Я твой отец, Мишка!

- Ты не мой папа! Слова бьют точно в солнечное сплетение, практически вышибая дух. - Я знаю, ты не мой папа! Ненавижу! Ненавижу вас! Злые слова вихрятся в воздухе, и дышать становится еще тяжелее от того, что в них чувствуется неподдельная боль, надрывность, столь несвойственная обычному голосу Миши. Замираю, не в силах сделать что-то прямо сейчас, не могу взять себя в руки, потому что в голубых глазах одиннадцатилетнего пацана стоят злые слезы. Слова застревают в горле, а Мишка срывается с места и стремительно убегает в лес, старательно сдерживая рыдания. *** - Я ничего не понимаю, - сдерживая слезы, шептала Наташа, боясь разбудить только что угомонившихся близнецов. – Что с ним происходит? - Не знаю, - честно ответил Андрей, гася свет и уводя жену на кухню. Чайник давно вскипел, близнецы заснули, впрочем, как и Маша, а из комнаты Миши доносились звуки стрельбы и взрывов. Именно компьютерная игра и стала причиной последней ссоры между матерью и сыном, ставшим в последние пару недель просто неуправляемым. Всего за каких-то пару дней Миша из примерного сына, отличника, хоть и озорника, защитника младших и неизменного помощника родителей превратился в озлобленного, нелюдимого бунтаря. Дневник вместо пятерок и четверок теперь украшали записи с жалобами учителей на невыполненные домашние задания, с матерью он разговаривал исключительно сквозь зубы, старательно игнорируя все её просьбы и вопросы, а Андрея просто предпочитал избегать. Младших сестру и близнецов, до того души не чаявших в старшем брате, Миша теперь отталкивал от себя, словно надоевших котят, не только отказываясь последить за ними во время игры или помочь сестренке с уроками, но и рыча на них по любому поводу. Большую часть времени веселый, активный ребенок, посещавший тир и занятия карате, теперь проводил за компьютером, играя целыми вечерами в стрелялки, раньше не вызывающие у него никакого интереса. За две недели такого ада, атмосфера в доме накалилась до предела. Маша, привыкшая к попечительству и безразмерной любви брата, целыми вечерами ходила из угла в угол, а сегодня снова легла спать в слезах, потому что Миша отказался почитать с ней любимую ими обоими книжку про космос. Двухлетние близнецы, чувствующие напряженную атмосферу и не привыкшие к тому, что их любимый «Мисаня» отказывается построить пирамидку или презрительно кривит губы на детские стишки, которые он так весело и смешно читает – так даже у папы с мамой не получается! – капризничали и все чаще пытались залезть к брату на колени, отчего Мишка только злился, сквозь зубы шипя что-то неразборчивое и запирая от «капризных малявок» дверь. Наташа углубилась в самкопание, пытаясь понять причины столь резких перемен. Вот только очевидных причин не наблюдалось. Конфликтов в семье не бывало, да, ссоры случались, но скандалов как таковых, а тем более в последнее время не случалось. Тем более, что Андрей и Наташа вообще старались свои личные проблемы решать между собой, не вовлекая детей, да и рабочие ситуации уже давно научились оставлять в больнице, а не тащить негатив домой. Вызов в школу – вполне ожидаемый при таком резком падении успеваемости бывшего отличника – ответов на вопросы не дал, зато огорошил новыми проблемами. Как оказалось, к замечаниям и двойкам прибавились прогулы, упорное молчание на уроках и грубость, до которой раньше «почти примерный ученик» никогда не опускался. Попытки поговорить с сыном ни к чему не привели, Мишка отмалчивался, надувшись или демонстративно отвернувшись, не помогали ни уговоры, ни угрозы, ни даже крики, на которые сегодня сорвалась Наташа. - Я просто не понимаю, что случилось, - пробормотала Наташа, когда Андрей опустил перед ней чашку с горячим чаем и мимолетом сжал тонкое плечо. – Почему он так с нами? Андрей напряженно молчал, его попытки выяснить причины такого поведения сына тоже ни к чему не привели. Отца Миша откровенно избегал, запирался в своей комнате, прятал от него глаза и даже отказывался ездить с ним в школу, демонстративно уходя по утрам пешком, благо хоть сама школа находилась недалеко, а на дворе уже был конец апреля. С уроков Миша тоже приходил сам, делал себе бутерброды и запирался в комнате, игнорируя дополнительные занятия, секции и обязанности по дому. Андрей понимал, что дело тут не просто в отказе купить роликовые коньки или в очередном переносе отпуска из-за конференции, на которую они должны были лететь с Наташей через месяц. С Мишкой творилось что-то странное, и очень серьезное, вот только что, понять пока Лазаревы не могли. - Я хочу его завтра в Дом Сурка взять, - голос Андрея прорезал густую тишину кухни. – Подготовил там все к майским праздникам, дрова порубим, на воду поглядим, костер пожжем. Поговорим по-мужски, может и обойдется. *** Не обошлось. Все лишь оказалось намного сложнее, нежели Андрей даже мог себе представить. Миша воспринял поездку без энтузиазма, но все же молча собрался и залез в машину, старательно пялясь в окно, пока Андрей выводил машину из плотного городского потока. Также молча он вылез уже у Дома Сурка, также молча помогал таскать хворост и разжигать костер. И только после того, как с губ Андрея сорвалось роковое «Сын!», парень сорвался. - Я не твой сын! – стремительно вскочив на ноги, прокричал Миша. - Ты не мой папа! Я знаю, ты не мой папа! Ненавижу! Ненавижу вас! Опешив, Андрей несколько минут даже не знал, что сказать. Понимание того, что Миша каким-то образом оказался посвящён в тайну семьи Лазаревых, хоть и не тщательно оберегаемую, но все же, казалось, давно позабытую, было оглушительным. Андрей настолько привык считать Мишу своим, родным, любимым сыном, что не мог даже представить подобной ситуации. Ему всегда казалось, что когда-то, когда-то потом, позже они расскажут Мише правду, но что он узнает об этом сам, даже не приходило им с Наташей в голову. Слишком маленьким казался им старший сын, не готовым к такой информации, да и как объяснить всю ситуацию, в которой и взрослые-то разобрались с большим трудом, одиннадцатилетнему ребенку? Зато теперь все странности поведения оказались объяснимы, вот только легче от этого не стало. Наоборот, во рту образовался горький привкус понимания, злости и разочарования. Не от того, что тогда все случилось именно так, а потому что Андрей не в силах был что-то исправить. Он мог любить Наташу, любить Мишу как своего собственного сына, но как объяснить это ребенку? Как объяснить ему, что мир взрослых не сказка, что там не бывает простых решений, а принцессы иногда рожают детей от злых волшебников, потому что их принц слишком поздно понимает, что навсегда принадлежит зелено-карим глазам и очаровательной улыбке. Не те это сказки, которые читают на ночь детям, не те. Всхлипывающий и утирающий грязным рукавом слезы Мишка нашелся за дровяным сараем, сидящим на земле и относительно продрогшим. Андрей молча сел рядом, подавил желание закурить и стал просто смотреть на солнце. Слова найдутся сами, а сейчас он хотел услышать Мишку, в душе которого явно накопилось слишком много. Самое наболевшее он, конечно, уже выплеснул, но и остальное Андрею нужно было услышать, а самому Мише необходимо было все рассказать. - Мы задания на олимпиаду делали, - начал хлюпая носом мальчишка, - там задачки по генетике, для начинающих. Мне про резус-фактор досталось. - Какой резус-фактор будет у ребенка, если у обоих родителей резус-фактор положительный? – переспросил Андрей мягко, начиная понимать, как именно пришел Миша к ужаснувшей его правде. - Да, - кивнул головой Миша и начал рассказывать быстро, словно боясь что-то забыть, - там же получается, что только положительный, а я сказал учительнице, что может и отрицательный быть, потому что у моих родителей резус-фактор положительный, а у меня отрицательный. Она сказала такого не бывает, я начал с ней спорить, и тогда… тогда она сказала… Мишка снова заплакал, и Андрей плотно прижал его к себе, боясь, что он немедленно вырвется. Однако, Миша лишь доверчиво, как и много раз за последние десять лет, прильнул к нему, черпая силы и находя успокоение именно в отце. - Тогда она сказала, что значит я не родной, - совсем тихо прошептал Миша. – А потом я услышал, как она разговаривала с другой учительницей и сказала, что матери сначала подкидывают чужих детей своим мужикам, чтобы те их как своих воспитывали, а потом эти дети вырастают и начинают простейшие законы биологии оспаривать. А та ей ответила, что правда все равно наружу выплывет, и тогда ты от меня откажешься, что потом и ты, и мама меня ненавидеть будете, ведь я тебе не сын, а подкидыши никому не нужны. - Господи, Миша, - Андрей крепко прижал к себе сына, с трудом сдерживая слезы и желание немедленно найти столь бесчувственных учителей, практически растоптавших его сына и разрушивших их семью всего несколькими неосторожно сказанными словами. – Как же ты мне не нужен? Нужен, очень нужен! И всегда будешь нужен! И маме ты всегда будешь нужен! И Маше, и близнецам! Да как же мы без тебя?! - Я правда подкидыш? – подняв заплаканное лицо на Андрея спросил Миша, и тут же закусил губу, стараясь снова не расплакаться. – Ты правда не мой папа? - Миш, ты же знаешь, что тетя Дина не биологическая мама Маруси? – Андрей получил утвердительный кивок и удостоверился, что слезы Мишки практически высохли. – Вот и я не твой биологический отец. Но в тот день, когда ты родился, я уже знал, что ты будешь моим сыном. Я так сильно полюбил тебя, мне было неважно, кто твой биологический отец и какой у тебя резус-фактор. Я просто очень хотел, чтобы ты был моим сыном, а твоя мама стала моей женой. И это никогда не изменится. Ты мой сын, Мишка, и плевать мне на резус-фактор. Кому он нужен? - Значит, ты не ненавидишь меня? – уже чуть более спокойно спросил мальчик, утирая нос рукавом. - Я очень люблю тебя, - улыбнулся Андрей. – Все мы тебя очень любим. И очень хотим, чтобы и ты нас любил. Чтобы и мы тебе были нужны. На лице Мишки расцвела робкая улыбка, но спустя несколько секунд он снова помрачнел. - А мама сильно злится за то, что я себя так вел? – Андрей наблюдал за тем, как мальчишка опустил снова наполнившиеся слезами глаза, и совсем тихо пробормотал. – Она теперь меня никогда не простит. И Маша с близнецами тоже. Я всех так обидел… - Главное, что ты это понимаешь, - Лазарев потрепал сына по голове, взлохматив и без того непослушные вихры. – Ну а прощения просить кто тебе не разрешает? Настоящий мужчина умеет признавать свои ошибки и исправлять их. - А они простят? – в глазах Мишки загорелась надежда, и Андрей тепло улыбнулся, вставая и помогая подняться Мишке, и направился к джипу. Дом Сурка свою миссию выполнил, а уборка может и подождать: всей семьей убираться все равно значительно веселее. - Простят, - уверенно кивнул Лазарев, - только постараться придется. Мишка нахмурился, о чем-то сосредоточенно размышляя, и Андрей снова поразился сходству сына с матерью. Когда Наташа принимала какое-то решение, её взгляд становился точно таким же, а потом она шла напролом, оперируя, отстаивая свое мнение или просто осваивая новый, не поддающийся ей рецепт. Кажется, Мишка тоже принял решение, и сейчас обдумывал, как именно воплотить желаемое в жизнь. - А ты мне поможешь? – с надеждой спросил Миша, словно все еще боясь отказа со стороны отца. - Конечно, - Андрей уже хотел погрузить вещи в машину, надеясь в скором времени попасть домой, но Мишка отпросился у него к бабушке-соседке, живущей на другом конце поселка. Просьба в принципе не была бы удивительной, если бы не тот факт, что Мишка откровенно старушку побаивался. Но причина задержки стала ясной, когда спустя полтора часа Мишка пришел от бабушки перепачканным в грязи, но с полной корзинкой сохранившихся еще с осени яблок и букетом цветов, которые старожила этих глухих мест выращивала в теплице. Как сыну удалось выпросить у нелюдимой старушки такие дары, Андрей спрашивать не стал, по гордому виду заметно, что не украл, а получил честно, в награду за труд или за смелость, потому и расспрашивать нечего. Да и ехать домой оказалось намного легче, когда салон наполнен запахом яблок, а Мишка уже не отрешенно смотрит в окно, а бережно держит в руках небольшой букетик. *** - Мамочка, прости меня, - Мишка замер на пороге, опустив голову и совершенно забыв про букет. – Мамочка… я больше так не буду… и компьютерную игру выкину, и с младшими сидеть буду, и в школе все-все двойки исправлю, и с Машкой математикой позанимаюсь, а то она в ней полный ноль… Мамочка, прости меня, я больше никогда-никогда тебя не расстрою, ты только прости меня… Спустя мгновение Мишка уже очутился в объятьях Наташи, которая с трудом сдерживала слезы. Плевать было и на оценки, и на все обещания, и даже на карате, с которого Мишку обещали выгнать. Главное, что её мальчик, её сын снова обнимает её и уютно сопит куда-то в район груди. - Мамочка, ну не плачь! – испуганно завыл Мишка, увидев бегущие по щекам Наташи крупные капли. – Не плачь, пожалуйста, я папе обещал. - Ладно, не буду, - сквозь слезы рассмеялась Лазарева и снова прижала сына к груди, понимая, как отчаянно ей его не хватало эти недели. – Хороший мой… - Ой, я же тебе цветы привез! – вспомнив про букет, Мишка сунул его в руки матери, а затем выхватил у отца корзину яблок и, получив от него кивок и улыбку в знак поддержки, вздохнул и пошел в сторону гостиной. Теперь предстояло вымолить прощение у младших. - Спасибо, - следующим в объятьях Наташи оказался муж, привычно наградивший её поцелуем в висок и сильнее прижавший её к своей груди. – А почему?... - Вечером расскажу, - пообещал Андрей, моментально дав понять жене, что разговор будет долгий и тяжелый. Призрак Колмогорова из жизни Лазаревых не исчез, но сейчас, когда правда вышла наружу, была пережита и принята, страх немного отступил. А Мишка навсегда запомнил уверенный, пронзающий насквозь и не оставляющий ни малейших сомнений взгляд Лазарева и его слова: «Я твой отец, Мишка!».