диагноз - Галлагер

Сначала Фиона думает, что Милковичи ни хера не полезны для Галлагеров, но спустя время смотрит на Липа и понимает: он не просто трахался с Мэнди, он из нее душу выебал, вытряс. Смотрит на Йена, заглядывает в потухшие глаза, как заглядывала раньше тайком в комнату, когда спал: Микки не какой-то очередной раздолбай с района, где-то под тонной заебов и мата такой же человек, как они, только изрядно потрепанный, - ну а кто из них нет? - а Йен выбивает из-под него привычный фундамент играючи. В тихом омуте кого только нет. В остывшем чае подрагивает отблеск тусклой кухонной лампы, Фиона сидит за столом, уперев локти в край, и знает, что не может вставить каждому из них собственные мозги, хотя бы потому что у самой в голове бардак еще тот. Лип осуждающе косится, и Фиона молчит свое «что ты наделал, Лип, где ты еще такую найдешь»; Йен появляется из клуба навеселе под утро, и Фиона проглатывает «Микки заснул на диване в гостиной и ушел час назад, ждал тебя». Фиона не в состоянии исправить их судьбы, хотя бы потому что у самой черти что. Иногда Фиона пялится в потолок, не может уснуть, трет ожесточенно глаза, пока под покрасневшими веками не начинает пестрить точками, пятнами, именем Джимми-Стива. Фиону тошнит от жалости, но от чужой и днем, ночью она позволяет себе окунуться поглубже в ленивый водоворот, чтобы вынырнуть, задыхаясь, давясь беззвучно слезами, потому что Джимми не на соседней подушке, а где-то в Бразилии или, может, Голландии. Фиона запрещает себе вспоминать о нем утром. Одно из негласных табу: в доме никто не говорит про него. Она сталкивается на кухне с Микки, улыбается ободряюще краем рта и едва заметно, поздравляет мысленно: «пережил новые сутки, Милкович». Микки оказывается весьма крепче Мэнди: трещит по швам, добивает самостоятельно, но держится ближе, потому что Йен пусть творит любую хуйню, никуда он не денется. Фионе хочется позаимствовать, отсыпать частью себе, врожденного милковичского упрямства, но она закрывает дверь и идет на работу, забываясь в монотонном протирании столиков и «большое спасибо за ваш заказ, ждем вас еще». Фиона сильная, справится и сама, потому что кто, если не она? Фиона судорожно выдыхает в крепких объятиях, жмурится и кусает изнутри щеку до крови: Джимми шепчет ей что-то тихо, ведет пальцами по плечам и груди, но Фиона-то знает, что это - Гас. Джимми обещает ей золотые горы, с запалом зовет бросить все и сбежать, пожить, наконец, для себя, с ним, в другой стране, как захочет. Джимми касается скулы губами, убирает прядь за ухо, и Фиона утыкается в свои же ладони лицом, сползая по стене на пол, потому что Джимми уехал больше года назад. - Все пиздец? - лаконично доносится сверху, понимающе, так, словно выть раненым зверем - хуйня, обычное дело. - Полнейший, - отзывается она, глядя на Микки сквозь пальцы; изображение дрожит и двоится от слез. Фиона вытирает их рукавом. Микки даже не в курсе про их санта-барбару, про выпотрошенное нутро и давящую безнадежность, ему и не надо, достаточно этого отчаяния в каждом движении - на часах второй час ночи, самое время предаться воспоминаниям, - Фиона чуть не роняет кружку, ставит в раковину и дергает дверцу холодильника на себя. В какой момент все пошло настолько не так, что она распивает пиво ночью на кухне с Милковичем? Микки щелкает крышкой, хмыкает коротко и невольно оглядывается на лестницу. - Его опять нет, - Фиона виновато пожимает плечом, опирается бедром о плиту и прикладывается к бутылке. Глаза щиплет от высохшей влаги, горло обжигает прохладой, а Микки выдает невпопад, будто очень неловко и неумело пытается поддержать: - Ты это, Галлагер, не реви. Если из-за мужика, то тем более. Нахуй таких мужиков, из-за которых ты загибаешься на полу. Фионе все больше кажется, что Милкович не отрава, а панацея, а первое мнение стереотипно обманчиво. Фиона практически молится, чтобы из Галлагеров в этом не проебался хотя бы Йен. Фиона приподнимает брови и легко, на выдохе, устало усмехается. - Поняла.