Имя сна

Негромкий скрип двери в темноте. Зоя приподнимается на локте и щурится — сбоку от кровати смутно поблескивает край сейчас затушенного светильника. Темнота медленно превращается в полутьму. Она почти точно знает, кто сейчас крадется по ее каюте, с едва слышным шелестом ступая по полу. Когда она садится рядом с Зоей на кровать, та прищуривается еще сильнее: разглядеть в темноте резную головку, хрупкий профиль, черные волосы. Зоя знает, что на свету, если смотреть чуть искоса и наклонив голову, они приобретают медный отблеск, но сейчас, в непроглядной темноте ночной каюты, этого не увидишь. Зоя каждый раз хочет спросить ее, как ей удается проскользнуть по всему кораблю, не возбуждая сплетен и не давая матросам и караульным у ее каюты возможность обсудить ее слишком поздние приходы к капитану, но всегда забывает и даже думает, что это к лучшему. Некоторые тайны должны ими оставаться, иначе в них пропадает смысл. Да и ни к чему вести разговоры — пусть даже и тихие и едва слышные — когда к тебе тянутся чужие руки. Позолоченные пуговицы на корнетском мундире — едва заметные желтоватые пятна в полутьме — постепенно исчезают из поля зрения, как и сам мундир, медленно сползший на пол. Вместо него проявляется белым пятном рубашка со слегка кокетливым кружевным воротником — верная примета того, что это либо чужая одежда, либо сшитая по совету, и сейчас эта примета вызывает слишком много раздражения. Зоя не выдерживает — резко дергает ее к себе, вытягивая из одежды, точно устрицу из раковины, ощущая под пальцами попеременно прохладную накрахмаленную ткань и теплую кожу, касается плеч, а руки сами соскальзывают ниже — ее лапища на фоне небольшой девичьей груди смотрится настолько неестественно, что она почти испуганно отдергивает руку. И только недоуменный взгляд из-под растрепавшихся черных волос заставляет ее вернуться к чужому телу, придвинуться ближе, с трудом помня о том, что ни в коем случае нельзя наваливаться, и резко притянуть к себе, оглаживая узкие, почти мальчишеские бедра. Ладонь, направленная между ними, касается мягких волосков, постепенно продвигаясь дальше и наталкиваясь на теплую влагу лонa. На ее лице — веселое изумление и радость, будто она не верит в то, что это откликается ее собственное тело, что это вообще происходит с ней. Но когда Зоя двигает пальцами чуть резче, раздвигая мягкие складки и нащупывая небольшой, но такой чувствительный бугорок у входа, она решительно ее отстраняет. И Зоя подчиняется — больше из страха, что она сейчас уйдет. Или исчезнет, точно ее и не было, а все это останется горячечным бредом. Но когда ее руки проскальзывают Зое под ночную рубашку, начиная ощупывать, гладить и легко сжимать, она не верит своим глазам и своим же ощущениям. Она попросту боится подумать о том, что с ней могут — а то и собираются — сделать дальше, и этот страх отчетливо отдает предвкушением. ...И от стука ударившегося о стену светильника Зоя резко распахивает глаза. А между бедер — влага. Да-да, та самая. Ладно, перед собой стесняться нечего, да и нежничать особо ни к чему. Когда через несколько резких движений ее пробивает короткой судорогой удовольствия, Зоя встает, брезгливо вытирается какой-то попавшей под руку тряпкой и ложится обратно, глядя в темноту. Кажется, что у двери медленно проступает невысокий силуэт с темными волосами и в корнетском мундире. Но Зоя предпочитает не лицемерить и не тешить саму себя мечтами, сколь бы сладкими они не были. Конечно, зачастую мечты и не спрашивают свою хозяйку, но все же... Кто она — и кто Поликсена. Та, кого в своих снах она боится звать по имени.