Молли (больше) не плачет

Молли живет, кажется, целую вечность. У нее есть тесная комнатка где-то в трущобах Лондона, нелюбимая работа и серое небо над головой. И Молли не помнит, когда в последний раз была счастлива. Она красит губы персиковой помадой, а ресницы коричневой водостойкой тушью. У Молли все стабильно: работа-дом-работа-дом-работа-могила. Она не видит разницу между ночью и днем: Лондон никогда не спит, лишь дремлет, укрывшись туманом и смогом. Молли мечтает сбежать. У нее потрескавшиеся губы и усталый взгляд. Она смотрит на Шерлока и спрашивает об его здоровье, детектив жмет плечами и говорит, что Молли надо бы сходить к стоматологу. Хупер никогда не считала его ненормальным, она его любит… или боготворит. Она, если честно, сама не знает. Джон извиняется наспех, говорит с укором: - Шерлок, так нельзя. А Холмс раздраженно закатывает глаза и снова жалеет, что не носит в кармане пальто сигареты. У Молли нет никого, даже худо-бедно кошки или хомячка. У Молли нет никого, даже бой-френда, который оказался бы геем. Все настолько отвратительно, что Молли мечтает уйти. Она – будто это было секретом – даже Шерлоку не нужна. Хоть он и просветил ее в свой гениальный план ухода, хоть он и позвал ее быть новым помощником. Только в голове у Холмса голос Джона, только возвращается он к Джону. Не к Молли, не Молли. Молли бы с радостью уехала, только рейсы отменяются в связи с плохой погодой. Или просто Молли не сможет покинуть оковы города, который она ненавидит всем своим девичьим разбитым сердцем. Лондон сломал ее. Шерлок сломал ее. Молли сама себя сломала. Она красит ресницы (слезо)стойкой тушью. И продолжает быть несчастной.