Вечный плен

      Ты совсем не похож на Десси.       Он всегда слишком много болтал — об импрессионистах, о глупых симфониях, цитировал Пруста по-французски. Пытался говорить о возвышенных вещах, в которых на самом деле ни черта не понимал.       Нет, он был хорошо образован — лучше, чем ты. Он был во многом лучше. Но ты... милый, ты — совсем другое дело. Вас даже нельзя сравнивать. Вы различны ровно настолько же, насколько отличны друг от друга никчемная капустница, ползущая по грязному лобовому стеклу, и прекрасная редкая бабочка, которую так жаждет заполучить честолюбивый энтомолог. Поймать, присвоить, приколоть к дощечке, чтобы навсегда остановить суетные взмахи твоих крылышек.       Я не психопатка, дорогой. Да, я одержима, но я не сумасшедшая. Раз за разом, делая то, что приводит тебя в такой необъяснимый ужас, я раскрываю твой потенциал, помогаю стать глубже, обрести то удивительное, о чем ты даже не подозревал. Ты читал когда-нибудь о валькириях? Ты знаешь, что они делали? Они были духами войны, самыми бесстрашными девами в мире. Пуская клич по бранному полю, они собирали души павших воинов, выбирая самых достойных, чтобы привлечь к своей груди и, взяв за руку, отвести к настоящему раю — к Вальгалле. Они были жестоки и кровожадны, они убивали, мучили, взрезали глотки, пускали фонтаны крови. Любили. Знаешь, сочетание любви и смерти имеет особенно сладкий привкус. Страшный, но безмерно сладкий. Я не расскажу тебе подробностей — тебе пока знать ни к чему — но уверяю, это изумительное, редчайшее наслаждение.       Ты в моем плену, милый. Я зову твою душу, простираю к ней руки. Коснись меня, поцелуй меня, убеди всех в своей страстной любви ко мне. Это необходимо для нас обоих. Мне нужна твоя душа, тебе — я. Без меня ты не будешь тем, кем можешь стать. Лишь я в силах приоткрыть завесу тайны, которой окутаны твои мысли, твое самосознание.       Мы созданы друг для друга: ты — жертва, я — охотник. И тебе не нужно стыдиться. Это обычный естественный порядок вещей. Люди привыкли, что берет всегда мужчина, но мы прогрессируем, верно? И под толщей глупых социальных предрассудков я услышала твой слабый голосок, я милосердно подобрала тебя, взяла, обогрела, сделала своим. Принесла тебе спокойствие, уют, деньги; дам тебе ребенка, ведь ты этого так хотел. Разве я много прошу взамен? Разве много просили завоеватели, короли, мужчины? Всего лишь тебя полностью — вот, что мне необходимо.       Я люблю наблюдать за твоей походкой. Чуть опуская веки, чтобы ты не испугался моего пристального взгляда, я слежу за тем, как ты осторожно бредешь по мягкому ворсу ковра. Поступь твоя, словно шаг лани, аромат которой так сладко щекочет ноздри. И в этот момент я особенно остро ощущаю, как ты нужен мне. Ведь всё ради тебя. Всё. Разыграла бы я весь этот спектакль, если бы не любила тебя? Если бы не желала? Ты — мой приз, мое сокровище, мое кругосветное путешествие со множеством прекрасных и удивительных открытий. И ты не можешь без меня, иначе останешься в безызвестности, унылый и трагичный, как плохая пьеса неудачливого писаки.       Я — твой билет в настоящую жизнь. И хоть когда ты берешь меня за руку, я вижу в твоих глазах ненависть, моя кровь кипит и в горле пересыхает от восторга. Это означает всего одно — что ты мой. И я тебя покорила, как охотники и воины покоряли дичь, континенты, как мужчины тысячу лет покоряли и присваивали женщин. Но это всего лишь каприз природы, так? Рожденный охотником — охотится, рожденный жертвой — убегает, боится, страдает, подчиняется. Твоя роль разнообразнее, сложнее, но у меня твердая рука, и я с большим удовольствием буду помогать тебе. Ведь, кто, как не я? Кто, как не я способен сделать для тебя так много?       Я готова лгать. Красть. Лицемерить. Насиловать себя. Убеждать, что люблю тебя. Убеждать себя, что я не сомневаюсь. Быть твердой. Резать глотки. Выть, словно раненая сука, на камеру — лишь бы ты был моим. Я готова убивать, чтобы раскрыть твою душу, показать тебе все ее изменчивые сверкающие грани.       Твое тело уже мое, твой разум я почти подчинила. Один щелчок пальцев — и извилины в мозгу шевелятся так, как мне заблагорассудится. Но подобно валькирии, я хочу большего. Твое тело — мое. И осталось за малым.       Когда-нибудь, в тот день, когда горечь и сладость ослабнут, когда пришпиленная бабочка начнет истлевать, когда запах крови по твоему следу сметет ветер времени, я достану из ножен меч, надвину на глаза воинственный шлем. Если ты захочешь, я процитирую Пруста, он бывает забавным иногда. А после — ты закроешь глаза и протянешь ко мне руки, мечтая о райской Вальгалле и вечности в моих объятиях.       И в тот день, когда все сгниет и начнет рассыпаться, в тот день... я заберу твою душу.