Sink Or Swim

[Понедельник] В библиотеке дома Стайлсов всегда темно и пахнет свечами, что тлеют слишком быстро. Когда Гарри переворачивает пожелтевшие страницы очередной старой книги, он не может понять, пахнут они ладаном или пылью. За каменными стенами позади слышится смущенный девичий голос и кудрявый пытается сдержать рвотный позыв, возвращаясь к героям недочитанного романа. Где-то на улице раздается топот лошадиных копыт и звонкий мужской смех. Быть может, яблоня в саду зацветёт совсем скоро. — Гарри Эдвард Стайлс! — требовательный женский голос заставляет парня скукожиться и зажмурить глаза. — Ты должен иметь хоть каплю совести! Иди и поприветствуй графа Томлинсона! — Я чувствую себя плохо, матушка, — Гарри даже не пытается изобразить из себя уставшего человека, как и подобает больному, потому что он уставший и так. Всё, что кудрявый слышит теперь — это разочарованный вздох и постепенно угасающий звук женских каблуков, тиканье стрелок часов, которое повествуют о полном одиночестве. Тишина — словно сказка, после шумного утра. В последнее время, дни Гарри только и наполнены громкими возгласами, которые он ненавидит. Скоро его сестра — Элеонор, должна выйти замуж за какого-то аристократа. Гарри не особо интересен внешний мир, так что он не потрудился узнать об этом парне ничего, кроме имени — Луи Уильям Томлинсон. Глаза кудрявого слипаются. То ли от недавних слёз, то ли от бессонной ночи — не имеет значения. Он засыпает, а просыпается лишь тогда, когда множество звёзд сверкает на небе, напоминая собой светлячков. Чьи-то руки нежно гладят его по голове. — О, вы уже проснулись? — Гарри вздрагивает и непонимающе смотрит на незнакомца рядом с собой. Всё, что он может видеть — это ярко-голубые глаза. — Миссис Стайлс сказала позвать вас к ужину, но вы спали так сладко, что я не захотел вас будить. У кудрявого кружится голова и ему кажется, словно его окутал неведомый жар, напоминающий дыхание дракона. Он всё ещё вопросительно хлопает ресницами, не в силах вымолвить и слова. — Ах, да. Меня зовут Луи. Луи Уильям Томлинсон, — незнакомец улыбается, протягивая руку в знак приветствия, а Гарри думает, что он чересчур странный. [Вторник] — Люди едят много сладкого, когда чувствуют себя плохо, — непринужденно говорит Луи, улыбаясь, пока отрезает кусок шоколадного торта. — Я прочитал об этом в какой-то книге. — Я ем много сладкого всегда, — угрюмо отвечает кудрявый, но это не мешает Томлинсону звонко засмеяться. — Вы весёлый парень, Гарри, — продолжает голубоглазый, рассматривая синие узоры на чашке, в которую недавно был налит несладкий чай. — А вы — первый человек, кто говорит мне это. Видимо, у вас совершенно нет чувства юмора, — Гарри надеется, что Луи прекратит это…нечто, похожее на флирт. — Или же чувства юмора нет у других, — Стайлс молится о том, чтоб задерживать дыхание больше, чем на полминуты из-за того, что у жениха твоей сестры самая прекрасная и обворожительная улыбка на свете — не было слишком уж жестким грехом. — И всё же, — прерывает кудрявый. — Почему вы постоянно приходите сюда? В конце концов, через неделю вы женитесь на моей сестре, а не на этой библиотеке. — Ох, — Луи печально вздыхает и Гарри готов сделать всё, чтоб вернуть его счастливое лицо обратно. — Примерять платья и сплетничать о служанках — явно не для меня, — Томлинсон хрустит пальцами. — Я предпочитаю читать книги. — Вы не прочли и двух страниц за последние три дня, — Стайлс морщится. — Стало быть, вы интереснее книг, — улыбка Луи возвращается, но она какая-то не такая, так что у Гарри созревает план. — Что ж. Вы собираетесь венчаться здесь, но после этого уедете к себе домой в Донкастер, не так ли? — Верно, — голубоглазый кивает, поправляя челку. — Тогда, чтоб скрасить ваше времяпрепровождение, хотите прогуляться со мной? Я показал бы вам места, в которых я часто бываю. — Сочту за честь, — граф хихикает, и Стайлс думает, что это настолько очаровательно, что он мог бы показать ему всё, что любит: поле с подсолнухами на окраине леса, озеро с прозрачной водой и маленькими рыбками. Даже тихое место, с беседкой, украшенной розами, в саду у одной пожилой мисс, где он частенько спит, когда бывает плохо. Но сейчас это не то, что можно сделать, так что ведёт Луи к конюшне. — Это Элизабет, — показывает парень рукой на белую лошадь с золотистой гривой. — Моя любимица. — Вот как? Очень красивая, — волосы Луи напоминают колосья пшеницы и Гарри думает, что хотел бы провести по ним рукой. — Но мы не будем ездить на ней. Просто покормим сахаром, — фыркает Стайлс, а Томлинсон лишь кивает в ответ, и Гарри это нравится. Гарри нравится, что его не считают странным. И Гарри нравится, что его слушают. — Знали ли вы, что у первой лошади было лишь четыре пальца на передних ногах и по три на задних? — Луи улыбается. — О, правда? — Гарри нравится, что с ним спокойно говорят, и Гарри нравится, что ему дарят нежную улыбку. Гарри, должно быть, нравится Луи. Совсем чуть-чуть. [Среда] Гарри любит много запахов: запах земли после дождя, запах свежевыпеченного хлеба и запах мяты. Но его любимый запах — это запах Луи Уильяма Томлинсона, которому совсем не обязательно об этом знать. — Почему вы не плаваете? — спрашивает голубоглазый, стараясь аккуратно вытирать мокрые волосы руками. Вода капает со светлых прядей и попадает на колени Стайлса. — Мне больше нравится смотреть на воду, чем плавать в ней. «мне больше нравится смотреть на полуголого тебя, чем говорить тебе об этом», — думает Гарри, но не озвучивает. — Ладно, — отвечает Томлинсон, присаживаясь под большое дерево около озера, справа от Гарри, который достает пару сендвичей из плетёной корзинки. — Эй, вы холодный, и у вас пальцы похожи на изюм! — визжит Гарри, когда Луи трогает его спину. Ледяные касание кажутся чересчур горячими. — Знали ли вы, что все лебеди — моногамные птицы и образуют пары на всю жизнь? — Спрашивает Луи, откусывая бутерброд. — Знали ли вы, что гомосексуальные пары составляют до двадцати пяти процентов всех пар чёрных лебедей? — в ответ спрашивает Гарри, стараясь не казаться слишком странным, но Томлинсон, как всегда лишь улыбается в ответ. Песок прилипает к ногам, когда они возвращаются обратно к особняку по дороге, на которой цветут колокольчики. Какие-то ребятишки рвут мокрую от недавно прошедшего дождя траву и бросаются друг в друга червяками. — Думаю, я хотел бы пять или шесть детей, — внезапно говорит Луи, смотря на заходящее солнце. — Вам нужно обсуждать это с моей сестрой, а не со мной, — отвечает Гарри, покрываясь мурашками. — Но она совсем не любит детей, — добавляет он. — А вы. Вы любите детей, Гарри? — Очень люблю, — признается парень, вздыхая, — если бы я был девушкой, я хотел бы спокойно жить, сидеть дома, готовить для мужа. Возможно, иногда посещать званые ужины и всё в таком духе. Луи лишь грустно смотрит на кудрявого, как будто размышляя о том, чего никогда не скажет. Остаток дороги они проводят в давящей тишине. [Четверг] Гарри часто слышал, как его сестры говорили, что когда влюбляешься, это похоже на сотни бабочек в твоём животе. Но сейчас кудрявый с уверенностью может сказать, что это скорее напоминает ему личинок под соевым соусом, которыми угощал их друг отца из Азии. «Гадость останется гадостью даже если её полить соусом и украсить алыми розами». Весь день Стайлс провел показывая Луи своё любимое место в лесу, где очень много лаванды и маленьких птиц на деревьях. Они обсуждали глупые факты вроде того, что дождь на самом деле не пахнет, просто наше обоняние становится лучше от влаги. Когда начался очередной августовский ливень, парни спрятались в заброшенном лесном домике, что оброс диким виноградом вдоль и поперёк. Они сидели прижавшись друг к другу, укутавшись тонким одеялом, которое нашли где-то под кроватью в дальнем углу. Луи начало казаться, что это возвращение в беззаботное детство, когда он решил заплести кудрявому две косички, а тот пытался подавить улыбку, но в конце концов сдался. — Ложись, — Луи похлопал по своим ногам, сидя на дубовой скамье всё возле того же маленького домика. Глаза Гарри слипались, так что он без споров уложил голову на колени Томлинсона, который тут же запутал пальцы в его волосах. Он рассказывал Стайлсу какие-то длинные истории, пел колыбельные и цитировал сонеты Шекспира, пока тот засыпал, всё равно ничего не понимая. *** Глаза достались, а не звезды ей, И губы на кораллы не похожи, Чернеет проволокой сноп кудрей, И грудь темна — не белоснежна кожа. *** [Пятница] Руки Луи сегодня были бледными, как первый снег. Как цвет дрожащих от холода коленей, как растоптанные дырявыми башмаками подснежники. — Почему вы не танцуете? — Гарри узнает знакомый звонкий голос, от которого сбивается дыхание. Стайлс сидит в саду, где розы встречаются на каждом шагу, а кусты выстрижены в форме разных геометрических фигур, образуя странный лабиринт. Из дома позади слышится музыка и смех людей, а впереди кудрявый видит лишь человека с голубыми глазами, что сияет ещё ярче в ночную пору. — Я не люблю балы, там слишком шумно, и люди пахнут тщеславием. — Вот как, — Луи еле заметно кивает, напевая себе под нос какую-то мелодию. — Но не окажете ли вы мне честь? Станцуйте со мной, — он протягивает правую руку вперёд. — Но я ведь не девушка, вы не можете танцевать со мной, — мнется Гарри, однако позволяет обхватить свою талию. — Если это смущает, то я могу заверить, что вы прекраснее всех девушек, которых я встречал когда-либо, — Томлинсон шепчет, но это звучит словно крик о помощи, от которого подкашиваются ноги и потеют ладони. Липы зацвели ещё два месяца назад, а вокруг пахнет мёдом. Гарри не понимает, что пьянит его больше, спокойная мелодия скрипки вдалеке, или всё же поцелуй с привкусом вина, оставленный на его губах. «Все эти дни, ваш голос, глаза и прикосновения холодных пальцев не давали мне покоя», — хочет сказать Гарри, но не может, ведь Луи уходит, оставляя за собой лишь ощущение колючей щетины на щеках. [Суббота] Гелиотроп* пахнет так же отвратительно-сладко, как и люди, работающие в булочной на углу Картер Лейн**. Как не исполненные мечты, как белый шоколад, который Гарри ненавидит. И совершенно точно так же, как духи Элеонор, привезенные главой семейства Стайлс из Франции. — Быть может, мистер Томлинсон желает ещё говядины веллингтон? — Кудрявый не узнаёт в обладательнице писклявого голоска свою мать и пытается сделать вид, что его не тошнит от всей этой напускной вежливости. В самом центре светлой комнаты с высокими потолками, прямо над темного цвета столом, висит большая люстра со свечами, и Гарри хотел бы сбить её, устроив тем самым пожар. Семейные ужины всегда были сплошным собранием взаимных комплиментов и сплетен, поэтому кудрявому они не нравятся. Но ещё больше ему не нравится то, что он видит перед собой сейчас: Волосы шатенки путаются, когда она наматывает их на указательный палец и строит глазки Луи. Гарри мнет скатерть с кружевными оборками и кусает уже давно потрескавшиеся губы. — Нравится ли вам гостить здесь, граф? — спрашивает блондин в углу стола. Должно быть, дальний родственник. — Очень. Мне нравится здешняя местность, а также…- Голубоглазый кротко смотрит на Гарри, но тот лишь делает вид, что увлечён изучением узора на блюдце перед собой, так что Луи оставляет фразу незаконченной. Когда принятию пищи приходит конец, и люди начинают расходиться кто куда, Стайлс замечает своё отражение в стеклянном шкафу для фарфоровой посуды. «Я выгляжу ещё более разбитым, чем моё сердце», — думает он и не ошибается. На пути к библиотеке Гарри встречает Луи и ничего не спрашивает, замечая бледно-красный след от пощёчины на его лице, так что Томлинсон говорит сам: — Я не хочу жениться на вашей сестре, потому что я влюблён в вас. У меня от вас бабочки в животе, — произносит он в одно лишь мгновении, и кудрявый оборачивается, смотря ему в глаза. — У меня от вас насекомые по внутренностям ползают, — с усмешкой говорит Гарри, а его голос немного срывается, потому что Луи улыбается, протягивая руку. Никому ничего не сказав, они уходят из дома лишь на эту ночь, держась за руки. Ноги ведут их через озеро и лес, к полю с подсолнухами, откуда хорошо видно звёздное небо. [Воскресение] — Интересно, сколько уйдет времени на то, чтоб посчитать их все? — спрашивает Гарри, смотря в небо, полное звёзд. Его голова лежит на коленях Луи, а губы болят от поцелуев. — Вечность, — отвечает Томлинсон, но имеет в виду совсем не это. «Возможно, вечности хватит для того, чтоб посчитать все звёзды в небе, но её никогда не хватит для того, чтоб я смог налюбоваться тобой», — так думает кудрявый, но как всегда не говорит, позволяя нежным рукам трепать его волосы. Он не любит разговоры, и вместе с этим, он хотел бы сказать Луи ещё очень много. — Звёзды гаснут слишком быстро, — говорит Гарри. — Они сгорают, как и мои руки, что стали слишком грешными, потому что я касаюсь твоей кожи, как Ева запретного плода, — отвечает Луи, смотря в пустоту, где должны находиться подсолнухи, напоминающие солнце. Гарри не любит, когда люди говорят что-то сентиментальное, но он любит, когда это говорит Луи. — Какой сонет Шекспира твой любимый? — шепчет кудрявый, а от его голоса у Томлинсона поджимаются пальцы на ногах и сердце делает сальто. Луи думает, что он не знает это чувство, заставляющее дыхание останавливаться. Но он знает. — Тридцать шестой, думаю. — Тридцать шестой, — подтверждает Гарри. [Понедельник] Этот день пропитан инеем по утрам, запахом желтых и красных листьев, а также яркими вспышками солнца сквозь тучи. Сегодня Гарри не понимает, почему его чай такой солёный. То ли он спутал соль с сахаром, то ли в чашку попали слёзы. Свадебная повозка кажется чересчур яркой, а лошади в упряжке выглядят как каменные. Невеста с венком из белых цветов, украшающих её голову, счастливо обнимает сестёр на прощание, а вот её жених смотрит куда-то вдаль. Стайлс подходит к нему, выставляя ладонь для рукопожатия: — Я бы хотел процитировать тридцать шестой сонет Шекспира, но, думаю, для ситуации сейчас больше подходит конец пятидесятого, — Луи грустно улыбается в ответ, словно вот-вот расплачется, и садится в карету, которая отъезжает от особняка Стайлсов в считанные минуты. — Я думаю, с тоскою глядя вдаль: За мною — радость, впереди — печаль***. Примечания: Гелиотроп* — род растений семейства Бурачниковые (Boraginaceae), в который входит около трёхсот видов. Имеет очень сладкий запах. Картер Лейн** (Carter Lane) — переулок в лондонском Сити, где издавна по традиции селились извозчики. «Я думаю, с тоскою глядя вдаль: За мною — радость, впереди — печаль***». — собственно, Гарри цитирует отрывок того самого пятидесятого сонета. + Тридцать шестой сонет Шекспира: «И не печалься о своих грехах: Есть иль в источнике шипы у розы, Приют находят червяки в цветах, На солнце пятна есть, а в небе — грозы; Безгрешных нет на свете, вот и я Грешу, с тебя снимая наказанье: Любая легкомысленность твоя Найдет в моих сравненьях оправданье».