Вечер сильного независимого нойда

Действующие лица: 1. Мустис – саамский нойд, волею духов трансгендер. 2. Шаграт – его муж. Ну как муж – уже бывший. 3. Гаал – норвежский ярл, не стыкующийся с Мустисом в вопросах магических практик. 4. Врангсинн – приблудный норвежский охотник. 5. Канвульф – ни рыба ни мясо, тевтонский рыцарь-неудачник. 6. Хёст – берсерк. 7. Христианский миссионер – человек, оказавшийся в неурочном месте в неурочное время. 8. Куры и олени Мустиса – неведомые ёбаные хуйни, одна другой страшнее. 9. Избушка Мустиса – продукт творчества Иеронима Босха. 10. Призраки Видкуна Квислинга и Александра Невского. Сцена первая       Злоохуевающий саамский инфернолес. В драглистой трясине тут и там раскиданы скудные кочки гнилостной земли, поросшие перекрученной ольхой и чахлыми корявыми сосенками в сухих остатках рыжих иголок. Вечереет; за горизонт радостно уползает солнце, нежно-жёлтое, как ядовитый лютик – оно явно счастливо съебаться отсюда. Над болотом разливаются сумерки, густые и тёрпкие, словно чёрный кисель из лепехи. На одном из островков стоит деревянная избушка на сваях. Сваи кривы, чешуйчаты и подозрительно напоминают куриные ноги. В избушке два входа: люк снизу с лесенкой, и дверь на высоте трёх метров над землей.       Под домом в земляной яме разведён костёр, на костре булькает котёл с коричневой слизистой субстанцией. Возле костра сидит Мустис и изредка мешает субстанцию копысткой из куска арматуры. На нойде кирзовые сапоги, камуфляжные штаны и потасканная чёрная сорочка с вышивкой на рукавах и груди. Когда-то вышивка была зелёной, теперь она скорее серая. Еблет и волосы обмазаны смальцем и сажей. Волосы заплетены в косы. Месяц назад.       При более пристальном рассмотрении рядом с Мустисом можно заметить призрачного мужика в плаще с острым капюшоном. Вид у мужика скорбный, под плащом – норвежская военная форма сороковых годов. На груди офицерского кителя – дырка.       Мустис: Садись и пожри, болезный.       Призрак Видкуна Квислинга: Хотел бы – да не могу. Меня ведь расстреляли.       Западает тоскливое молчание. С болота доносится истошное уханье.       Призрак Видкуна Квислинга: Адольфовы гестаповцы опять нажрались и дебоширят. Непорядок.       Мустис: Да это лунь поганый. Ишь как орёт, падла. Мои куры как начнут за ним гоняться, а потом их собирай по всему болоту. Куры, они ж дурные.       Призрак Видкуна Квислинга (с горькой обидой): И Адольфик этот дурак с его планом «Барбароссой». Всё арийское наследие просрал, богомаз бестолковый. Когда Иосиф-живодёр людей в Украине голодом морил, я туда с гуманитарной миссией ездил, женился даже там, оно знаешь – идеализм, романтика, высокие моральные ценности… А теперь сам поесть не могу, семидесятый год, поди, мертвяком шатаюсь… А людишки туда же – предатель, нацист. Как будто нацист – это что-то плохое. А я ведь для страны старался!       Мустис (закуривая трубку): Да… тогда в Норвегии порядок был. Человек дело своё знал, воинская честь опять же. А теперь культура на корню перевелась. Хоть у кого спроси – кто нынче Вагнера слушает? И мужик не тот пошёл – хилый сделался, ленивый.       Призрак Видкуна Квислинга (кивая на сорочку нойда): Так это у тебя чисто карьерное решение?       Мустис: Ну да. Духи предков сказали – хочешь стать толковым нойдом, меняй пол. Великий Ворон менял и нам завещал.       С болота слышно чавканье, шлёпанье, ругань и окрики «Куда прёшь!»       Мустис (вздыхает): Ну вот. Сейчас припрётся, вечерять запросит. Никудышный он у меня, бестолковый. Может, что годное из него и слеплю.       Призрак Видкуна Квислинга: Так пойду я, что уж тут…(растворяется в гиблом тумане). Сцена вторая       Болотом пиздуют Шаграт и Гаал. Шаграт изгваздан тиной с ног до головы. Он то и дело проваливается в твань, матерится и перекидывает винтовку с одного плеча на другое: винтовка явно ему тяжела. Гаал прёт, не зная устали. То и дело он подает руку застрявшему в драговине Шаграту – как девице, на которую никогда не встанет, а изъявить расположение в этикете прописано.       Шаграт (самодовольно): Ну, эт самый. Я и подумал – хоть оно и мужик, хоть страшный как смертный грех, а какая-никакая жена. Приду, хоть жрать будет наготовлено, постель расстелена.       Гаал: Муж свою силу Применит надёжней, Коль с мужем возляжет. Однако ж негоже Над мужем довлеть, Как над слабым созданьем.       Шаграт: Эт чё, в сагах так написано?       Гаал (гордо): Это я вису сочинил. Не позволю предать забвению скальдическое мастерство.       Шаграт и Гаал подходят к избушке.       Гаал: Что-то у вас тут стрёмно. В смысле, какая атмосферная обитель Хель.       Шаграт (норовит подлезть под нижним ярусом к костру): Жена, что у нас на…       Мустис (пиздит Шаграта с ноги): Куда полез! Нижний вход – для женщин, верхний вход – для мужчин! Воля духов!       Шаграт поднимается, смахивает грязь с жопы и тоскливо оглядывает голую сваю.       Шаграт: А… там лестницы нет?       Мустис: Ишь чего захотел! Не положено! Ты – мужчина, воин, охотник! Ты должен преодолевать препятствия!       Гаал: Прекрасный юноша говорит мудрые вещи. Я не стану нарушать традиции этого дома.       Гаал взбирается на сухую ольху, спрыгивает с ветки на площадку верхнего яруса и скрывается в доме.       Шаграт: А это… низом никак нельзя?       Мустис (пожимает плечами): Чего ж, можно. Только мне потом зашкваренный мужик не нужен.       Шаграт игнорирует предупреждение, подлазит под сваями и с облегчением плюхается у костра. Вид морды лица у него – «щас я поулыбаюсь, и мне всё будет простительно».       Шаграт (ластится к Мустису): Котик, погладить тебе хвостик?       Мустис: Грибов дурных объелся, что ли? Какой я тебе котик? Я оборотничеством не занимаюсь, ты никак магические школы перепутал.       Шаграт: А как же брачная ночь?       Мустис: Не знаю, мне духи предков о таком обряде не говорили. (Начинает перечислять, загибая пальцы.) Как пробуждать ветер мёртвых – говорили. Как ходить в нижний мир – говорили. О классификации грибов тоже говорили. Как дёргать мироздание за изнанку – и это помню. А о брачной ночи – нет, ничего не знаю.       Шаграт (гадливо принюхиваясь к котлу): Что это за дрянь?       Мустис: Обычная зеленая гречка. Из магазина спортпитания – стало быть, третий год у меня лежит… Она нормальная, даже черви почти не завелись.       Шаграт (угрожающе): Жена, ты что, прихуела?       Мустис (спокойно): Я тебе не жена, потому как ты больше не мужчина. Мы в разводе с того момента, как ты полез в хату нижним входом.       Шаграт: Ну пиздец теперь! Что же, теперь ты мне и жрать не дашь?       Мустис: Конечно, дам. Я привечу тебя, как почётного гостя.       Он выносит из дома что-то серое и сморщенное, похожее на веревку, и привязывает Шаграта к столбу.       Шаграт (лыбится): У нас будет БДСМ?       Мустис: С чего ты взял?       Шаграт: Ну, веревка такая приятная, шелковистая… Это из секс-шопа, да, зайка?       Мустис: Дурень, это сушеная кишка.       Шаграт (бледнеет и синеет): Чья?       Мустис (вздыхает): Как тебе объяснить, никчемный, если ты не знаешь слова «человек»? Если ты неспособен отличить человека от кота или зайца?       Шаграт: Да ты… вот именно, что зайка! Лопоухий, и зубы у тебя кривые! И… и рожа у тебя кобылья, уродская!       Мустис (жёстко): Хватит. Ты мой гость, и я должен тебя обслужить, как делали предки. Приступаем к трапезе.       Он достаёт из бочки кусок тухлого нерпячьего сала, отрезает длинную полосу и начинает запихивать Шаграту в глотку. Шаграт мычит, отплёвывается и отблёвывается. Сцена третья       Гаал заходит в жилую клеть. Стены в неровных буграх и похожих на вены вздутиях. В доме темно, смердит горелым жиром, прелым мхом, и еще чём-то тухлым.       Гаал: Колбаса-кровянка у него, что ли, испортилась?       Гаал принюхивается, идёт на запах и находит ведро с исчерна-красной маслянистой жидкостью. Ведро обмотано ошмётками резины, из него торчит металлический штырь. От штыря и дна ведра отходят провода.       Гаал настораживается и замирает. Дощатый пол перестает скрипеть, слышно тихое сопенье и чавканье. Стены дома начинают едва заметно пульсировать и ворочаться. Гаал поднимает голову и замечает, что с потолка свисает, подрагивая, нечто тягучее.       Гаал (решительно): Я есмь ярл и потомок славных предков. И коль я не видел своего духа-двойника, страшиться смерти мне нечего… (Гаал тянется пальцем к ведру.)       Голос (тихо и хрипло): Тянись, тянись, всё равно съем.       Гаал (отдёргивает руку и вскидывается): Кто здесь?       Неведомая хрень срывается с потолка и лужей чёрной слизи уползает в угол.       Неведомая хрень (пищит из угла): Сопля я евонная! Хрен ты меня теперь съешь, обмудок старый!       Гаал: Что?       Голос: Руку убери! Табличка вон висит, или повылазило?       Гаал (приглядывается к стене над ведром и читает): Не влезай – убьёт… Двести двадцать вольт.       Голос (сонно ворчит): Батарейка это у него. От чего, по-твоему, он синтезатор запитывает? (Зевает.) Цивилизованный…       Гаал (пятясь к люку в полу): Я должен извиниться. В норвежской традиции проникновение в чужой дом считалось тяжёлым проступком. Пойду-ка я…       Гаал скрывается в люке. Сцена четвертая       Гаал (спрыгивает из люка и поскальзывается, чуть не пропахав носом землю): А, блядь! В смысле, чтоб тебя ётуны побрали!       Мустис (Шаграту): Ну вот видишь. Может же человек, если хочет.       Шаграт (дрожащим голосом, весь в блевоте): Мусь, развяжи меня. Мусь, мне срочно в туалет.       Мустис (разрезает кишку ножом): Пиздуй. Выгребная яма во-он там. (Вдогонку.) Только смотри, в омут не провались. И это… А, ладно. (Обращается к Гаалу.) Нет, ну ты видал? Это ж деликатес, я это сало полгода в земле держал, смотрел, чтобы едва-едва зеленая прослойка вышла. А он… неблагодарный. Ты-то жрать будешь?       Гаалу совсем не хочется ни тухлое сало жрать, ни перед прекрасным юношей в грязь лицом ударить.       Гаал (приосаниваясь): Хуже нельзя Приступать ко деяньям, Чем с брюхом набитым. Вести же беседу С тем, кто премудрый – То мужа достойно. Я вижу, о прекрасный юноша, ты хорошо знаком с тёмными проявлениями бытия?       Мустис (радостно): Ты батарейку мою видел? Из скисшей крови хороший электролит получается. Из клюквенного сока еще лучше, но где ж его столько на круглый год напасешься.       Гаал: Я хотел предложить тебе постигать сакральное искусство вместе.       Мустис: Я только за.       Гаал: Как насчёт заняться тантрой?       Мустис (смеется): Нет, нет, я это не практикую. Ты вот что – сходи в дом и принеси кувшин с настойкой на мухоморах. Я тебе кое-что покажу.       Гаал (нервно): Э-э… Что-то мне не это… в дом…       Мустис (раздраженно): Да что за мужики пошли? Харчами перебирают, в дом сходить боятся...       Со стороны сортира доносится душераздирающий вопль. К костру мчится Шаграт со спущенными портками. За ним, прихрамывая, бежит на четвереньках странное существо. У существа скрученный человечий хребет, собачьи лапы с вывернутыми по-человечьи суставами и вытянутый череп с гнилой псиной пастью. Существо покрыто язвами и сплошь вымазано дерьмом.       Мустис: Ку-уда мне гадишь по двору!       Он хватает арматурину, догоняет существо и пинком закидывает его назад в болото.       Мустис (возвращаясь к костру): Оно в выгребной яме живет. Бывало, пойдёшь раньше в сортир – так и норовит за задницу сцапать. Я ему пару раз вломил, теперь меня боится. (Задумчиво.) Наверное, утопилось в болоте, когда человеком было – теперь вот упокоиться не может. Я с ним пытался говорить, так оно ж на конструктивный диалог не идёт.       Раздается громкое, рокочущее хлюпанье – словно болото накатывается на островок приливной волной. Звук нарастает, становится слышно пыхтенье и восклицанья «Эх, еще немного!»       К берегу движется нечто огромное, оставляя за собой чудовищный фарватер. Вблизи нечто оказывается неимоверно толстым мужиком. Он обмотан цепями, и эти цепи вместе с трусами составляют всю его одежду. На лице его – добродушная улыбка.       Врангсинн: Здравствуйте, братья! Что-то я умаялся маленько. Есть чего пожрать?       Мустис (без особой надежды): Вот гречка, вот сало.       Врангсинн вмиг уплетает весь казан каши и сжирает сало.       Врангсинн: Благодарю, хозяин! Эх, вкусно, да мало!       Мустис (смущенно): Я же говорил, что хорошо готовлю. А вы ничего не понимаете.       К костру плетётся тощий человек в ржавой кольчуге на пять размеров больше. Под весом кольчуги он шатается, на шее – перевёрнутый крест, на грудь прицеплен значок какого-то мотоклуба. Измученное лицо закрыто длинными тёмными волосами. За собой человек волочет пощербленный меч.       Мустис: А ты кто такой?       Канвульф (валится на колени): Господи, Сатана, о горе мне! Я потомок гордых тевтонцев, и как я страдаю! Я разбит, обескровлен, моё сердце изранено! Мои предки пируют в Вальхалле, а я навсегда затерян в этих проклятых топях!       Мустис: Тевтонец, говоришь? Это ты не туда зашёл. Пруссия – там. Эсты, литы, латы – вон там. А здесь саамский лес, и здесь ваших не проходило.       Врангсинн: Да он за мной увязался, бедняга, не мог через болото перебраться. Это не всё, скоро еще один припрётся.       Мустис: Покормить бы его, несчастного, да нечем. Эх, а сколько шкварок из твоего жира можно было натопить!       Врангсинн (ничтоже сумняшеся): Так это, я мигом! И жрать сейчас будет что, и липосакция заодно!       Врангсинн водружает казан на огонь и плюхается в него всем пузом. Казан переворачивается, очаг под тяжестью разваливается.       Врангсинн: Прости, брате, не рассчитал я! Погоди, сейчас всё починю.       Мустис (умилённо): Вот это я понимаю толковый мужик! А то попробуй найди себе мужа среди этих неженок, если никто из них тебя на руку положить не может!       Врангсинн: Спорим, я тебя на руку положу?       Мустис (почти что нежно): Да хоть на руку, хоть бы и на лежанку…       Шаграт: Муся, да как же так?! А как же я? Нет, ты это серьезно – вот так взять и перечеркнуть наши отношения из-за какой-то фигни?!       Мустис: Какие отношения, Стиан? Ты думал, что отношения – это когда ты лежишь, покуриваешь трубку, а я тебе готовлю жрать из воздуха? Когда ты в последний раз с охоты что-то приносил? Да я тебя с подворья выгнать не могу, жалко, тебя даже куры загребут! (Озирается.) О, а вот и куры.       Из-за дома выглядывает птичий череп с длинным острым клювом, горящими огнями вместо глаз и витым рогом посреди лба. Следом показывается всё существо – пружинящей птичьей походкой на костистых человечьих ногах, с иссушенным голым телом и короткими крыльями, что заканчиваются пальцами-клешнями.       Мустис: Кыш!       Он кидает в болото шкурку от сала, и курица с шипеньем прёт туда, выламывая ольшаник с корнями.       Гаал: А что они едят?       Мустис (отмахивается): Да всякое-разное. Ладно, Стиан, я тебя не выгоняю. Не могу ж я дать тебе пропасть. Женись вот на нём. (Указывает на Канвульфа, который рыдает, жрёт землю и раздирает себе руки осколком какой-то кости.) Смотри, он даже с лица на меня похож.       Шаграт: Да не нужно мне это убожище!       Канвульф: Почему, почему я столь никчемен? О, жестокий мир! Всё бытие в своем полнокровии отрицает моё право на жизнь! Мустис (садится на корточки рядом с Канвульфом и встряхивает того за плечо): Ну, чего ты ревёшь? Выучим мы тебя на хорошего нойда. Для начала тебе нужно сорочку вышить, как у меня. Еще нужно уметь с духами общаться, кровь заговаривать… а кровь пускать – это вообще просто… (Рассеянно смотрит на свои сбитые кулаки.) Только тебе нужно неместного мужа искать, а то настоящий саам подделку всегда учует.       Канвульф: Я не хочу жить! Я просто хочу напиться и отрешиться от этого ужасного существования!       Мустис: Полезай в дом, там есть настоянка мухоморов на спирту. Я разрешаю.       Врангсинн: Глядите, а вот и второй, я вам о нём говорил…       К честной компании приближается мужчина в сутане – раньше она была парчевой, теперь похожа скорее на тряпку для обтирки мазута. В руке у него жезл, увенчанный распятием, на голове – епископская тиара набекрень. Она тоже в грязи и поэтому напоминает ночной горшок.       Христианский миссионер: Мир вам, мои грешные дети! Я пришёл нести вам слово божье. Ах, этот тяжкий путь… Недалече я встретил ужасного берсерка. Этот богохульник посмел назвать пречистую Марию собакой женского рода и помочился на мою сутану. О, сколь низменны нравы этих язычников. Знаете ли вы, что как раз закончился пост, и самое время зажарить хороший окорок?       Гаал: Если ты нам его принёс, то зажарим.       Христианский миссионер: Может, у вас есть золото и соболиные шкурки? Бог возблагодарит вас, если вы дадите их мне. На эти деньги я возведу величественную церковь. О, если бы вы знали, сколь прекрасны звуки воскресного органа!       Мустис: Кому ты рассказываешь? От вашего насилия над инструментом рыгать и плакать хочется.       Христианский миссионер: Ты преисполнен гордыни и презрения, сын мой. Выслушай же слово божье…       Мустис: Обожди. Не годится вести беседу, пока хозяйство не улажено и скотина голодна. Если ты поможешь мне покормить кур, я с радостью буду говорить с тобой.       Христианский миссионер: А чем их кормить-то?       Мустис (отмахивает рукой в ольшаник): Ты иди-иди, а там найдёшь.       Миссионер скрывается в зарослях. Через минуту слышится дикий вопль, треск и хрип. Из ольшаника к костру вылетает череп в ошметках кровавого мяса, а за ним – порванный клювами резиновый сапог.       Мустис: Ну вот и ответ на вопрос, что они едят.       Гаал (шепчет Мустису на ухо, кивая на Канвульфа): Смотри… что это он делает?       Абсолютно голый Канвульф катается по земле в обнимку с кувшином, рыдает и орёт «Блэк металл ист криг!»       Мустис (пожимает плечами): Какая-то извращенная форма сейда…       Сквозь туман над трясиной движется сумрачная фигура в шлёме и плаще, то и дело сорвано выкрикивая: «Кто с мечом к нам придёт, от меча и погибнет!» и «Где этот ебучий Новгород»?       Мустис: Только бы его сюда не занесло. Увидит Канвульфа, устроит свалку, а оно нам надо? А то ж у него зуб на тевтонцев.       Гаал: А кто это такой?       Мустис: Да сволочь редкостная. Александр Невский погоняло. Как-то тевтонцы забили ему стрелу, он вломил им пиздюлей и с тех пор возомнил из себя невесть что. А так дрянь дрянью: татарам в жопу лез без мыла, собственному братану глаза выколол, саамов резал. Он сдох лет семьсот назад, заблудился тут, ходит и Новгород ищет. А я ему дорогу показывать не хочу. Хуй ему, а не дорогу.       Призрак Александра Невского, тоскливо подвывая что-то вроде «Калинки-малинки», скрывается во мраке. Из-за распухшей тучи гангренозно-сизого цвета выползает полная луна.       Ночную тишину прорезает хриплый злобный вой и нечленораздельный мат. К подворью прёт берсерк. Это полуголый мускулистый мужик, на вывороченных волчьим оскалом губах закипела пена, длинные волосы сбились в колтун. Из расстегнутой ширинки торчит одеревеневший член.       Мустис (выходит ему навстречу): Ты почто мне грядку с клюквой вытоптал, падлюка?!       Хёст: Р-разъебу! У вас бабы есть?       Мустис: Я здесь женщина.       Хёст: А где у тебя сиськи?       Мустис: Ты что, сдурел? У меня их отродясь не было. Я ж мужиком родился.       Хёст: Какая ж ты баба тогда?       Мустис: Ты ослеп или тупой? Я нойд, мне духи велели пол поменять. У меня вышивка на рукавах и подоле – стало быть, женская. И косы у меня заплетены. Что непонятно?       Хёст: А не вариант чегой-то попить, чтобы сиськи выросли?       Мустис: Ага. В глухом лесу, в гнилом болоте, на камне-алатыре стоит аптека гормональных препаратов. Нечего мне делать, только дурью маяться.       Хёст: А если мне сейчас тебя разложить, напялить и отодрать?       Мустис: Я не сапог, чтоб меня напяливать, я не сосновая живица, чтоб меня отдирать. А если мы сойдемся в драке, то это я тебя на лопатки разложу, а не наоборот.       Хёст: Да ты борзый, я вижу.       Мустис: И я не псина, чтобы мне борзым быть. Я здесь хозяин. Веди себя как человек – я приму тебя как гостя. Повыебывайся тут – я тебя арматурой по хребту отхожу.       Хёст: А ебануть у вас есть чего?       Мустис: Сможешь отобрать у Канвульфа настойку – вся твоя. Сдается мне, вы должны подружиться.       Мустис и Хёст возвращаются к очагу. Врангсинн храпит сидя, Гаал скучающе перебирает четки-черепки.       Шаграт (шёпотом, ревниво): Мусь, зачем ты берсерка привёл? Он же всё погромит и обгадит. Смотри, он уже самогон хлебает.       Мустис: А он ничего не боится, не то что ты. Будет помогать мне оленей пасти, а то я сам не управлюсь.       Шаграт (дрожащим голосом): К-каких оленей? Вот этих?       Из жиденькой сосновой кроны высовывается череп – с виду лошадиный, только в два раза больше. Из черепа торчат раздвоенные рога, полная пасть клыков. Глаза у существа живые – человечьи, синие.       Мустис: Так это ж оленёнок мой, позавчера родился. Ути, моё хорошее…       Он тянется к морде твари и чешет жуткую черепушку там, где предусмотрена дырка под ухо. Шаграт сглатывает, тонко скулит и оседает задницей в очаг. Казан снова падает, очаг разваливается. Мустис улыбается ласково-ласково и надевает казан Шаграту на голову. С размаху.       Мустис (ехидно): Стиан, хочешь покажу, как олени кусаются?       Он выкручивает мясо у Шаграта на бедре. Шаграт истерично вопит.       Мустис: Не боись, это я. Если б тебя олененок хватил, у тебя уже ноги по колено б не было.       Хёст (безумно щерится): А их жрать можно?       Мустис: Идиот, кто ж их ест? Они ездовые. Мы на них будем небеса штурмовать и ангелов оттуда сгонять. Да и сами они кусаются будь здоров…       Шаграт выползает из-под казана и утыкается Мустису лицом в подол.       Шаграт: Муся, Мусечка! Забери меня отсюда! Я буду жрать всё, что ты приготовишь! Я тебя в группу назад позову! Я не буду на тебя гадостей говорить – только забери меня в Осло!       Мустис хочет что-то сказать, но на него налетает Хёст. Берсерк, порядком хвативший нойдовского самогона, сгребает арматурину и начинает носиться по двору, колошматя по плетню, сваям, кустам. Во все стороны летят щепки и обломки.       Мустис: Ты куда, на плетне ж горшки!.. Были…       Хёст (засовывает Канвульфа головой в сосновое дупло): Ааррргггх! Ха-ха-ха!       Раздается надсадный скрип и грохот. Избушка распрямляется на сваях, нижнее бревно идёт рябью и с чавканьем поддирается, открывая мясной провал. Оттуда вылезает железный котел, утыканный шипами и усеянный дырами. Из дыр валит чёрный пар и вылетают комья слизи.       Избушка (спросонья): Где… Иероним? Где это падло, что меня намалевало? Я ему боровью щетину под ногти запихаю и сраку с хлебалом сращу!       Мустис: Нет его здесь, нет! Рагнарёк еще не настал. Как настанет – приплывет на Нагльфаре с сыновьями Муспельхейма. Ну или из Хель вылезет. Спи давай, рано еще.       Избушка всхрапывает и оседает. Нойд тоскливо озирает испоганенный двор.       Мустис (в тихом бешенстве): Что вы наделали? Что вы, блядь, наделали?! Очаг развалили, горшки побили, клюкву вытоптали, избушку разбудили! Суки. Суки. Я вас закопаю. Не дай Сатана у меня там синтезатор разбился. Вот что. Сейчас я вам даю мешок гречки на дорогу, и вы валите отсюда. Быстро. Все до единого. Если вам жить не надоело.       Нойд запрокидывает голову и смотрит в небо. Ярко светят понимающие звёзды. Кружась, падают первые снежинки.       Мустис: И еще я вам дам строганные доски и жилы. Возможно, вам придётся сделать лыжи. Что-то рано зима в этом году. (Уже с лестницы.) Избушка-избушка, повернись к лесу передом, а к ним задом!       Избушка с треском и стоном начинает разворачиваться, выдирая из земли голенастые куриные лапы. Во все стороны летят комья мокрого грунта. Нойд скрывается в доме. Через пару минут он сбрасывает, что обещал, и захлопывает люк. Сцена пятая       Интерьер избушки теперь представляет собой кучу черепков, костей, оловянных ложек, травяных букетиков, сорванных полок и прочего пришедшего в негодность добра. Кровь из ведра-батареи вылилась аккурат на плакат Мортииса, отчего носатый еблет на рисунке кажется обмазанным помадой.       Мустис проверяет, цел ли синтезатор. Удостоверившись, что пронесло – заполняет ведро кровью из бидона и подключает провода.       Мустис: Мужики не нужны.