Мимолетом

Никогда не скрывал, что терпеть не могу геев. Причем, не скрывал довольно громко, не стесняясь в выражениях и действиях. Вот она, свобода самовыражения. Вот только кто орет больше всех, тот и виновен. Логика же. Сам я был благополучно и, как мне казалось, безнадежно влюблен в, так сказать, особь одного со мной пола. Я честно пытался вытравить эти чувства, как говорится, клин клином вышибают, правда, крутил я свои многочисленные романы с девчонками, но эти отношения долго не длились, без исключения. Правда, меня никто не подозревал. Не смел. Репутация хорошо поставленного удара делала свое черное дело. Впрочем, как и репутация местного любимца противоположного пола. А еще я на каблуках не дефилировал, бабские платья не носил и не разговаривал канючащим голосом. В общем, не был собранием стереотипов о геях. Ага, а сам умудрился влюбиться в однокурсника, с которым меня угораздило сдружиться с первого дня. Вот действительно, не плюй в колодец, вылетит - не поймаешь. Вроде парень как парень, только слишком тихий, не забитый, а живущий в каком-то своем собственном мирке, на своей волне. Он хорошо и со вкусом одевался. На него даже заглядывались некоторые наши однокурсники, но Родька того и не замечал. Он вообще был милее моей младшей сестры, которую наша общая кузина называла странным словом «каваи». Хотя наша кузина вообще была странной… А я осознавал свои наклонности и терзался, терзался и осознавал, а еще заводил шуры-муры с подвернувшимися под руку симпатичными девчонками. Чисто в профилактических целях, которые заставляли меня думать, что я нормальный парень с нормальными потребностями. А потом видел Родьку, падал в пропасть, откуда вроде как выбирался, и все начиналось сначала. Родители его были мировыми людьми, чрезмерно активными для своего возраста и определенно молодыми в душе. Сей факт выяснился, когда мы с Родькой пришли к нему домой с целью сделать доклад. Собственно, тот был благополучно скачен из сети, подредактирован минут за двадцать, а после я уже сидел на кухне, гонял чаи и вел совсем не светские беседы с родителями Родьки. Я увлеченно лопал конфеты и слушал их рассказы. Оказывается, жизнь после сорока вполне возможна, весела и интересна, если приложить к тому хоть какие-нибудь усилия. Сам Родька держался в стороне и напоминал обиженного щенка. В тот момент от непонятной нежности защемило сердце, и я окончательно понял, что влюблен по самые уши. Странно, да? Никаких фанфар или розовых сердечек. Ну а потом началась детективная история с подбрасыванием мне шоколадок. Сначала я честно решил, что этот чисто девчачий маневр провернула какая-нибудь однокурсница. Демонстративно порадовался, мол, спасибо тебе за жест доброй воли, влюбленный в меня человече. И понеслась. Каждый день моего посещения университета я был обеспечен шоколадками. В течение полугода. Весь курс гадал, кто же эта невидимая и застенчивая шоколадная фея. Впрочем, я уже давно понял, кто меня снабжал сладостями. Точнее мою младшую сестру, которая уже с порога требовала якобы положенную ей мзду. Мы явно вырастили монстра, но это уже совсем другая история. Вот не знаю, что его сподобило, но шоколадки стали чем-то обыденным. Я мысленно уже давно перешел всяческие границы, а Родька ограничивался шоколадками. Причем, их мне подбрасывание являло собой довольно сложную схему, сдобренную опасностью быть разоблаченным. Но поймать Родьку за руку не получалось. Он был острожным и весьма изворотливым. И это откровенно бесило. Его неуверенность постепенно приобрела для меня черты красной тряпки для быка. Сколько можно издеваться? Впрочем, я, наверное, за что боролся, на то и напоролся, ибо нефиг было строить из себя неприступную гомофобную крепость. Он ходил вокруг да около, словно получал от подвешенной за хвост ситуации странное и совершенно непонятное удовольствие. Нет, ну точно мазохист, не иначе. С примесью садиста, ибо продолжал невольно изводить меня. День за днем дежурные фразы, ничего не значащие слова. А потом мне надоело изводить себя и жалеть Родьку. Сидели мы в полупустой аудитории на большой перемене, когда большинство студенческой братии осаживало местный кафетерий. А мне куда было спешить? С самодовольным видом я достал очередную шоколадку. Родька сделал вид, что увлечен чем-то в своем смартфоне. Типа вообще ни при чем. - Это же был ты, да? – поинтересовался как бы невзначай я. Получи фашист гранату. Он неуклюже дернулся и посмотрел на меня глазами загнанного в угол зверька. - Что? – прикинулся невеждой по вопросу, хотя кого он пытался обмануть? - Ну, калориями меня снабжаешь… - усмехнулся я, кивнув на мирно лежащую на столе шоколадку. Родька замер, опустил взгляд, подобрался и быстро посмотрел в сторону двери, явно просчитывая шансы на побег. Я честно не думал, что он решится, но он решился. Резко сорвался с места, заставляя стул завалиться на своего соседа, и обратить на нас сонное внимание оставшихся в аудитории. - А ну стоять-бояться! – прикрикнул я Родьке вслед. Вот только у страха глаза велики. Наверное, наш физрук был бы крайне удивлен, причем, приятно, если бы увидел с такой скоростью сиганувшего Родьку, который обычно не радовал хорошими результатами. Догнать его я не сумел, хотя пытался, но инстинкт самосохранения, очевидно, работает без осечек, а ресурсы человеческого организма в минуты, как ему кажется опасности, неисчерпаемы. - Вот ведь козел, - не без восхищения выдал я. Ладно, я вернулся под недоумевающие взгляды однокурсников, взял свои и Родькины вещи и решил воспользоваться приглашением его мамы заглянуть как-нибудь еще на чай.