Предчувствие

Как и положено каждому подростку, Кирен Уолкер иногда задумывался о смерти. Критически разглядывая новый рисунок, борясь с дремотой на скучном уроке, без сна ворочаясь на узкой кровати, он размышлял: какой она будет? в каком обличье придет? Что он почувствует, когда будет знать: вот они, его последние минуты? Произойдет ли все мгновенно, или жизнь будет уходить долго, нудно, изматывающе? Будет ли больно, и будет ли боль вечной, или все закончится короткой яркой вспышкой, и через мгновение его душа, простившись с телом, воспарит над бескрайней зеленью полей и, ликуя, помчится вверх, в раскрытые объятия небес? Возможно, за гранью действительно есть другая жизнь. И если душа бессмертна, будет ли Кирен помнить свое прошлое: родителей, сестру, неуклюжего Липпи? Будет ли он помнить Рика? Рен шумно вздыхает и отрицательно мотает головой: он может забыть всю свою земную жизнь, он допускает, что забудет свое имя, но свою первую любовь он не забудет никогда. Он настолько в этом уверен, что готов умереть сотню раз и возродиться столько же, чтобы, представ перед Главным судьей, ответствовать: никогда! Смерть – это обретение долгожданного покоя, — кажется Киру, — без вопросов, разрывающих сердце, мучительных мыслей и переживаний. Это место успокоения и безмятежности, приют для уставших. Однажды он решил нарисовать ее. Пачкая пальцы углем, долго закрашивал лист картона непроницаемо черным. Добавил мелкую россыпь серебряных искр, похожих на зеркальные осколки. Смерть, в понимании Кира, стала похожа на зимнее ночное небо. Высокое и холодное, манящее мертвыми равнодушными звездами. И чем дольше он вглядывался в темноту на картине, тем яснее казалось, что где-то среди этих звездных искр вспыхивает и робко гаснет его неприкаянная душа. Стало не по себе. Уолкер разорвал рисунок и выбросил в мусорную корзину. Сел, немного успокоился, вытирая измазанные пальцы о свитер. Но стоило бросить короткий взгляд вниз, на обрывки, как чернота начинала манить и затягивать снова. Он схватил легкую куртку, выскочил в синие сумерки улицы и вытряхнул корзину в мусорный бак возле дома. А после долго стоял, оцепенев, словно в коконе транса. Слушая, впитывая ленивый лай собак, сонно блеющих овец, тающие голоса возвращавшихся из паба людей, прохладный ветер на горячих щеках. Представив себя последним человеком на планете, задрал голову и, не мигая, вглядывался в темнеющее небо, словно пытаясь различить на нем всех тех, кто давно покинул этот мир. В последнее время у Кирена появилась уверенность, что их деревня Рортон находится на самом краю Земли. И если долго бежать по заросшим травой пастбищам, проскочить негустой лесок, подняться и спуститься с нескольких высоких и не очень холмов, прыжком преодолеть узкую полоску рельсов, а затем просто нестись, задыхаясь от ветра и возбуждения, то через несколько часов можно оказаться там, где заканчивается мир. А добежав, долго стоять, выравнивая дыхание и зачарованно глядя в черную пропасть под ногами. Слышать оттуда гудение чего-то неведомого и знать: если прыгнуть, то, преодолев тысячу миль, есть вероятность, что попадешь в другое измерение… или в ад. Ведь если ад действительно существует, как постоянно твердит викарий, то находится это место, по мнению Кира, очень близко, почти под ногами, а их деревенька – последний перевалочный пункт на пути к нему. Иногда Кирену снятся гнетущее адское безмолвие и холодный огонь, а украшая их с Риком общие инициалы, сплетенные в тесных объятиях на страницах школьных тетрадей, он все чаще, вместо виноградной лозы и трилистника, пририсовывает к ним острые языки пламени. Удивляясь своим снам и мыслям, списывает все на безграничную фантазию художника и подростковую эмоциональность. — Вставай, милый – ранним воскресным утром Сью негромко стучит в комнату Кирена. Иногда, в другие дни, заходя прибраться или проветрить, разглядывая стены, обвешанные картинами сына, плакаты, с непристойно разукрашенными лохматыми музыкантами, она ощущает едва заметную тревогу. Сью Уолкер не может ее объяснить, тревога кажется иррациональной, поэтому обычно она укладывает ее в дальние уголки своей памяти. Словно постиранное белье в шкаф. Но сегодня свежесть выходного дня, радость от общения с семьей, а главное - приготовленный для Кирена сюрприз, делают ее счастливой и безмятежной. — Джем встала? – зевает Кирен, сидя на кровати и полусонно перемещая взгляд по комнате в поисках одежды. Нагнувшись, лениво поднимает носки, сдергивает джинсы со спинки кровати и вопросительно смотрит на мать. — И Джем, и папа — все встали, — улыбается Сью, подавая ему футболку, — и завтрак давно готов. Кир подозрительно вглядывается в мать: — Ты так хитро улыбаешься. Что случилось? – но, заразившись ее настроением, сам тоже начинает улыбаться. Она делает простодушное лицо «о чем ты милый?» и выходит. А Кирен, натянув штаны и мятую футболку, сбегает вниз в столовую, стараясь не думать о мрачных снах и о последнем, получившемся странным, разговоре с Риком. Вся семья здесь, за одним столом. Они встречают Кирена пожеланиями «доброго утра», улыбками, и от родных лиц на душе становится хорошо и спокойно. «Господи, — думает Кирен, — как хорошо, что они есть». Сью приносит горячие блинчики, достает из посудного шкафа любимую кружку Рена с растекшимися часами Дали, ставит на стол вазочку с клубничным повидлом. Отец разливает свежий кофе, достает сливки, и пока Кир и Джемма толкают друг друга локтями, соревнуясь, кто больше затолкает блинчиков в рот, отец с матерью многозначительно переглядываются, и Стив, жестом фокусника, достает что-то из-за спины. А затем громко и торжественно, чтобы привлечь внимание Кирена, произносит: — Сын, тебе письмо! Интересно откуда? — он подносит узкий конверт почти к носу, преувеличенно внимательно вглядываясь в обратный адрес, словно видит его впервые. – Из Школы искусств, кажется. Кирен замирает, быстро дожевывает последний блинчик и, облизав сладкие пальцы, жадно тянет руку к отцу. Тот, вручив послание, облегченно улыбается и, плюхнувшись на стул, довольно подмигивает Сью. — Открывай! – нетерпеливо ерзает Джем. Кирен так осторожно держит письмо, будто оно может рассыпаться. Смелости вскрыть его он не ощущает. Более того, появляется мысль вообще его не вскрывать. Смотрит умоляюще на отца на маму и жалобно тянет: — А вдруг нет? — Не смей даже думать об этом, — протестующе восклицает Джем и, выхватив конверт из несопротивляющихся пальцев брата, решительно рвет плотную бумагу. Аккуратно достав фирменный бланк и артистично откинув челку со лба, читает: — «Уважаемый Кирен Уолкер! Вы приняты в Престонскую Школу искусств» – Кир, как здорово! – «Вам назначена стипендия. Спасибо, что выбрали наше учебное заведение, надеемся, годы учебы пройдут для вас плодотворно» – Ну вот, а ты боялся! - Джем с гордостью смотрит на брата. — Я знала, что ответ будет положительный. Ни капли не сомневалась, — у Сью в глазах слезы. Она подходит, обнимает сына и нежно касается щекой его спутанных волос. – Мой мальчик станет известным художником, — она гладит его по голове и целует в макушку. Кирен сидит смущенный и ошеломленный одновременно. То, о чем он мечтал, сбылось. И ему не терпится поделиться этой счастливой новостью с Риком. Растроганный отец жмет ему руку, Джем стискивает в объятиях и звонко целует в щеку: — Он же у нас талантище! Как такого не принять. От всей этой кутерьмы Кирену немного не по себе, но, черт, как же он рад! — Ты станешь лучшим, — не унимается Сью. – Будешь рисовать как этот, ну, твой любимый? – пытаясь выудить имя художника из памяти, она смущается и в поисках поддержки обращается к детям. — Ван Гог! – переглянувшись хором, отвечают Джем и Кирен и хохочут. Джем ласково ерошит брату волосы: — С меня подарок. А сейчас, извини, обещала подруге. Кирен порывисто вскакивает со стула и сконфуженно сообщает: — Я тоже, пожалуй, пойду, — он делает неуверенный взмах рукой в сторону двери, — зайду к Рику, поделюсь новостями. Спасибо за завтрак, мам, — он целует Сью в щеку. – Спасибо, что веришь в меня, — добавляет тише и, накинув куртку, выскакивает на улицу. Светясь довольной улыбкой счастливого отца, Стив убирает посуду со стола, а Сью, вздрогнув от стука захлопнувшейся за сыном двери, растерянно стоит, прижав руки к груди, стараясь понять: почему в это прекрасное утро, получившееся таким уютным и праздничным, у нее сжалось сердце при упоминании имени «Рик»? Но через минуту она уже спокойна, а все неудобные вопросы надежно заперты в дальних уголках памяти. Сью ободряюще улыбается себе в маленькое зеркало на стене и идет на кухню мыть посуду. Крепко вцепившись в письмо в кармане куртки, счастливый Кирен несется по широкой каменистой улице Рортона, здороваясь кивком головы со всеми встретившимися на его пути. Одни провожают его снисходительной улыбкой — ведь невозможно смотреть без улыбки на это притягательно-одухотворенное лицо; другие недовольно морщатся, но разглядев счастливый блеск сияющих карих глаз, усмехнувшись беззлобно, ворчат: «Эх, молодость, молодость». Да, ох, уж эта юность. Сумасшедшая, короткая, горчащая на языке и пляшущая бесенятами в темных зрачках, но такая волнующая и прекрасная. Закончится - не успеешь и глазом моргнуть, а после придут разочарования, усталость, болезни. Брак без любви, ненужные дети. Повезло тем семьям, где есть взаимопонимание и уважение друг к другу. Жители Рортона замедляют шаг, глядя вслед несущемуся по дороге жизнерадостному подростку, восхитительному своей влюбленностью в жизнь. А, возможно, в кого-то еще, кто знает? Кирен летит, словно на крыльях; он так воодушевлён, так торопиться к другу, что чуть не пролетает знакомый двухэтажный дом. — Эй, Рен, — окликают его со спортивной площадки напротив, — я здесь! Запыхавшийся Кир подбегает к стоящему возле металлической сетки Рику и, сияя и глупо улыбаясь, протягивает ему конверт. Пока тот читает, Кир стоит рядом, не отрывая взгляда от его лица, ожидая слов и эмоций. Сердце, только успокоившись от быстрого бега, снова начинает громыхать и падает куда-то вниз живота, когда Кирен замечает, как поднимаются уголки губ Рика, как вздрагивают едва заметно светлые брови, а на щеке появляется ямочка, смутившая Уолкера настолько, что он перемещает взгляд вниз и сосредоточенно разглядывает свои запыленные кроссовки, мурлыча под нос попсовую песенку, услышанную утром по радио. — Круто, — восхищенно выдыхает Мэйси, — дай пять! Он крепко сжимает пальцы Кира своей большой ладонью и основательно встряхивает несколько раз. Оба хохочут, и, кажется, все вокруг радуются вместе с ними. Словно пуховые подушки с кружевными наволочками, чуть подрагивают от смеха облака. Гибкая трава, согнувшись до земли, смеется вместе с ними, и вся вселенная ликует, любуясь на Кирена и его лучшего друга Рика Мэйси. Да что там! Кажется, весь мир сейчас крутится вокруг них, обещая исполнить все самые заветные желания и всегда баловать своим вниманием. Из миллиардов жителей Земли избрав своими любимцами их двоих. — Рик! – грозный вопль Билла Мэйси рушит иллюзию. Отец Рика стоит возле гаражных ворот, глядя на них в упор. Невысокий, нервный, хмурый, одетый, как всегда, в камуфляж. – Подойди ко мне, Рик, — тон его холоднее льда и не предвещает ничего хорошего. — Подожди, — Рик перестает смеяться и меняется в лице. Теперь Кир не уверен, что мир принадлежит только им, с грустью понимая, что всегда найдутся желающие уничтожить их маленький мирок, разбить их, кажется, длящуюся вечно, дружбу. Но сегодня Рен чувствует себя уверенным и сильным. Он знает: их дружбе с Риком не страшны ненависть и неодобрение других. Кирен выпрямляет спину, смело глядя в лицо этому высушенному злобой человеку, дрессирующего своих жену и сына, словно собачек. Взглядом показывая свое право быть свободным и счастливым. Противопоставляя себя, обыкновенного мальчишку, фанатичной религиозности и мнимой непогрешимости большинства. Он видит, как хмурится Рик, как темнеют его глаза. Преодолевая несколько шагов от Кирена до своего отца, он становится другим, будто чужим. Меняясь от веселого, надежного друга к безоговорочно выполняющему приказы рядовому. Меняясь от живого и настоящего к тому, кто старается уничтожить все живое в своей душе. Только чтобы заслужить одобрение отца. Рену больно смотреть на это превращение, он отворачивается, разглядывая скучные дома из серого камня, дорогу, убегающую в поля, и стараясь погасить нахлынувшую злость, понимает, что такое издевательство над душой Рика Кирен не простит Биллу Мэйси никогда. Через какое-то время Кирена аккуратно дергают за рукав, он поворачивается и видит серые глаза Рика почти у своего лица. — Такое дело нужно обязательно отметить. Приходи вечером в пещеру, а сейчас, извини, отец просит помочь, — произносит Мэйси торопливо, почти шепотом наклоняясь и едва не касаясь губами уха Кирена. Лицо Рика очень близко, на левой скуле засохло пятнышко грязи, глазища блестят, а произнесенные слова кажутся Уолкеру божественным откровением. И эта близость и ощущение теплого дыхания на щеке вызывают у Кира почти религиозный экстаз. Ему хочется разрыдаться или громко закричать, или прильнуть поцелуем; честно говоря, он сам не понимает, чего ему хочется больше, но в горле пересыхает, и он кивает головой, раз, другой, словно автомобильный болванчик. И задержав дыхание, словно в церкви, когда викарий, закончив проповедь, произносит торжественно «аминь», Кирен, легко прикасаясь к щеке друга, стирает грязь. Теперь Рик Мэйси снова безупречен, а колени Кирена слабеют и становятся тряпичными. Дыхание так и не восстанавливается, а сердце останавливается, кажется, навсегда. — Рик! – рев Билла вдребезги разбивает хрупкий стеклянный купол объединивший их. К Кирену возвращается способность дышать, а Рик, посуровев лицом, убегает, не сказав ни слова, лишь виновато взмахнув рукой. Рен смотрит на удаляющуюся спину Рика. В скованности, в опущенном взгляде столько обреченности, что Кирену он кажется похожим на ангела, проклятого каждый день спускаться в преисподнюю. Там его ждет дьявол в обличье отца, копья, боль и страдания — уверен Уолкер. Кирен выбирает самую длинную дорогу и не торопясь идет домой. Тропа петляет по холмам с встречающимися кое-где полуразрушенными каменными столбами - то ли развалинами бывших усадеб, то ли идолами, возведенными древними людьми; и, взойдя на самый высокий холм, Кир останавливается передохнуть и хмуро разглядывает деревню: одинаковые кубики серых домов, редкие жители. Несколько машин проехало в направлении города. Возле церкви викарий разговаривает с каким-то человеком, на маленьком деревенском кладбище пусто. Кирен любит свою деревню, но, не задумываясь, отправился бы в любую другую сторону. Например в Город, или в Очень Большой Город. Даже на другой континент! Он мечтает уехать отсюда. Рортон душит его, и своего будущего он здесь не видит. Вчера, когда они с Риком делились планами на дальнейшую жизнь, Кирен, еще не зная, что поступил, сказал, что все равно уедет, и был неприятно удивлен, когда Мэйси совершенно буднично ответил, что его будущее давно известно. И оно настолько обычно, что и похвастаться особо нечем. — Знаешь, Рен, — сказал Рик, — разве иметь жену, детей плохо? Вообще, разве иметь семью плохо? Знаешь, я всегда тебе завидовал, — тут Кирен чуть не поперхнулся сидром, который они пили, сидя возле пещеры. Завидовал, что у тебя есть сестра, что ты со своими предками так близок. Ты рассказываешь, как вы с отцом устраиваете киномарафоны по выходным, для тебя это обычное дело, ничего интересного, а для меня просто непостижимо. Знаешь, твоя семья стала моим идеалом отношений. Правда, не смейся только. Но Уолкер и не думал смеяться. Он потрясенно молчит, размышляя над словами Мэйси. Слышать такое очень странно. Словно пережив что-то очень хорошее, сделавшее тебя счастливым, неожиданно распахнуть глаза и обнаружить, что это был только сон. Разочарование - вот что испытал Кирен. Для него всегда существовали только они двое. Навеки веков, как говорится. Какая жена, какие дети? В мечтах Кирена он и Рик были вместе. Никаких других людей рядом не предполагалось. Возможно лишь несколько друзей, родители и Джем? «А возможно то, что нормально для меня, совершенно неприемлемо для Рика? – думает Кир. Возможно, ему нужно больше времени, для того чтобы свыкнуться с мыслью о нас двоих? Или Рик просто не замечает моих чувств?». «Сегодня все скажу», — Кир настроен настолько решительно, что прибавляет шаг, и через несколько минут он уже у входной двери. В несколько прыжков долетает до своей комнаты, захлопывает дверь, сдергивает куртку и достает из нижнего ящика стола спрятанную фотографию Мэйси. Долго сидит на полу, рассматривая, млея, почти не дыша. Обводит пальцем губы, широкие скулы, фантазируя, как подушечки пальцев трогают плоть. Подносит фото близко к лицу, воображая Рика рядом. Кир желает этого настолько сильно, что, кажется, чувствует не только касание рук Рика, но и сбивчивое дыхание, и еле слышный невнятный шепот. Уолкер утомленно закрывает глаза, чувствуя, как горячая кровь несется по венам все быстрее, бурля, словно весенний поток, проникая во все клетки тела, заполняя их настолько полно, что Кирену кажется, еще немного - и он выплеснется, как вода из переполненного сосуда. Влажный жар поднимается от ступней до макушки, руки дрожат, тело напрягается, становится трудно дышать, а в горле рождаются чудесные звуки, похожие то ли на всхлипывания, то ли на стоны. Не выдержав такой муки, чувствуя боль от слишком сильных ощущений, Кирен падает на пол и, раскинув руки, словно распятый, в экстазе распахивает глаза и рот в немом восторге. Словно в яростной молитве Богу, который, по уверениям викария, давно отвернулся от таких, как он. Мокрый и усталый, по-прежнему сжимая фотографию Рика, Кирен тяжело поднимается с пола и подходит к окну. Распахивает раму, подставляя лицо свежему воздуху. Прохлада бодрит и прочищает голову. Рену становится немного стыдно и, отправившись в душ, он бормочет: « Господи! Укрепи меня! Мой Боже, я всем сердцем скорблю о моих грехах, ибо, совершив грех, я заслужил Твоё наказание».* Горячая вода смывает следы греховности, и чистый, словно новорожденный, Кирен не ощущает себя больше виноватым ни в чем. Более того, он даже гордится своими чувствами. Такими необычными, запредельными и такими искренними. Кир, в свежей рубашке, с мокрыми волосами, раскрасневшийся после душа и не слишком дружественных мыслей о Рике, тихонько спускается в столовую. Родители смотрят старый черно-белый фильм. Дело, видно, подошло к финалу, потому что мама прикладывает платок к глазам, а отец напряженно вцепился в подлокотник дивана. На экране мужчина мечется между конных экипажей, ища, по-видимому, карету своей любимой. — О чем фильм? – спрашивает шепотом Кир, присаживаясь рядом в кресло и ругая себя, что нарушил атмосферу просмотра. — О любви, — вздыхает Сью и шмыгает носом. — О театре, – не отрываясь от экрана, упавшим голосом сообщает Стив. «Что, в общем, одно и то же,» — про себя подытоживает Кир. Музыка, льющаяся с экрана, внезапно наполняет его грустью. Хочется плакать, любить, смотреть в любимые глаза, держать за руку и быть уверенным, что и тебя любят. И пусть не суждено быть вместе, уверенность, что тебя любят, примиряет с неизбежным. — Вот ведь, проклятые французы, — Стив поднимается с дивана, растирая поясницу. По экрану бегут титры. — Вроде театр, интриги, а потом бац! — любовь. И ведь такая любовь, что горше не бывает. И сидишь глазами хлопаешь, как же? Давайте дальше про театр, это лучше, чем смотреть, как люди страдают. — И ведь никакой надежды, — печально подхватывает Сью, — он мим в театре, она дама света, охо-хо. Она грустно вздыхает, а через секунду спрашивает: — Мальчики, вы будете чай? У меня что-то аппетит разыгрался, — она идет на кухню, ставит чайник, гремит чашками, мурлыча под нос только что услышанную мелодию. — Мам, пап, – Кирен пользуется благодушным настроением родителей, – мы с Риком сегодня заночуем в пещере, ладно? Стив качает головой: — Не нравится мне эта пещера. Того и гляди, обвалится или дикий зверь из леса выскочит. Вот, сосед рассказывал, в прошлом году в соседней деревне бегала бешеная лиса. — Ну, папа! – восклицает Кирен, — какая лиса, какой обвал! Обещаю, мы с Риком тихо-мирно посидим, поговорим. Никаких обвалов и лис. Обещаю, — Кир смеется. — Как это Рика отец отпустил? – удивляется Сью, заваривая чай. Аромат свежего чая так заманчиво щекочет ноздри, что Кир решает выпить чашечку. — А он не знает, — Рен, заталкивает в рот мятное печенье и, обжигаясь, делает первый глоток, — уехал в город по делам. — Держит своего сына в ежовых рукавицах, – продолжает мама. — Бедный Рик только и вздыхает свободно, когда тот уезжает. — И совсем он не бедный, — заступается за Рика Кир. - А очень даже богатый. Ведь у него есть я! — он хохочет и давится печеньем. Стив хлопает его по спине, нравоучительно замечая: - «Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле»,**— понял сынок? Рик хороший парень, и кое-кому не помешало бы у него поучиться дисциплине. — Хорошо, пап, поучусь обязательно, — бурчит Кир, допивая последние капли. Достает дорожный термос, наливает горячий крепкий чай. Сью быстро сооружает несколько бутербродов, складывает их в пакет и вкладывает в руки сопротивляющегося Кирена: — Мама! Куда нам столько? Мы ведь только на несколько часиков, предлагаешь разговаривать с набитыми ртами? Но Сью неумолима: — На свежем воздухе проголодаетесь, захотите есть. Вот и пригодится. Смотри, — она трясет перед ним пакетом, — здесь всего лишь несколько кусочков мяса, четыре бутерброда с яйцом и салатом, да два с курицей и майонезом, ну и немного твоего любимого мятного печенья. Это влажные салфетки, чтобы руки вытирать. – Все понятно? Кирен обреченно кивает головой и смотрит жалобно на отца. Стив делает страшные глаза и разводит руками: — Не спорь, сын, аппетит разыграется - не заметите, как съедите. — А если не съедим - скормим бешеной лисице, — ворчит Кирен, старательно укладывая термос и съестные припасы в рюкзак. Стив качает головой и притворно вздыхает: — Где затерялись мои «ежовые рукавицы? – усмехнувшись, он смотрит на Кира, понимая, что слишком любит, чтобы царапать его душу. Но ведь и Билл любит своего сына. «Пойди, разберись с этой родительской любовью», — вздыхает Стив и возвращается за стол. — Спасибо, родители, — саркастично заявляет им чадо, шутовски кланяясь. Накидывает рюкзак на плечи и шагает за дверь. Кроме еды он уложил в рюкзак теплую куртку и стащенную из шкафа на кухне бутылку вина. Время еще есть, но нетерпение гонит из дома, и Кирен, еле сдерживаясь, чтобы не помчаться вприпрыжку, взволнованно направляется к месту свидания. Дорога, бегущая перед ним, изучена до мельчайших подробностей: несколько поворотов, большой камень, о который всегда спотыкается Рик, мелкий колючий кустарник, обломки скалистых пород. Кир пройдет здесь, не ошибившись, даже если ему завяжут глаза и хорошенько раскрутят. Он знает эту дорогу и найдет ее среди тысячи других, потому что она ведет к ИХ пещере. Они нашли ее совершенно случайно, несколько лет назад, когда были детьми и носились втроем по холмам, распугивая пасшихся овец. Кирен, Рик и Фил. Но пещера стала принадлежать только им двоим, после того как они решили провести в ней на спор всю ночь. Фил удрал, едва стало темнеть, а Кир и Рик, стиснув зубы и дрожа от холода и страха, встречали надвигающиеся сумерки. Это сейчас они натащили свечей, а Кир еще и принес фонарь из дома. Тогда, в темноте, прижавшись к друг к другу, припомнив все страшилки, слышанные и прочитанные, им было очень страшно. И огромным облегчением стало то, что в полночь прибежали перепуганные родители и разобрали их по домам. Оказалось, не дождавшись сына к ужину, Билл ворвался в дом Уилсонов и так рявкнул на беднягу Филиппа, что тот расплакался и сдал их. Билл лютовал, и Рику тогда сильно попало. Отец Рика обвинил во всем Кирена и долго не разрешал сыну видеться с ним, наделяя Кира обидными прозвищами и пытливо вглядываясь в лицо сына, ища на нем хоть намек на сочувствие. Но Рик давно научился таить чувства и эмоции в себе. Так что Билл Мэйси так никогда и не узнал, что же в действительности его послушный сын мог испытывать к такому «существу», как Кирен Уолкер. Кирен вздыхает, поправляет рюкзак и прибавляет шаг. Он очень хочет быть сильным. Рик всегда говорил ему: «Будь сильным. Никого не бойся. Даже если страшно, не показывай свой страх. И тогда твоя сила и смелость будут вызывать уважение». Кирен изо всех сил старался быть и сильным, и смелым, получалось, правда, плоховато, иногда приходилось напоминать себе не бояться, но зато как было здорово, когда получалось. Иногда, чтобы не бояться, достаточно перестать убегать и повернуться к страху лицом. О том, что страх можно победить навсегда, говорить рано, но и увидеть его вблизи уже победа. Он вспомнил, как сегодня смотрел на Билла Мэйси. Рену даже показалось, что в ответ Билл взглянул на него удивленно и настороженно, словно на равного себе врага, а не на мальчишку, на которого можно прикрикнуть. Кирену не нужны враги, но иногда именно количество врагов говорит о ценности и цельности тебя как личности. Уолкер доходит до входа в пещеру и останавливается. Или воображение совсем разыгралось, или виной тому сгущающиеся сумерки, угасающие усталые звуки, но только вход в пещеру становится похож на врата ада. Кирен недоуменно вглядывается, мнется, не спеша зайти, понимая, что это то самое, их родное убежище, но ноги не слушаются, и на душе становится совсем скверно. «Какие глупости. Не трусь, давай, вперед, — подбадривает он себя, — чтобы сказал Рик?» – имя Рика, словно волшебный пинок. Кирен набирает воздуха в легкие и прыжком влетает в лоно горы. Пройдя вперед, под низкие потолки, и ощущая себя подземным жителем, возможно, гномом, хотя вообще Кирен больше похож на эльфа (огромные глаза, высокий и тонкий, как лучинка), сейчас, зажегши все свечи, и новые, что принес, и оставшиеся огарки, он похож на подземного коротышку— гнома, любовно обустраивающего свое гнездышко. Кир вынимает принесенные припасы, придирчиво их осматривает и раскладывает на камне. Стукнув ладонью по лбу, ругает себя, что забыл взять стаканчики для вина. Что ж, — решает он, — как пещерные жители мы будем пить из горла. Пламя свечей едва заметно колышется от проникающего воздуха, безумные тени танцуют по стенам пещеры, воздух сухой и терпкий. Если сидеть тихо, не шевелясь и почти не дыша, то можно услышать, как в сердцевине горы что-то гудит и стонет. Словно гора живая и тоже может плакать и страдать. А если резко распахнуть глаза, то можно обнаружить, как острые тени от зажженных свечей подкрались почти к твоим ногам. Откинувшись на стену, Кир закрывает глаза и думает о Рике. Мысли его предсказуемы - любой влюбленный думает о предмете своей страсти. Мечты Кирена похожи на взмахи широкой и мягкой кисти. Вот она касается волос Рика (в мечтах пальцы Кира поглаживают короткие и жесткие волосы Рика). Затем кисть спускается ниже, рисуя узоры на обнаженной груди, яркими красками раскрашивает широкие плечи. Вот она на бедре Рика. Дальше течение мыслей останавливается, потому что даже в своих мечтах Кир никогда не нарушал границ их отношений. Мало ли что хочет он: гладить, класть руки на плечи, сжимать в объятиях, - что хочет Рик, вот что важнее. Мечты волнуют. Даже мысль, как он берет Рика за руку, возбуждает настолько, что становится жарко. Приятная нега обволакивает тело, он кладет руку на живот, на эпицентр приятных ощущений и едва заметно поглаживает. Не известно до чего могут довести его эти желания, а, скорее всего, известно, ведь все его мечты о Рике, такие вот смелые, когда никто не видит, когда он отпускает на волю свое воображение, заканчиваются одинаково. Тихие стоны, густой обволакивающий туман, заполняющий все клеточки тела и концентрирующийся в паху. Стоит только сжать бедра посильнее - и вот уже Кирен стоит под душем, смывая следы удовольствия и греховные мысли. Треск свечей, будто в церкви, на празднике, когда их зажигается великое множество, усыпляет. Тишина настолько глубока, что если дать волю воображению, можно представить себя в могиле. Состояние невроза перед важной встречей - и вот уже Кирен все глубже погружается в транс. «Я люблю Рика Мэйси!» — вырвавшая из полусна мысль грохочет, словно пистолетный выстрел. Кирен в испуге открывает глаза. Ему кажется, что его признание прогремело над всей деревней. Каждый житель услышал, понял, осудил и теперь размышляет: что же делать нам с этим парнем? Презирать? Стыдить? Отправить в другой город? А вдруг, холодеет Кир, есть такие, кто захочет причинить зло? За себя он не страшится. Рик - вот о ком он думает в первую очередь. Билл и так уже косится в сторону Кирена, подозревая всех грехах. Опытным глазом охотника замечая и щенячий восторг Уолкера, и долгие взгляды на его сына, когда кажется, что их никто не видит. Возможно, рука Кирена слишком долго лежала на плече Рика, в тот единственный раз, когда он пришел к ним в дом. Правда, Кирену кажется, что никого не было рядом, но вдруг? Сидя очень близко на кровати в крошечной комнате Рика они рассматривали какой-то журнал. Уолкер не помнит название, потому что все нарисованное и написанное слилось в одно разноцветное блестящее пятно. Они склонились над журналом, Кирен положил руку на плечо друга, слушая ровное дыхание, едва слышный перестук сердца и медленно сходил с ума. Рик сидел тихо, едва слышно перелистывая страницы. Их колени соприкоснулись, раз, другой, Рик оторвался от журнала и медленно повернулся к застывшему в немой страсти Кирену. Они смотрели друг на друга, не отрываясь, через взгляд проникая в самое сердце, несколько долгих секунд. У Кирена кружилась голова, Рик был очень серьезен. — Кирен, — произнес он одними губами. Кир смог только невнятно булькнуть, горло у него пересохло моментально. Хлопнула дверь, Рик молниеносно соскочил с кровати, рывком поднял Кирена на ноги, а журнал затолкал под матрас. Поправил покрывало на постели и произнес, стараясь быть спокойным: — Отец вернулся. Пойдем, провожу тебя домой. Но домой он его так и не проводил, потому что Билл довольно грубо заметил, что если Уолкер такая трусливая девчонка, что не может один дойти до дома, то пусть сидит в своей комнате и никуда не выходит. Кирен пробормотал «До свидания» и отправился домой. До Кирена доносятся торопливые шаги, шуршание песка - и вот, наконец, Рик Мэйси, его герой и любимый друг, стоит рядом, произнося насмешливо: — Не спи. Веселье только начинается, — он присаживается почти вплотную, пытливо разглядывая Кира. – Ты готов принять дозу веселья? — Я не сплю, — Кирен смущенно улыбается запыхавшемуся от быстрой ходьбы Рику, – задумался немного. — О чем? - Рик подвигается ближе, косится на вино и бутерброды, открывает свой рюкзак и перетряхивает его в поисках штопора. — О будущем, наверное, — вяло отвечает Уолкер. — Будущее прекрасно! – восклицает уверенно Рик, легко открывая бутылку. — Ну, за тебя, — салютуя бутылкой, он делает первый глоток и передает ее Кирену. — Давай лучше за нас, — Кирен испытующе смотрит на друга. Тот молчит, затем утвердительно кивает головой: — Хорошо, принимается. За нас! – они снова делают по глотку и накидываются на бутерброды. — Сью просто волшебница, — с набитым ртом восхищается Рик, с аппетитом поглощая хлеб с мясом — бутерброды — класс! Хорошая у тебя мать, Кирен, так заботится о тебе. Он задумывается, сосредоточенно пережевывая мясо. Кирен, уже слегка пьяный, восторженно смотрит на него влюбленными восторженными глазами. Как Рик морщит нос, как мерно двигаются его челюсти, как рукой отгоняет случайно забредшего жука. Кирен настолько погружается в созерцание Рика, что не обращает внимания на его задумчивость и немногословность. — Пока шел, слава Богу, никого не встретил, — неожиданно делится тот. - А то начались бы вопросы, знаешь, не люблю этого. В такой маленькой деревне, как наша, все на виду, не скрыться. И твое настроение, и твои проблемы сразу становятся общим достоянием. Все про тебя все знают, а что не знают - напридумывают. — Ерунда, — расслабленно машет рукой подобревший Кир, — пусть придумывают. — Ну, тебе хорошо. Уедешь в большой город, а мне здесь жить. — О чем ты? – не понимает Уолкер, — ты не преступник, не враг никому, никто не хочет тебе зла. — Пока ты в стае, — печально произносит Рик, — нет. Но стоит им только почувствовать, что ты слабее, что ты другой — тут же вцепятся тебе в горло. Тут мой отец прав. Люди – это хищники на двух ногах. Чтобы тебя боялись, ты должен быть сильным и безупречным. — Не все такие, — отвечает Кир, — есть те, кто нас любит. И будет любить любыми. — Ну, конечно, есть, — тихо, глядя в сторону, соглашается Рик, - но их мало и вряд ли они сильнее большинства. — Рик, что с тобой? О чем ты говоришь? – Кирен возмущенно вскакивает и, подойдя вплотную, нависает над Риком, стараясь поймать его взгляд. – Ты сам учил меня быть смелым. И я уверен, любовь сильнее ненависти. И рано или поздно это поймут все. Рик поднимает потемневшие глаза и грустно улыбается: — Эй, будущий знаменитый художник, будешь в большом городе помнить обо мне? Кирен опускается на колени и обхватывает ладонями лицо Мэйси. Кирен хочет, чтобы Рик посмотрел ему в глаза и там прочитал ответ. Уолкеру кажется, что его чувство настолько велико и очевидно, что не требуется никаких слов. Мэйси взглядывает на него коротко раз, другой, кладет свои ладони поверх ладоней Кирена и замирает. Они сидят молча, наслаждаясь теплом и близостью, впитывая время и друг друга во времени, запоминая этот момент, который для одного бесконечен, а для второго очень короток, как сама жизнь. — А что у меня есть, — заговорщицким шепотом сообщает Рик, спугивая волшебную тишину. Роется в карманах куртки и достает два помятых косяка. — Ого! – восклицает Уолкер. Так вот она, праздничная доза. Он осторожно принимает самокрутку и рассматривает ее со всех сторон. — Мой первый косяк, — он тихонько смеется. Они приваливаются к стене пещеры, пустая бутылка отзывается звоном, когда ее случайно толкает ботинок Рика, шуршит упавший пакет из-под бутербродов, слышен негромкий разговор ветра со звездами. Рик и Кирен одновременно затягиваются. Кир кашляет и бормочет: — Я ничего не ощущаю. Рик смотрит на него мудрыми повзрослевшими глазами: — Расслабься сынок, через секунду ты не узнаешь мир… Кирен опускает голову на плечо друга: — Голова кружится. Весь мир кружится, — жалуется он, и в полутьме пещеры его слова вспыхивают разноцветьем букв.— Уууу, — произносит впечатленный Рен, и это «ууу» плывет по пещере, фосфоресцируя темно-лиловым. – Риик, — свой голос Уолкер слышит, будто из-под воды, - я люблю тебя, — Кирену, кажется, он просто об этом подумал, но слова выплывают из его рта ярко-синими тропическими рыбками и медленно тают в воздухе. Плечо Рика вздрагивает. Кирену хочется засмеяться, а через минуту - заплакать. Он глубоко втягивает носом сухой воздух пещеры, ощущая, как напрягся сидящий рядом Рик, и тихонько грустит. Понимая, что доза праздника превратилась, кажется, в дозу грусти. — Ты хороший, очень хороший, — бормочет над ухом Рик. У Кирена на щеках слезы. Он поворачивается к Рику, и тот гладит его по щеке. — Рик, мы ведь всегда будем вместе, правда? Я вернусь после колледжа. Или ты приедешь ко мне. Мы будем работать, снимем комнату. В больших городах людям наплевать, кто с кем живет. Ты согласен? – Кир тянется губами и целует его в щеку, в лоб, снова в щеку и наконец, в губы. «Какие мягкие,» — больше никаких мыслей на тот момент у него нет. Кир зажмуривается, и темнота поглощает его без остатка. Рик сидит, не шевелясь, и принимает поцелуи. Не отталкивает, но и не обнимает. — Я люблю тебя, Рик Мэйси, — торжественно произносит Кирен, открывает глаза и мир возвращается на место. Под его руками плечи Рика, под его губами губы Рика, только мысли и душа Рика, где-то далеко-далеко. Но ослепленный и счастливый Кир не замечает этого. Он еще раз притрагивается к губам, и Рик ему отвечает. Они целуются целую вечность. Мэйси вцепляется в него так крепко, словно боится потерять. А Кирен с каждым поцелуем начинает видеть все больше звезд и, наконец, понимает смысл жизни. Рик дышит тяжело, словно пробежал кросс или принял трудное решение. У поцелуев Рика вкус обреченности. Кирен же просто наслаждается прикосновениями, доверяя свое ослабевшее тело крепким рукам Рика Мэйси. Утомленный Кирен засыпает на груди друга, во сне чувствуя, как тот гладит его по волосам и что-то нежно шепчет в волосы. Счастье Кирена безмерно. Он спит спокойно, без снов, зная, что Рик его любит, даже если не сказал ни слова. Кир понимает: ему просто нужно больше времени. Ведь не все люди могут свернуть с пути, предложенного родителями и обществом. Он, Кирен, может. Ради Рика он будет смелым. А Рик? Ему просто нужно больше времени. Пробуждение приносит слабость, головную боль и одиночество. Хмурое утро, заглядывая в пещеру, сметает умершие ночные тени, словно сухую листву. Становится светлее, и уже хорошо видно, что Рика рядом нет, свечи погасли, мусор вынесен, рюкзак собран и ждет у стены, когда его накинут на плечи. Уолкер мутным взглядом обводит приютившую их пещеру. Сейчас она не похожа на сказочную обитель гномов, но не находит никаких доказательств, что Рик был здесь с ним. Никаких следов Рика не видно. Торопясь, он идет домой, стараясь никому не попасться на глаза. Вся прошедшая ночь начинает казаться сном. Только вот поцелуи до сих пор на губах, а на спине наверняка остались синяки от медвежьих объятий Рика. Дома, не раздеваясь, Кир падает на кровать, заворачивается в покрывало и моментально засыпает. Сознание путается, тело горит, возможно, он простыл от холодных камней. Несколько часов в пустоте он ходит, выкликая имя друга. Сон не прекращается, даже тогда когда он находит Рика. Тот просто отворачивается от него, а затем и вовсе исчезает. Несколько мгновений растерянный Кир стоит, боясь пошевелиться, пока не понимает – нужно идти дальше. И с каждым шагом вперед он удивленно отмечает, что пустота отступает. Мир оживает красками, они такие яркие, что режут глаза. Становится спокойно, он не боится, что остался один, не боится пустоты, и, кажется, он вообще ничего не боится. Уолкер просыпается ближе к обеду, лежит, вспоминая сон и размышляя, что бы он значил. Ощущая, что жутко проголодался, бредет на кухню, обшаривает холодильник, находит вареную баранину, руками хватает куски холодного мяса и заталкивает в рот. Сытый и вялый идет в душ, долго стоит под воскрешающими струями, припоминая прошедшую ночь, свое признание и косяк, сваливший с ног. Несмотря на вялость и то, что Рик не разбудил его, настроение прекрасное. Безудержное ликование, переходящее в эйфорию. Кирену, кажется, что все точки над «и» поставлены. Будущее принадлежит только им двоим. Рик понял его и принял его признание, не оттолкнул, не высмеял. И, вот, они все-таки поцеловались. Как долго Кир об этом мечтал! Мечтал, не признаваясь самому себе. Говоря: ладно мы просто друзья. Позже: можно обойтись без этих сантиментов. Потом разум замолчал, и заговорило тело. Оно кричало о своих желаниях. Мечты дразнили смелостью, а сны были наполнены томлением и откровенными фантазиями о том, чем два влюбленных парня могут заниматься наедине, в зашторенной комнате, где свет от ночника смущенно скользит по обнаженным телам, а негромкая музыка вплетается звуками и ритмами в их стоны и шепот. Кирен блаженно зажмуривается, наслаждаясь водой, бьющей по спине и плечам, затем выключает воду и идет звонить Рику. Пройдет два дня, настроение Кирена будет колебаться от бездумного счастья до паники. Что с Риком он не знает, звонки к нему домой не дают никаких результатов, его родители бросают трубку. Каждый вечер Кирен готов взорваться истерикой. Никто ничего не знает, никто ничего ему не говорит, он начинает подозревать весь мир в сговоре. Неведение – это пытка. Ад становится все ближе. Лишь на третий день он получил первую весточку от пропавшего. Ранним утром, когда все спали, зазвенел телефон. Звонок раздался неожиданно громко и переполошил все семейство Уолкеров. Взволнованный Стив в пижаме, сорванный звонком с кровати, подошел и, не дыша, снял трубку. Все знают, что ранние звонки приносят обычно плохие вести. Стив держал трубку двумя пальцами, словно раскалённую добела, и осторожно выдохнул: — Алло? После чего помчался в комнату сына, стащил с него одеяло и все повторял, как заведенный: — Это Рик, вставай, это Рик. И уже через секунду, моментально проснувшийся Кирен, стоя босыми ногами на холодном полу, не замечая ни отца, застывшего в дверях, ни времени суток, ни времени года, полностью отдавшись своим эмоциям, возбужденно кричал в телефонную трубку: — Рик, где ты? Ты в порядке? А на другом конце провода бодро ответствовали: — Здорово, соня! Как ты? За меня не волнуйся, у меня все хорошо. Звоню из Престона, из военного лагеря. Теперь я солдат. Будущий герой, – Рик расхохотался над своими словами. — Рик, почему ты уехал? — бормотал потрясенный Кир, — зачем ты это сделал? Почему ничего не сказал мне? В трубке помолчали: — Каждый мужчина должен выбрать свою судьбу. Я выбрал армию, Кирен. Думаю, это мое призвание. — А я, как же я? – Уолкер не слышал, как его отец тихонько вышел и прикрыл за собой дверь. Он вообще ничего больше не видел и не слышал, кроме слов своего друга, на фоне мощного грохота и лязга какой-то тяжелой техники да отрывистых команд: «Стройся. Налево. Направо». Кирену показалось, что Рик звонит из ада: у привыкшего к тишине деревни Кирену весь этот непрекращающийся гул, крики, громыхание солдатских ботинок, вызывало желание убежать, спрятаться… Но там в этом гремящем и кипящем хаосе был его друг, его любимый - и следующим желанием Кирена, было бросить все и ринуться туда. — Я приеду? – спросил задыхаясь. Голова кружилась. В предобморочном состоянии, стиснув трубку до трясущихся от напряжения пальцев, чувствуя, что не хватает дыхания, а сердце то бьется, то останавливается, он прижал руку к груди, уже зная ответ: — Нет, не нужно, - Рик немного помолчал, затем взволнованно и торопясь заговорил: — Не волнуйся, все будет отлично. Не думай обо мне плохо. Кирен и Рик навсегда, помнишь? Все будет хорошо, верь. Сделай так, чтобы у тебя все было здорово? Обещай мне это Кирен, пожалуйста! Уолкер тяжело дышал, словно это он только что бежал по плацу: — Да, Рик, обещаю. Но… — Давай, друг, до встречи. Раздались короткие гудки. Кирен слушал их очень долго и внимательно. Так долго, пока гудки не слились в один длинный и протяжный вой. Вой проник внутрь, скручивая и сжимая внутренности. Кирен бросил трубку, на ослабевших ногах добрался до своей комнаты, упал на кровать, натянул на голову одеяло и окаменел. Лежа в оцепенении, препарируя каждое слово, интонацию, искал потайной смысл в разговоре. А в прошедшей ночи в пещере неожиданно стал видеть скрытые тревожные знаки. Пришел страх, что с отъездом Рика его жизнь потеряет всякий смысл. И в одиночестве, довольствуясь редкими письмами и звонками, если они будут, его сердце окоченеет навсегда. Кирен уже не был уверен в будущем, оно больше не казалось прекрасной и таинственной головоломкой, которую так приятно отгадывать каждое новое утро. Вся последующая жизнь представилась картиной черного неба с редкими вкраплениями ледяных осколков. Кирен всхлипнул. В комнату тихо зашла мать, постояла, вздыхая, принесла горячий чай и бесшумно исчезла. Еще через какое-то время постучалась Джем, попыталась его растолкать, но, не добившись своего, протолкнула что-то под одеяло, пожелала не раскисать и вышла. Кирен заставил себя открыть глаза и увидел рядом красивый кожаный чехол, а внутри нож. Он достал складной нож, повертел и засунул обратно. Полежал еще немного, успокаивая и убеждая себя: все наладится. И трагичность его мыслей смешна и не обоснована. И это не конец, а лишь начало, ведь он молод — вся жизнь впереди! И эта жизнь, что бы ни выкинул Рик, какие бы козни ни строил Билл и ему подобные, будет для Кирена и Рика счастливой. Во всяком случае, Кир будет в это верить. Уолкер громким шепотом произнес: «Верю!», решительно откинул плед и вышел из комнаты. Спустился в полумрак гостиной и присел рядом с родителями, застывшими перед телевизором: — Что смотрите? — Передачу про животных, — ответила Сью и, повернувшись, оглядела его внимательно. – Ты себя хорошо чувствуешь? – она приложила ладонь ко лбу Кирена. Кирен на секунду замешкался, но твердо ответил: — Я в порядке, мама. Все хорошо. — Мы волнуемся за тебя, — Сью по-птичьи наклонила голову. — Спасибо за подарок, — Кирен взглянул в сторону нахохленного отца. — Чехол от Джем, — внесла справедливость мама. — И ей спасибо. Какие вы у меня хорошие, – расчувствовавшийся Кирен обнял мать и отца, а, заметив, как они переглянулись, и Стив вполголоса произнёс: «Ну вот, а ты волновалась, Кирен у нас крепкий парень, его не просто сбить с ног», сжал еще крепче. Принес с кухни чашки, поставил на огонь чайник и сел рядом с родителями смотреть передачу о животных. За окном таял теплый вечер, в прихожей грохотала пришедшая Джем, где-то на плацу шагал и шагал без остановки его Рик, а Кирен, то засыпая, то просыпаясь в кресле, неожиданно вспомнил: «И отрёт Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни боли уже не будет…» *** Кирен Уолкер спокойно спит рядом с разговаривающими вполголоса родителями, под бубнящий телевизор, под разговор Джем по телефону с подругой. Ему снится Рортон, огромное звонкое небо, бескрайние пастбища, молодая наглая зелень и он, Кирен Уолкер, восторженно глядящий на это буйство красок, на эту радость природы. Беспредельно счастливый, словно на пороге новой жизни. *Молитвенные воззвания о вере, надежде, любви и сокрушении; ** Текст 10 Заповедей по Синодальному переводу Библии; *** Откровение святого Иоанна Богослова. Глава 21.