видела бы ты холостяцкую конуру этого мужчины, голову бы потеряла, – бурчит себе под нос Химчан, залпом осушая бокал. Вечеринка в самом разгаре, но двое, что так поглощены беседой, вовсе не замечают этого. Чего нельзя сказать о Енгуке и Хесон, которые учат остальных игре «лесенка». – Значит так, народ. Правила игры предельно просты. Даже комнатные задроты вроде вас должны въехать с первого раза. Разбиваемся на пары, и каждый пытается перепить своего партнера. То есть, я рюмку, ты две. Я три, ты четыре. Это понятно? В финал пройдут последние два алкаша. Толпа, уже подогреваемая азартом, шумно загудела и началась великая дележка. – Каждой твари по паре, – хмыкнул Химчан, даже не удивляясь, что Хесон в паре с Енгуком. – Хватит с тебя, дружище, – отбирает отбирает у него бокал Ендже, который смиренно делит с начальником эмо-угол. – Отвянь, – снова тянется к выпивке Хим, но получает по рукам. – Если бы я не знал тебя и не помнил, как ты бегал от Хесон словно она была прокаженной, то подумал бы, что ты ревнуешь, – улыбается друг. – Не говори ерунды. Химчану хочется с кем-то поговорить о том, чего он пока что и сам понять не может. Дело в том, что вот уже как полчаса он жалеет, что явил миру Енгука. Неимоверно злил тот факт, что все резко захотели стать его друзьями. А как насчет него, Химчана? Того самого, который нашел Гука в его помойке, того, кто пробивался к нему сквозь непроходимую стену гнева, матов и столба сигаретного дыма? – Да брось. Ты же вроде говорил, что вы друзья с детства? – Что-то вроде того. Енгук в очередной раз выливает говно-пойло, которое эти придурки с таким энтузиазмом поглощают литрами, в горшок с цветком и лишь диву дается, как это деревце еще не вылезло из земли и не убежало отсюда с дикими воплем «чтоб вы сдохли». Напоить их было проще простого, зато теперь эти лица хоть не такие унылые. Они еще не знают, какой сюрприз их ждет завтра с утра. – Все, больше не могу. Ты победила, – капитулирует Бан, вставая из-за стола. Девушка с воплем, судя по всему, радости виснет на шее какого-то парня, который и сам едва ли на ногах держится, а Енгук под шумок делает оттуда ноги. Он давно заприметил Химчана в дальнем углу зала. – Повеселились и хватит. Пошли домой, – у Гука в запасе не больше пяти минут, пока Хесон не бросилась на его поиски. Девушка весь вечер то и дело терлась об него. Сначала за импровизированной барной стойкой бедром, а потом, когда они сели за стол, ее ножка каким-то образом два раза оказалась между его ног. Пришлось перевернуть стул и сесть на него верхом. – А Хесон с нами не поедет? – Ким сама заботливость. – Хочешь, чтобы я ее позвал? – А ты? – Не горю желанием. Эй… как тебя? ДжиЕн, да? – Пытается вспомнить имя щекастого парня Гук. – Почти. Ендже, – флегматично отвечает парень, мысленно посылая собеседника козе в трещину. – Ендже, будь другом, отвлеки вооон ту бухую барышню. Нам уже пора, а она все никак не отвяжется. Дже послал бы нахрен придурка, который даже имени его не удосужился запомнить, но взгляд Кима, словно несчастной сиротки, заставил его пересмотреть свое решение в корне. – Валите отсюда. И да, Химчан-хен, чтоб ты знал, если она меня изнасилует, ты будешь оплачивать мне психолога! – Если она на тебя нападет, въеби ей промеж глаз и беги, пока зрение к ней не вернулось, – последние напутственные слова Енгука не могли не рассмешить парней. – Чего ржете-то? Думаете, я шучу? Этой бабе нужен не мужик, ей нужен вибратор. – Пошли уже, знаток, – тянет его за рукав Химчан. Хим называет свой адрес таксисту, но Енгука, похоже, такой расклад не устраивает. – Еще двенадцати нет, а ты уже баиньки собрался? – У тебя есть предложение получше? – Есть. Поедем на настоящую нормальную вечеринку с нормальными ребятами. Пейзаж за окном меняется по мере того, как такси покидает пределы богатого и фешенебельного района. Темные закоулки поглощают те крохи света, которые пытаются осветить не внушающие доверия улицы. Спустя двадцать минут такси останавливается возле какого-то дешевого кабака, название которого рябит неоновой вывеской. – Приехали. Внутри царит вполне себе дружеская атмосфера. Все столики и диванчики забиты компаниями из парней и девушек. Некоторым из представительниц прекрасного пола просто не хватает места, и они сидят на руках своих кавалеров. Это единственное логичное объяснение с точки зрения Химчана. Ему одновременно нравится и не нравится это место. На новоприбывших как-то странно смотрят, но стоит им заметить Енгука, как на лицах расцветают дружеские улыбки и парни тянут руки, здороваясь с ним. Это наталкивает Химчана на мысль, что именно он является диковинным предметом, который все разглядывают. – Это… эм, как бы так сказать, чтобы ты понял-то?.. Что-то вроде закрытого клуба, – объясняет Гук. – О, хен! Проходи, садись, – окликает старшего Чоноп. Места едва ли хватит на одного, и Химчан теряется в догадках, куда же сесть ему. В поисках стула он озирается по сторонам, но какой-то парень из этой компашки обращает на себя его внимание тупой фразой: – Садись ко мне на ручки, маленький. – Джиху, пойди, прогуляйся. Заодно и место Химчану освободишь. Парню не нужно повторять дважды. С весьма недовольным лицом он ретируется, кидая на Химчана странный взгляд. Гук не знакомит Кима ни с кем лично, просто громко и во всеуслышание сообщает его имя. – Это Химчан. Он мой… – Друг детства? Енгук улыбается, наверное, впервые за все это время. Химчан еще не знает все правила игры, но быстро учится. – Да, в детстве мы с ним дружили. Он был жирным уродливым очкариком, и с ним никто не хотел водиться. Кроме меня, конечно. – А хен был до ужаса тупым и бестолковым, поэтому мне постоянно приходилось заниматься с ним дополнительно, – парировал Хим и сделал большой глоток пива из только что принесенной официантом бутылки. «Вечер перестает быть томным», – думает Енгук, отпивая из своей бутылки. – Енгук-хен без обид, но Химчан вырос настоящим красавчиком. А вот ты как был тупым, так им и остался, – неудачно пошутил Чоноп. Химчану казалось, что Енгук может убить и за меньшее, но то, с какой нежностью тот потрепал мелкого по голове, заставило его в который раз изменить свое мнение о старшем брате. – Заткнулся бы ты, пока башка на плечах. – Одни угрозы – это все, что я от тебя слышу. Всегда так было, – ломает стереотип Оп. Похоже, этому парню позволено если не все, то многое. – Если я перейду к действиям, от тебя кроме фотографии и доброй памяти ничего не останется. – Хен, просто признайся уже, что любишь меня. Вся компания расхохоталась. Химчан словно попал в другой мир. Здесь все не так, как в его привычном. Оказывается, такие люди как его брат тоже умеют дружить и ценить то немногое, что у них есть. Они как племя: живут по своим правилам, по своему кодексу чести. Естественно, и ценности у них не такие как у всех знакомых Химчана. После двух часов, проведенных в этой компании, Хим уже всех знает по именам, а добрая половина номеров телефонов осела в его записной книжке. Он с трудом различает буквы и лица и понимает, что пора бы освежиться, иначе его просто вырубит. – Где здесь уборная? Ребята смотрят на него так, словно он сейчас им голый зад показал. – О чем это он, Гуки? – Спрашивает Наин, девушка с очень маленькими и густо подведенными глазами. – Хочет узнать, где тут толчек. – Ааа. Пойдем милый, я тебя проведу, – адекватная речь явно не их сильная сторона, думается Химчану, когда Наин берет его под руку. – Не, не надо, я сам. Просто скажи, где она. – Вон ту дверь обклеенную видишь? – Тычет длинным ноготком девушка в противоположную сторону зала. – Угу, – кивает Химчан. Ему дурно, его тошнит. – Вот и топай туда. – Угу, – опять кивок. Хим боится открывать рот. Не хватало еще, чтоб его стошнило прямо тут, на глазах у новых друзей. Парень быстрым шагом направляется к двери и вмиг исчезает за ней. Енгуку следовало бы пойти с ним, а то еще грохнется в обморок, придурок. Он то и дело поглядывает на дверь, мысленно отмечая, что Хим уже минут десять как засел там. А ведь не так уж и много он выпил. – Я сейчас приду, – бросает Гук на ходу. Чуйка подсказывает, что недомерок либо валяется возле унитаза в отключке, либо его обставили и вырубили. Этот идиот весь вечер светил своим пятым айфоном. Дверь со скрипом открывается, впуская Бана внутрь, но в помещении никого нет. Он по очереди открывает все кабинки. Все, кроме одной, что заперта изнутри. Из-за двери доносится какое-то копошение, и Гук облегченно выдыхает. – Эй, придурок, ты там желудок свой не выблевал? Тишина. – Ты оглох что ли? Возня за дверью вызывает подозрение, что Химчан там один. Енгук с ноги вышибает дверь и она бьет по спине какого-то парня. Тот падает вперед, медленно сползая по бледному как смерть Химчану. Енгук смекает что к чему по одной лишь порванной рубашке младшего и его круглым от страха глазам. Ремень расстегнут, но до ширинки насильник добраться не успел. Похоже, чутье Бана спасло зад Химчана он внепланового лишения девственности. – Иди сюда, – Енгук старается сохранять спокойствие, когда видит разбитые губы и нос младшего. Тот даже и не думает шевелиться. Кажется, он в ступоре. – Иди сюда, не бойся, это хен, – Бан говорит как можно мягче, чтобы не напугать впечатлительного парнишку еще больше. Вывести его из кабинки никак не получается и старший просто закидывает брата на плечо. Он уже хочет выйти из уборной, но тихий голос из-за спины останавливает Гука. – Поставь меня. Надо… надо умыть лицо. Бан сажает его на раковину и, пошарив по карманам, достает свой платок. Химчану слишком больно и все еще страшно, но он обтирает лицо смоченной тканью, пока Енгук пытается застегнуть его рубашку, на которой совсем не осталось пуговиц. Краем глаза на груди он видит красные борозды от царапин. Интересно, он отбивался все это время, что провел тут или только последние минуты? Бан рад, что не снял свой пиджак, в который, по сути, вырядился ради этого придурка. Он накидывает его на плечи младшего и выводит того из туалета. – Эй, хен, вы куда? – Удивленно вытягивает шею на мимо проходящих Енгука и Химчана Оп. – Домой. Что-то мне нездоровится. – Диарея замучила? – Смеется Чоноп. Он просто не видит лица Чана, которого Гук прикрыл собой. – Типа того. Слышь, Оп, сюда пойди. Мелкий безукоризненно выполняет просьбу. Енгук что-то шепчет ему на ухо и, не прощаясь ни с кем, уводит Химчана. Уже выходя из кабака Хим случайно замечает группу парней во главе с Чонопом, которая движется в сторону туалета. Адреса Химчана Енгук не запомнил, а будить его, уснувшего на Гуковском плече, не хотел. Таксист довез их до дома Енгука быстрее, чем тот ожидал. Как только машина остановилась, Ким как штык подскочил и вышел из машины первым. Такие привычные стены, мебель, не яркий свет дешевых лампочек и запахи. Это место стало вторым домом для Химчана. Здесь все пахло им, Енгуком. Это его маленькое, обшарпанное, но королевство. – Ну-ка иди сюда. Старший посадил его перед собой, чтобы получше рассмотреть его лицо. Ничего страшного, обычные ссадины. Завтра будут синяки, но Гук уверен, что этот полудохлик придумает, чем их замазать. – Нужно было идти туда с Наин. – Чтобы он попытался изнасиловать меня у нее на глазах? – Он что-то сделал тебе? – Да. Он меня бил. А потом… потом пытался поставить на колени. Я укусил его за руку, а он порвал на мне рубашку и повернул лицом к стене. А потом пришел ты… Голос был тихим, ни намека на плач или истерику. Скорее всего, Ким все еще пребывал в шоковом состоянии. Енгук задержал дыхание, когда голова Химчана упала ему на грудь. – Я так испугался. Руки аккуратно обнимают младшего. Енгук и сам в ужасе сейчас, он не знает, что делать, как утешить. Равно как и не понимает, почему близость этого парня так странно влияет на него. Хочется сдавить в своих объятиях, защитить и скрыть от всего мира, чтобы больше никто никогда не видел и, не дай Бог, не трогал то, что само притопало к нему на порог год назад. Хочется уберечь то, что считал ненужным, обузой и балластом. А теперь и дня не может прожить, не вспоминая этот балласт, который тихо и смертоносно утягивает их двоих на дно, в пучину темной бездны. Плевать. Главное, что вместе. Енгук хочет просидеть вот так всю жизнь, не размыкая объятий. Химчан нужен ему больше, чем он предполагал. Глупое сердце в груди ломает ребра, пытаясь прикоснуться к тому, что искало долгие двадцать семь лет. К теплу, настоящему и искреннему. – Но больше всего я испугался того, что он заберет то, что по праву твое… – прошептал Химчан. Енгук словно проснулся от долгого сна. Он грубовато отодвинул от себя младшего, но цепкие руки впились в его плечи и притянули ближе. Лицо Химчана так непозволительно близко, что Гук уже ничего не может гарантировать. К черту все. Он лишь берет то, что ему предлагают. Поцелуй получается грубым и жадным. Гук никогда нежностью не отличался. Но ведь в его объятиях сейчас не очередная тюремная курва, а Химчан. Хрупкий и нежный, доморощенный цветок, за которым трепетно ухаживали. Значит, и Гук будет с ним нежен. Сил едва ли хватает, чтобы оторвать от себя крепко обнимающего его за шею Химчана. – Так нельзя… Хим останавливается. Он ведь не глупый, все понимает. Мало того, что они оба парни, так еще и кровные братья. Енгук как настоящий мужчина сдерживает в себе зверя, давая Киму фору. Еще есть время остановиться, пока все не зашло слишком далеко. Завтра они придумают тысячу и одно объяснение тому, что произошло сейчас. Пьяный угар, стрессовая ситуация, гормоны в крови, землетрясение в Японии, да что угодно! Енгук тяжело дышит и старается смотреть куда угодно, только не на Химчана. Копошение в стороне дивана, где минуту назад сидел младший, то и дело привлекает внимание Енгука, но он боится поворачиваться. А уже и не надо. Абсолютно голый Химчан стоит прямо перед ним, и теперь Гуку уже некуда прятать взгляд. Он не смог бы этого сделать даже если бы очень сильно захотел. Ким садится на него верхом. Мягкие губы все еще хранят вкус спиртного напитка, а наглый язык проникает в рот Енгука. Старший словно эквилибрист-неудачник балансирует над пропастью на одной ноге, заранее зная, что веревка не выдержит двоих. В штанах у Гука становится тесно и неудобно, а теплое тело, что в буквальном смысле оседлало его, начинает ерзать и мягко скользить по паху старшего. – Можешь сдерживаться сколько угодно, – шепчет родной и возбужденный голос на ухо, – но только не ври, что ты этого не хочешь. – Не говори потом, что я не предупреждал, – рычит в губы Енгук, хватая Химчана на руки. В спальне их услужливо встречает большая кровать. Хим задыхается от нехватки кислорода, настолько ему хорошо. Он словно одержимый извивается под братом, прося еще. Енгуку не нужно повторять дважды. На краю сознания мигает табличка «инцест» но ему абсолютно похуй на это. Он в таком восхитительном теле, что ему сейчас похуй на всё и всех, кроме его греха, что он сжимает в объятиях и ритмично вбивает в матрац. С Химчаном хорошо, даже слишком. Оттого их грех кажется еще ужаснее и омерзительнее. Но Енгук не хочет сейчас думать об этом, у него есть дела поважнее. Например, нужно успеть изучить за такую короткую ночь это идеальное тело, все до последнего изгиба. Нужно довести его до вершины, чтобы потом вместе сорваться в пучину наслаждения и нежности. Стоны в этой квартире не стихают до утра. И обоим плевать, что соседи слышат только мужские голоса. – Ты не останешься на ужин? – Нет, у меня еще одна важная встреча. Знал бы Ендже, куда на самом деле спешит Химчан, его челюсть сломала бы не только пальцы на ногах, но и пробила бы все потолки до самого нижнего этажа. – С кем же, позволь узнать? – Ерничает друг. – Прости, я уже опаздываю. – Долго ты будешь уходить от ответа? – Пока смогу, – на ходу отвечает Химчан. – Черта с два, лисья морда! Я узнаю, как ее зовут, и презентую тебе эту информацию на следующем совещании. – Хен, ты дома? – Ты опоздал, – бархатный бас Енгука вызывает дрожь во всем теле младшего. Ситуацию усложняет его рука, ловко расстегивающая ширинку Химчана. – Я не мог уйти раньше. У меня были дела, – на выдохе произносит Химчан. Глаза закрыты, а голова чуть запрокинута. – И что? Каким образом это касается меня? – Я не могу разорваться… – Тебе и не нужно. Если бы я хотел, ты бы жил в моей спальне, и клал я на твою работу, – губы Енгука медленно втягивают кожу на шее младшего, оставляя алый засос. – Хен, прошу тебя… у меня еще прошлые не сошли. На улице март, а я все еще хожу в водолазке с высоким воротом, – тихо стонет Хим. – Мне крупно повезло, что я не работаю без футболки, да, Химчан? Иначе мне пришлось бы долго объяснять всем, как именно я заполучил такую страстную девицу в постель. Енгук больше не нежничает. Он непредсказуем как ветер в поле. Только что он мягко поглаживал выпирающий бугорок младшего, а теперь больно сжимает его, при этом второй рукой покручивая через ткань нежный сосок. – Прости, хен… – Химчан упирается в твердую грудь старшего и не менее твердый стояк. – Ты знаешь, что нужно сделать, чтобы хен тебя простил. Ким медленно кивает. Ему нравится эта игра. Ему вообще нравятся все их игры. Прелесть их заключается в том, что, играя в них, они перестают притворяться. Младший сажает Гука в кресло, сам же медленно начинает раздеваться. Бан внимательно следит за ним, не упуская из виду ни малейшей детали. Руки Химчана – это фетиш Енгука. Он готов осыпать поцелуями эти тонкие запястья бесконечность и чуть дольше. Его беззащитность – это его оружие. И если когда-нибудь он прознает об этом или научится пользоваться им, песенка Енгука будет спета. Ким прогибается в спине и низко наклоняется, чтобы снять последнее, что на нем осталось – белье. Белые ручки, обтянутые почти прозрачной кожей, сквозь которую видно сетку венок, тянутся к джинсам старшего. Это все, что на нем было, когда он вышел к Химчану. Но Енгук останавливает его. – Не здесь. За мной. Химчан давно не стесняется своей наготы. Он спокойно идет за старшим. Лишь дрожащие руки выдаю его волнение. Не от страха, нет. От предвкушения того, чем они занимаются постоянно. Химчан еще не придумал, каким словом это можно назвать. Лицо старшего слишком близко, Ким чувствует теплое дыхание на своем плече. Минутой ранее Енгук завязал ему глаза, и теперь Химчан может полагаться только на свой слух и осязание. Теплые руки медленно скользят по члену младшего. Его руки не связаны, но прикасаться к себе ему нельзя. Правила здесь диктует Енгук. Влажный поцелуй послужил спусковым курком, ведь теперь Химчану мало всего этого. Он хочет больше, быстрее и… грубее. За этот месяц он многому научился у Енгука, и не все из этого попадает под категорию «хорошо». Старший спускается от шеи к розовому сосочку и втягивает его в рот. От этого Химчан прогибается в спине и пошло стонет. – Енгук… Бан намеренно доводит Кима до такого состояния, ведь только в плену страсти разум у него помутняется, и он зовет его по имени. Голос младшего, стонущего его имя, возбуждает в сто крат сильнее, чем порнушка. Енгук спускается ниже, мягко прикусывая кожу на животе. От опасной близости к паху, дыхание Химчана сбивается, а руки путаются в волосах Гука. Идеальное начало портит телефонный звонок. И звонят не Енгуку. Телефон Химчана разрывается в зале. Старший резко встает с кровати, и по гортанному рыку Химчан понимает, что тот злится. Ким хочет снять повязку, чтобы сходить за телефоном, а заодно узнать, какую скотину ему убить, но запястье его грубо перехватывает Енгук. – Не снимать. Ладони касается что-то холодное и железное. – Это Ендже. Я поставил в режим «тихо». Подними трубку. – Хен, я… – Поднимай трубку, – еще раз повторяет Бан и ложится обратно на кровать. – Может, потом? – Не теряет надежды младший. Сейчас не самый подходящий момент для разговоров по телефону. – Если он сейчас сбросит вызов, то телефон ты будешь носить в себе, а я буду звонить каждые пять минут, – тихо шепчет на ухо старший и кладет палец Химчана на сенсорный экран. – Надеюсь, тебя мучает диарея, и поэтому ты так долго не брал трубку! – Похоже, Ендже злится. – Ты что-то хотел? – Голос звучит встревожено и неубедительно, но на большее Хим не способен. Он как-то не привык мило беседовать по телефону, в то время как внутреннюю сторону его бедра покрывают поцелуями. Енгук прикусывает нежную кожу, исподлобья наблюдая за Химчаном. – Ты еще не сдал отчет в бухгалтерию? Он не доработан. Где он? – Это… о, господи! – Вырывается у Химчана, когда Енгук облизывает головку его члена, медленно вбирая его в рот полностью. – Что? – Жужжит на другом конце провода Ендже. – Это… не может… подождать? – тихо выдыхает в трубку Химчан. Скажи он чуть громче, и это был бы сплошной стон. Зато Енгука, похоже, это забавляет. Язык играет с нежной головкой, то и дело проходясь по всей длине. Это наказание Химчана. И за опоздание, и за то, что никогда не выключает свой сраный телефон. – Нет, не может. Ты же не хочешь переплатить своим работникам в этой зарплате? – Ендже… – Ким еле дышит. Свободная рука сжимает волосы старшего, а бедра подаются навстречу горячему рту. – …там еще несколько премий явно лишние… – продолжает друг. – Ендже…! Иди нахрен! – Громко стонет Химчан, отбрасывая телефон в сторону. Ему сейчас слишком хорошо, чтобы слушать брюзжание какого-то парня. В данный момент все его мысли заняты Енгуком и тем, что тот с ним творит. Хим мечется под ним, утопая в волнах наслаждения. Все более ли менее терпимо, пока старший одновременно с минетом не начинает его растягивать. Длинные пальцы то и дело попадают по простате. – Енгук… прекрати… не могу… – стонет Ким. Старший успевает поднять лицо до того, как Химчан кончает себе на живот и простыни. Енгук не дает времени прийти в себя, он входит сразу и без предупреждения. Для Химчана остается загадкой, когда же он успел раздеться, но это уже не имеет никакого значения. Гук срывает повязку с глаз Кима и впивается в родные губы, давая тому почувствовать собственный вкус. – Когда-нибудь я буду нежным. Я буду часами ласкать твое тело, пока ты не начнешь сходить сума от желания и не станешь умолять меня взять тебя. Я буду растягивать удовольствие. Я буду брать тебя медленно. Я заставлю тебя стонать мое имя. Ты будешь умолять меня дать тебе кончить. Когда-нибудь, но не в этот раз. В этот раз я хочу услышать, как ты кричишь. Серым будням больше нет места в квартире Енгука, равно как и в его жизни. Химчан разогнал все тени, вымел все плохие воспоминания, вычистил его душу если не до блеска, то до чистого скрипа, это уж точно. Енгук спешит домой, у него всего двадцать минут, чтобы привести себя порядок и быть готовым к приходу младшего. Он обещал сходить с ним в кино. Дверь жалобно скрипит, когда Гук медленно скользит в комнату, силясь удержать чертовы пакеты в руках. В одном из них подарок для Кима. Честное слово, Енгук сам охуел, когда его руки, не согласовав с головой, принялись рассчитываться за покупку. Вырубить продавца и забрать деньги обратно не вариант, да и Химчану будет приятно. Странности какие. С каких это пор Енгука начал волновать вопрос – приятно младшему или нет? Решив подумать об этом на работе, Бан в сотый раз пытается сбежать от самого себя. На работе он, естественно, ни о чем подобном и близко не думал. Оно ему надо? Просто купил какую-то дрянь, ну что тут особенного? Енгук скидывает сумки на кухонный стол и пулей летит в душ. Он уже весь измазался тягучей дрянью, которую притащил Химчан, когда услышал голос младшего. – Хен, ты дома? – Я в душе. Пытаюсь смыть ту хуету, которую ты мне притащил! – Басит Гук. Слизкая дрянь, кажется, вовсе и не думает смываться, а пенится еще больше. – Ты еще долго? – Хим уже за прозрачной дверцей. – Вот как только смою эту смазку, так сразу выйду, – бурчит старший. Вода шумит слишком громко в тесном пространстве, оттого он не слышит, как дверь в душевую кабину открывается. Лишь чувствует холодные руки на своей спине. – Хочешь, помогу? – Я так понимаю, в кино мы не идем? – Губы растягиваются в беззлобной ухмылке, пока руки младшего откровенно шарят по голому телу Бана. – А оно нам надо? – На DVD посмотрим, – предлагает варианты Гук, тесно прижимая тело младшего к себе и затаскивая его под горячие струи воды. И как это он так быстро разделся? – У тебя нет DVD, – тихо шепчет на ухо Хим, легонько царапая скользкую кожу на спине старшего. Это, пожалуй, его излюбленное занятие. Наверное, поэтому спина Енгука никогда не заживает. Просто не успевает. – Уже есть. – Да ну? С чего бы это? – А еще я шторы купил. Химчан не то, чтобы шокирован, он в ахуе от того, что Енгук не просто знает такое слово как «штора», но еще и может ее найти и даже купить. – Ты что, разблокировал канал для домохозяек? – Удивления в младшем больше, чем страсти. – Нет, просто не хочу, чтобы соседи лицезрели твой голый зад. Опять. – ЧТО?! Ты же… ты же сказал, что в соседнем доме никто не живет! – Химчан негодовал. Его добродетель так гнусно была выставлена на показ. И, похоже, не только она… – Чего разорался? Можно подумать, там не на что смотреть. – Тогда зачем шторы купил? Пусть смотрят себе на здоровье и дальше, – фыркнул Химчан и рванул дверь душевой в сторону, впуская холодный воздух внутрь. Но как быстро она открылась, так же быстро и захлопнулась сильной рукой Гука. Вторая перехватила Кима поперек талии и прижала к себе. – Я сказал, что там есть на что смотреть, но не говорил, что можно. – Ты невыносим… – тихо стонет младший, когда Гук стояком трется о его ягодицы. – Есть такое дело. Он хочет, очень хочет ворваться в это тело. Он придумал миллион игр для них с Химчаном, коих хватит до конца их жизни, но сначала Енгук хочет показать подарок, который так спонтанно даже для самого себя купил. Химчан уже затягивает его в глубокий влажный поцелуй, когда Бан, едва пересилив себя, отрывается от него. – Я тебе кое-что купил. – Надеюсь, это «кое-что» не попадает под статью уголовного кодекса? – улыбается Хим. Он хочет Бана, но тот что-то говорит, какие-то непонятные слова, впитать и осмыслить которые очень сложно. Гук ловко укутывает младшего в полотенце, приготовленное для себя, а сам надевает брюки. Неважно, что намокнут. Все равно их скоро снимать. Он громко шуршит пакетами на кухне, словно заворачивает в них труп. – Хен, что ты там… – слова застряли в горле от увиденного. Дело в том, что его брат и по совместительству любимый – весьма странный человек. Химчан даже сказал бы, что он немножечко сумасшедший. Но все, что он может делать сейчас – это широко улыбаться. Его любимый не просто чокнутый. Он чокнутый романтик. – Ты слишком дрыщавый. Думаю, с размером угадал. В руках Енгука новая кожаная куртка как у байкеров. Они ее ласково называют косухой, из-за того что молния находится сбоку и застегивается она с нахлестом. Ворот и рукава в заклепках внушительных размеров. Хим на грани потери сознания от умиления, ведь на плечи Енгука накинута такая же, только на два размера больше. – Они парные? – Ага. – И ты будешь носить ее со мной? – А ты не хочешь? – Дурак, – выдыхает ему в губы Химчан. Енгук накидывает на его плечи подарок. – Нравится? – Еще спрашиваешь! А DVD ты зачем купил? – Не люблю общественные места. Будем дома фильмы смотреть. Да и там нельзя сделать вот так, – Енгук подхватывает Химчана под бедра, вынуждая того обвить его талию ногами, и несет в спальню. Похоже, обед сегодня тоже отменяется. И ужин…