На "Вы"

Наблюдая за тем как он одевается, я в очередной раз думаю о том, что никак не обращаюсь к нему, когда мы наедине. Не только не называю его по имени, но и избегаю любых личных местоимений или личностных форм глаголов. В этом есть определенная логика. С одной стороны, мне претит какое бы то ни было проявление фамильярности относительно этого человека. С другой стороны, в "выканьи" тому, кто только что тебя трахал, есть что-то противоестественное. Вытянувшись на спине, я смотрю, как, сложившись пополам и не отрывая зада от кровати, он шарит в полумраке по полу. Носки ищет. Черные носки на темных досках пола. Не черная кошка, но все равно фиг найдешь. Надо было торшер включить, а не этот идиотский светильник. Чертов ночник. До фигища денег стоил и ни хрена не светит. Ирина со своими имиджевыми покупками, блин... А почему он уходит, собственно? У его детей каникулы, и жена увезла их на неделю к родне в Португалию. В доме у него сейчас никого кроме прислуги. Так чего вдруг он намылился от меня поздней ночью? Разглядываю его спину. Гадаю, с какой стати он так неожиданно засобирался. Одна мысль тащит за собой другую, и я представляю себе возможное развитие событий утром. В том случае, если бы он остался. Кровь приливает к паху. Опять. Вот же ж... Ногой тяну к себе простыню, укрываюсь до пояса. Ага. Очень помогло. Простыня к тому же мокрая. Надо будет потом поменять. Думаю еще секунду, подтягиваю к животу согнутую в колене левую ногу. По крайней мере, если он обернется, с той стороны теперь не видно. – Может... – начинаю я и лихорадочно подбираю форму следующего глагола, – остаться... – ужас какой. Как теперь выкручиваться из этого предложения? – Все-таки... – заканчиваю и чувствую, что бурею от стыда. – Что? – Он все же нашел носок и, натягивая его на закинутую на другую ногу ступню, смотрит на меня через левое плечо с неразличимым в свете крошечной прикроватной лампы выражением. – Ну, я тут подумал... Почему б не остаться... – Кому? Мне? Здесь? На ночь? – Ну, да... – А как мне потом уходить утром? У тебя Куэнтрао в соседях. Что ты ему скажешь, если тебя спросят, что я делал ночью у тебя дома? Он поднимается с кровати, разворачивается ко мне лицом, глядя на меня сверху, застегивает рубашку до конца и плавными движениями заправляет ее в расстегнутые брюки. Что в нем такого? Мать его, что в нем такого? – Завтра выходной. По выходным Фабио никогда не встает рано, – вяло произношу я. Мне его, конечно, как всегда не переубедить, но надо поддерживать разговор, потому что просто молча пялиться на его незастегнутую ширинку неприлично. Нужен отвлекающий словесный фон: – И жена его тоже допоздна спит... – Будет вполне достаточно, если меня или мою машину опознает кто-нибудь из соседей, – спокойно возражает он и затягивает ремень на брюках. – А зачем... – Вот опять. Что теперь? Вы? Ты? Очередная пауза на размышления. Интересно, заметил он эти мои мучения? – Зачем вообще было приезжать на машине? Я же предлагал вызвать такси. – Такси нужно было ждать. – И что? – А я не мог ждать. Понятия не имею, как понимать эту фразу. – Почему? – спрашиваю, не ожидая, что мне ответят. Но он отвечает. – Потому, что хотел тебя видеть, – просто произносит он, – срочно. Что-что он сказал? Ничего себе. От неожиданности я свечой сажусь в кровати. Стукаюсь грудью в собственное колено. Поправляю простыню, зацепившуюся за стоящий колом член. – Вы... – начинаю я, спохватываюсь, что употребил-таки запретное слово, умолкаю. – Что? – он заправляет галстук под воротник. Как я ни стараюсь, но не могу разглядеть его лица в идущем снизу тусклом свете. Чертова лампа. Надо было включить торшер. – Вы... – ах, да хрен с ним со всем! – Вы так сильно хотели меня видеть? – я с трудом справляюсь с голосом. Сердцебиение как у гипертоника. И как олицетворение всех моих эмоций – пульсирующий, тяжелый жар между бедрами. – А что тебя так удивляет? – Не знаю... Мы же никогда об этом не говорили раньше... Он делает шаг к кровати, наклоняется и упирается ладонями в колени, заглядывая мне в лицо. Теперь мне его хорошо видно. Мужик, как мужик. Наверное, я никогда не пойму, что в нем такого, и почему меня так разбирает в его присутствии. – Тот факт, что я здесь, все объясняет, не находишь? – очень тихо спрашивает он. Мурашки шевелящейся массой ползут по моему загривку, я сглатываю. Действительно. Объясняет. – От вас пахнет сексом, – шепчу я. Он внимательно смотрит мне в глаза, опускает взгляд на губы. – А от тебя спермой, – отрезает он, поднимает с пола пиджак и, отряхивая его, идет к двери. Я подъезжаю задом к спинке кровати, облокачиваюсь на нее и почесываю томящийся, зудящий пах. Ишь ты. Спермой от меня пахнет. Кто бы мог подумать. – Я возьму второй пульт от гаража, тот, который в вазочке в прихожей, чтоб тебе сейчас не вставать, – говорит он. – Перед тренировкой зайдешь ко мне в кабинет, заберешь. – А зачем мне его забирать? – поспешно произношу я. Признание за признание: – Пусть у тебя остается. Он останавливается у двери, поворачивается в мою сторону. – Ты наконец определился, на "ты" со мной или на "вы"? – по голосу слышно, что он ухмыляется. Заметил, значит. – Нет, – честно отвечаю я, – все еще думаю. Он открывает дверь. – Но мне трудно соображать, когда от вас так сильно пахнет сексом, – говорю я ему вслед. – Ничего, – раздается из темного коридора, – у тебя еще будут возможности подумать. В носках он ступает мягко, как кот, удаляющихся шагов не слышно. И я так и сижу, счастливо улыбаясь, как болван. У меня еще будут возможности подумать. Возможности. Не единственное число. Множественное. – Это обещание! Ловлю на слове! – кричу я. Он уже не отвечает, но это не важно. Он сказал сегодня гораздо больше, чем я когда-либо предполагал от него услышать. Мне этого более, чем достаточно. Сейчас я почти уверен, что когда-нибудь смогу назвать его наедине по имени.