Близится утро

So come on baby, get in Get in, just get in Check out the trouble we're in Nickelback – Animals

Всё же водить с лицензией – чертовски приятно, что ни говори! Эх, поймать бы мне того полицейского, который впаял мне месяц без права управления машиной. Не то, чтобы меня это когда-нибудь останавливало… Медленно и крайне осторожно подъезжаю к шикарному особняку и останавливаюсь, предусмотрительно не глуша мотор – возможно, рвать когти придётся быстро. Не хотел бы я, заядлый хулиган и головная боль всего штата, попасться в руки офицеру, что сейчас попивает чай в ярко освещённом проёме окна. Сколько себя помню, чудил я знатно. Мой сосед до сих пор припоминает, как я забрался на его автоматическую газонокосилку и пытался догнать его собаку. С возрастом мои поступки только набирали градус. Маменька улетела в космос, едва только пристроила меня в школу, оставив присматривать за мной своего нынешнего ухажёра. Это ещё кто за кем присматривал, как посмотреть. Один воспитатель сменился другим – тот, что был до нынешнего, оставил мне ту самую развалюху, в которой я сижу. Подправил здесь, поменял это, и развалина стала напоминать машину – в технике я разбираюсь будь здоров. Только не надо думать, что я прожигаю свою жизнь, мотаясь по барам, влипая в неприятности и разбираясь с полицией. Этой весной мне стукнуло восемнадцать, и я всерьёз готовлюсь к поступлению в Академию Звёздного Флота. Фрэнк сказал, что скорее он бросит пить и найдёт работу. Я послал его нахрен. В крайнем справа окне второго этажа мелькает едва заметная тень, а мгновением позже на шуршащий гравий с нечеловеческой грацией спрыгивает тот, ради которого я рискую нарваться на полицию. Резко газую, и в предусмотрительно распахнутую дверь запрыгивает Спок. В зеркале я вижу, как он довольно откидывается на спинку заднего сидения, отбрасывает со лба отросшую чёлку и заразительно смеётся, провожая взглядом стремительно убегающий особняк. Сын, избравший путь человека, – ужасное разочарование для вулканского папочки. А вот для меня – в самый раз. Моей щеки касаются сухие тёплые губы, и я поворачиваю голову так, чтобы дотронуться до них своими. – Джим, следи за дорогой, – сразу отзывается Спок, толкая моё плечо. Вот всегда он такой серьёзный – а что было бы, воспитывайся он в вулканском духе? На Флот мы поступаем вместе, это моя идея была. Спока из Вулканской Академии после его выходки погнали бы поганой метлой, а нашим всё равно, кто ты – главное, чтобы мозги были, а уж они у нас на месте. Строгий тон смягчает горячее дыхание, опаляющее моё ухо. Боги, благословите автоматику! Если бы не она, наша поездка закончилась бы в ближайшем кювете. Я знаю его больше трёх лет, а реакции на касания ничуть не изменились. – Может, ты сам хочешь порулить? – подначиваю я. Споку девятнадцать, но прав у него до сих пор нет – чёрт знает почему. – Это будет приемлемо, – отзывается он, опуская руки на пояс моих джинсов. Руль вообще-то находится выше, но мне не до этого. Мы добираемся до кромки пшеничного поля. Где-то здесь затерялся и участок моей семьи, но я никогда не испытывал особого желания возделывать эти земли. Я перебираюсь на заднее сидение и наконец-то получаю мой законный поцелуй. Каждый раз – как первый, я плавлюсь под изумительно мягкими губами. Спок чувствует сильнее – ко всему прочему прилагается тактильная телепатия. Когда-то Спок сказал мне, что он не вулканец даже наполовину с тех пор, как встретил меня – одна из наиболее романтичных вещей, сказанных им. Провожу рукой по бедру, обтянутому драными джинсами и комкаю в руке майку с названием древней рок-группы – мой презент. Мгновение кажется, что можно двинуться дальше, но мои запястья мягко, но непреклонно отводят в сторону. Проклятая вулканская сила, чтоб её! Спок тянется к рюкзаку и выуживает оттуда старенький падд, открывает главу, на которой мы остановились в прошлый раз. А чем, вы думали, мы тут ночами занимаемся? – Итак, клингоны, – говорит он, и мне кажется, что сейчас на нём проступят контуры преподавательской формы. Заметив мой отрешённый взгляд, он привлекает моё внимание щелчком пальцев: – Проверка связи, Кирк! На дворе июнь, а мы только на букве «К». Сможешь подсчитать своим человеческим мозгом, сколько ещё осталось? Иногда Спок бывает самым настоящим вулканским козлиной. Но потом он улыбается какой-то своей мысли, начинает отбивать на коленке замысловатый ритм очередной песни, и я отбрасываю все сомнения. Мне доводилось видеть вулканцев, вспомнить хотя бы его папашу-посла. Бр-р-р! – Из тебя выйдет шикарный препод, – сообщаю я, стараясь заглянуть в падд; Спок пресекает мои попытки. – Не подлизывайся, Джим, меня больше интересуют клингоны. Вскидываю брови в притворном удивлении: – Тогда почему ты со мной встречаешься? – скисаю под убийственным взглядом – Спок не любит шутить на эту тему. – Ладно. Клингоны… Так мы пробегаемся по ним, вспоминаем кардассианцев и переходим к кобрихианцам и загадочным кохлам – инопланетные расы никогда не были моим любимым предметом. Зато я отрываюсь на ксенолингвистике – особенно мне нравится вулканский язык, если вы понимаете, о чём я. Спок оценивает шутку. Я помню, как ему однажды взбрело в голову познакомить меня с родителями, и более всего мне запомнился посол, взглядом пригвоздивший меня к полу. Пятью минутами позже разозлённый Спок выволок меня из дома, на прощание хлопнув дверью с такой силой, что вышиб её из петель. С тех пор я к ним не ногой, а знакомить меня с матерью Спок даже не предлагал, справедливо полагая, что офицер полиции и головная боль округа, запертые в замкнутом пространстве, разрушат Вселенную. Что не мешало мне, впрочем, наблюдать за ней со стороны. Я догадываюсь, что его родители не одобрят место нашего поступления, поэтому мы готовимся ночами – за моими передвижениями не следит никто, а Спок научился сбегать просто мастерски. Информацию он усваивает и запоминает куда быстрее меня, поэтому мне спуску он не даёт – трудно найти более дотошного репетитора. Я не сомневаюсь в том, что Спок поступит в Академию… Впрочем, в себе я не сомневаюсь тоже. Мои приятели искренне не понимают, отчего я так сильно рвусь в Сан-Франциско, почему ночами я не сплю по весьма нетривиальным причинам, почему Спок сбегает из дома сразу после ужина. Для нас Академия – тот самый единственный шанс быть рядом друг с другом. Именно поэтому Спок согласился подождать моего совершеннолетия и поступать вместе. Чёрт возьми, три года спустя я всё ещё не могу просто взять его за руку в этом городе! Мягкий щелчок по носу (который мог бы и сломать мне его, вложи Спок больше силы) отвлекает меня от упаднических мыслей. – О чём ты думаешь на этот раз? – с укором говорит он. Такое чувство, будто сам факт наличия у меня мыслей невероятно оскорбляет его! – Если бы я тебе не сел на шею, ты бы не ссорился с родителями, встретил бы какую-нибудь девчонку… Мне не дают договорить, затыкая меня наиболее действенным способом. В первое мгновение я удивляюсь – Спок редко проявляет инициативу, предпочитая сдерживать мои порывы. Потом я уже ни о чём не думаю, отвечая на резкие, граничащие с грубостью поцелуи. – Заткнись, – зло произносит он в перерыве между поцелуями. – Просто заткнись. Мне наплевать на мнение родителей, в задницу вулканское воспитание отца! – он касается моего лба своим и пристально смотрит мне в глаза. – Помнишь, как мы познакомились? Ты чуть не сбил меня машиной. – Я думал, ты мне врежешь, – шепчу я, но Спок останавливает меня непробиваемым взглядом. – Ты поразил меня с первого момента. Тебе было всё равно, кто перед тобой – обычный человек или вулканец, с которым и заговорить-то опасаешься, – он протяжно вздыхает и касается моей скулы. – Ты не был первым, кто заговорил со мной в городе, но единственный пришёл к моему дому во второй раз. – И ещё раз, и ещё, – смеюсь я, и он смеётся тоже – восхитительный звук! Спок тянет меня к себе на колени – и эй, разве я не достаточно мужественен, чтобы отказаться от этого? Выясняется, что нет, и я долго просто обнимаю его, перебирая пальцами отросшие волосы на затылке. Разрешение на его стрижку имею только я, и, признаться, искусство цирюльника не относится к моим лучшим умениям. – Я люблю тебя, придурок, – говорю я и уверен, что он промолчит. Он всегда молчит, если мне взбредёт в голову сообщить ему то, что Спок и так давно знает. – Ты – вся моя жизнь, – тихо сообщает он, и я чуть не сваливаюсь с его колен. Пару секунд я неверяще смотрю в его спокойное лицо, пока не замечаю в глазах искорки смеха. Я опрокидываю его на сиденье (ну, по крайней мере, Спок мне это позволяет) и какое-то время просто любуюсь открывающимся мне видом. Разметавшиеся темные, неровно отросшие пряди, закушенная в попытках сдержать улыбку губа – я люблю его всего без остатка и искренне не понимаю, какими поступками заслужил такое счастье. Потому что чувствовать касания горячих ладоней, забирающихся под рубашку, цепляющихся большими пальцами за ремень джинсов – то, ради чего хочется продолжать просыпаться каждое утро. Потому что крепкие бёдра, подающиеся навстречу моим движениям, сильные руки, прижимающие меня к часто вздымающейся груди – попробуй вырваться! – сводят с ума, заставляют исступлённо шептать бессвязные слова вперемешку с вулканским, на ходу придумывая собственные, не имеющие аналогов ни в одном языке Вселенной. И ласка, любовь в каждом касании заставляют поджимать пальцы на ногах от осознания совершенно ирреального блаженства, и я уверен, что не существует на Земле ни одного человека, который был бы счастливее нас. – Ты слышал этот звук? – неожиданно громко говорит Спок, и я смеюсь ему в шею, потому что в этом весь он – сохранять невозмутимость даже в таких моментах. – Ты неисправим, – хохочу я, притягивая его ближе, принуждая вжимать себя в сиденье. Погодите, когда мы успели сменить дислокацию? – Я ничего не слышал, но если остановишься, клянусь, я убью тебя. Спок поднимает бровь с видом «ты этого не сделаешь», как всегда оказываясь прав. Я смотрю на него снизу, вглядываясь в каждый давно изученный миллиметр родного лица. Спок склоняется надо мной, снова целуя, на этот раз намного бережнее и осторожнее, напоминая о нашем первом поцелуе. Прошло два года, с ума сойти! Резкий стук в стекло отвлекает нас от совершенно конкретных занятий, а лицо, показавшееся в нём, стирает последний флёр романтики. Наша реакция разнится, но степень недоумения и стыда у нас одна на двоих. – Офицер? – сдавленно вопрошаю я, пока Спок пытается привести себя в относительный порядок, а меня – в вертикальное положение. – Мама? – белеет Спок, а его уши и скулы начинают приобретать милый зелёный оттенок. – Мальчики! – улыбается леди Аманда, старший офицер полиции округа, мать моего парня, женщина, которой вообще-то полагается мирно спать в постели со своим вулканским супругом – невероятно много званий, не находите? – Не хотите ли открыть дверь? Я судорожно сглатываю, шаря рукой по панели управления, попутно стараясь оправить совершенно недвусмысленно задравшуюся рубашку. Пока мама Спока усаживается на переднее сидение, украдкой бросаю взгляд на него самого. Что ж, думаю, я выгляжу ничуть не лучше. Аманда поворачивается, посылая нам очаровательную улыбку. Мы сидим, словно нашкодившие школьники, ожидающие наказания. Вот почему нельзя было появиться пятнадцатью минутами ранее, а? Усердно сражающиеся с учебниками парни – что может быть безобиднее? Отгоняю мысль, что вообще-то безобидные парни не занимаются ксенолингвистикой ночью посреди поля, закинув ноги на колени соседа. – Твой отец очень удивился, не найдя тебя в постели, – говорит леди Аманда, продолжая улыбаться. – На вулканский манер, конечно. Интересная футболка, – кивает она Споку. – Мой подарок, мэм, – брякаю я под убийственный взгляд Спока. – О, дорогой, просто Аманда, – она протягивает мне руку, перегибаясь через сиденье. Рукопожатие крепкое, совершенно не соответствующее хрупкой фигуре и мягкому голосу. Неожиданно для себя я расслабляюсь, будто привык вести разговоры с офицером полиции среди ночи. – Мы с Сарэком имели непростую беседу, – продолжает она, и мне точно не чудится дёргающийся глаз несомненного предмета оной беседы, – и нам пришлось поговорить о многом, в частности, о ваших отношениях. Спок берёт меня за руку – и ого, это было неожиданно и смело! Я смотрю в его закаменевшее лицо и не вижу там ни следа присутствия моего Спока. – Я не намерен выслушивать мнение отца, – он чеканит каждое слово, сильнее сжимая мои пальцы. – Мы с Джимом знакомы три года, мы поступаем в Звёздный Флот, и я не собираюсь терять это из-за вулканских предубеждений. Я люблю его и хочу быть с ним. Мгновение мне кажется, что я готов расцеловать его, несмотря на факт присутствия его матери, но я только сжимаю его руку и смотрю в глаза Аманде, настолько похожие на глаза Спока. – Вы собрались в Академию? – тихо повторяет она, и внутри меня что-то обрывается. Нет, она не поймёт, она прочила сыну иное будущее, а Спок связался с раздолбаем, сломавшим ему жизнь… – Почему сами? Ведь у твоего отца есть связи, мы могли бы помочь вам! – продолжает она, и мы обмениваемся совершенно ошалевшими взглядами. Неужели… – Мама… – неуверенно произносит Спок, и Аманда порывисто притягивает его в объятия, поворачивая к нам сиденье. Я улыбаюсь, глядя на них: тоненькая женщина и нескладный вулканец; разные, но неуловимо, невероятно похожие. Мой взгляд пересекается с сияющим взглядом Аманды, и я не успеваю опомниться, как меня втягивают в крепкие объятия. От неё пахнет лёгким, едва заметным парфюмом, переплетающимся с её собственным запахом: спелые яблоки и незабудки, домашний хлеб и спелая пшеница. Через её плечо я смотрю на Спока, и тот подмигивает мне, едва заметно улыбаясь. Я не остаюсь в долгу, показывая язык, и перевожу взгляд на виднеющийся в окне горизонт. Рассвет. Близится утро.