and so you, bread and light and shadow, are

Большую часть времени Белоснежка совершенно невыносима, но кое в чём она, безусловно, права: Регина принимает всё близко к сердцу. Слишком близко, даже когда его нет в груди. Но теперь оно вернулось на своё законное место, и чувства стали в сотни раз глубже и сильнее, чем прежде. Первая волна боли обрушилась через несколько секунд после того, как Робин произнёс: «Мэрион?» На звучание этого имени тело отозвалось нервной дрожью. Потом в груди вспыхнул пожар - такой, из-за которого трещат и чернеют кости, – как только она узнала женщину, стоявшую посреди закусочной. И, наконец, словно неотвратимый и бушующий поток воды, нахлынуло вселяющее ужас осознание происходящего. Боль – это чудовище с сотней голов. Отрицание, обречённость и страх. Недоверие, злость и стыд. Самые первые отзвуки убийственной пустоты, которая поглотит тебя целиком. Боль – это всё вокруг. Регина страдает от неё, сгорает из-за неё, утопает в ней. Слёзы обжигали глаза, и она медленно выдохнула, не в силах отвести взгляд от Робина, Роланда и Мэрион. Чувствуя себя бродягой, который сквозь стекло таращится на тёплую гостиную. Отчаянно завидуя. Умирая от голода. Задыхаясь от несправедливости. И несмотря ни на что цепляясь за слабый огонёк надежды, который ещё теплился там, в глубинах её безобразного чёрного сердца. Надежда – это её секрет, бессмертная часть души. Она будет до конца жизни висеть на шее тяжёлым камнем, мешая дышать и утягивая на дно. Тихий голос шептал, что, возможно, возможно, возможно, всё это ошибка. Большая ошибка. Возможно, он сделает выбор, и, возможно, он выберет именно её. Ведь она теперь герой… Нет. Нет. Может, она и герой, но, в отличие от Прекрасных, точно не дура. Когда дело доходит до выбора, то невинные девы оказываются предпочтительнее кровожадных убийц. Робин никогда раньше не сталкивался так близко с правдой о прошлом Регины. А когда Мэрион расскажет свою историю, разве останется в глазах Робина хоть капля веры и уважения? Только щепки. Ещё меньше. Пепел. Регина уже чувствует его вкус на кончике языка. Ещё час назад Робин был лучом света в темноте. Ярким сигнальным маяком, который мог показать путь к той Регине, о существовании которой забыла она сама. Сейчас он – всего лишь дым, едва различимый силуэт, который уже тает в ночи. Регина зажмурилась и сжала руки в кулаки. «Как мимолётно счастье», - думала она, маскируя дрожь в губах кривой ухмылкой. Редкая, желанная диковинка, за которой она бросилась вдогонку вместо того, чтобы попытаться уничтожить. Безумная ярость, что ревела внутри неё раненым зверем, настойчиво искала выхода и при виде Эммы Свон превратилась в злобные, пропитанные ядом слова, которые Регина буквально выплюнула ей в лицо: - Ты такая же, как твоя мать, - сказала она. – Никогда не думаешь о последствиях. Легче всего было обвинить в произошедшем Эмму. Гораздо легче, чем признать правду, которую Регина знала слишком хорошо: ей никогда не изменить прошлого. Её история навсегда останется лишь длинным перечнем грехов на залитых кровью страницах. Оказывается, крик – до хрипоты, до головокружения, до боли в связках - может приносить удовлетворение. Но он не избавляет от боли. *** Второй шанс. Это всё, чего она хотела. Это всё, чего хотел Робин. Что ж. Они никогда не уточняли, кому этот второй шанс должен предназначаться. Какая ирония. Словно огненно-алый бок прогнившего изнутри яблока: он аппетитно блестит на солнце, искушая и притягивая взгляд, но стоит откусить, и приторная сладость сменяется отвратительной горечью во рту. *** - Регина, - произнёс Робин, и сочувствие в его взгляде говорило само за себя. Сочувствие означает жалость. А принять его жалость означает признать поражение и посмотреть правде в глаза. Регина не сделает этого. Не для него – вора, который пахнет озоном и древесиной, лесом и кровью. Отца и мужа, который стал для неё другом и спутником. Регина придумает собственную правду. Только это даст ей силы подняться на ноги и идти дальше, как она делала каждый раз, оказываясь на самом дне. - Ты – благородный человек, - сказала она потому, что никто не рассчитывал услышать от неё подобную любезность: Регина испытывала какое-то извращённое удовольствие, открыто бросая вызов чужим ожиданиям и действуя им наперекор. Робин приблизился. Может, чтобы коснуться её. Запустить руку в волосы, прижимая к себе. Нежно и медленно, словно она – величайшая драгоценность. Словно он действительно будет скучать. Вместо этого Робин протянул ладонь. Он… хочет, чтобы она пожала ему руку. Внутри что-то оборвалось. Регина изо всех сил пыталась оставаться спокойной и бесстрастной, словно чистый лист бумаги. Это никогда не получалось у неё достаточно хорошо, но альтернатива – праведный, безрассудный гнев, призванный скрыть отчаяние, а этого… Этого она не могла себе позволить. Поэтому Регина приняла правила игры, коснувшись холодными пальцами его ладони. Татуировка льва казалась насмешкой, развевающимся флагом над затонувшим кораблём её надежд. Оскорбительным напоминанием о том, насколько она слаба и что с ней сделала эта слабость. - А ты – удивительная женщина, - сказал Робин. Хуже всего была его абсолютная честность и прямота. Что за глупость - преподносить ей искренность как подарок. Это стрела, застрявшая по самый черенок между рёбер. Регина отвела глаза, борясь за каждый вздох. Теплота во взгляде Робина исчезла, превращаясь в гнетущую безысходность, которая до неузнаваемости исказила его привлекательные черты лица. Робин притянул женщину за руку, и она уткнулась лбом ему в грудь. Вспомнила о том, как он говорил об одном сердце на двоих, бесконечно заботливый и беззаботный в этом своём порыве. «Глупость», - подумала она снова. Но теперь уже не знала, что имеет в виду. - Мне нужно время, миледи, - тихо произнёс Робин. – Это не так просто, как кажется. Позади него, держа на руках Роланда, стояла Мэрион – призрак из прошлого во плоти. Регина вспомнила ослепительную радость от возвращения Дэниела, когда все доводы и аргументы просто перестали существовать. Он оставался центром её мира даже после смерти. Он заставлял её сердце биться. Если бы Дэниел вернулся навсегда, живой и здоровый, смогла бы она отказаться от него ради кого-то, настолько тёмного и непредсказуемого, как она сама? - Нет, - медленно ответила Регина, закрывая глаза. – На самом деле всё гораздо проще. *** Генри остался на ночь – её благословение, её лекарство от боли. Свет, который никогда не померкнет. Когда она потеряет его, то сойдёт с ума. Не «если» - «когда». У Регины больше не было сил на глупые мечты и иллюзии. Однажды Генри уйдёт. Они все уходят. Ещё никто за все эти годы не захотел остаться. *** - Эмма пыталась поступить правильно. По старой привычке хотелось посоветовать Дэвиду и его женушке спрыгнуть с моста, если им так сильно хочется утереть всем нос силой своей истинной любви, которая может спасти от заслуженной и неминуемой смерти. Но Регина подумала, что именно такие мелочи определяют сущность человека, выдают в нём злодея, поэтому сдержала себя. Генри слегка толкнул её локтем, будто показывая, насколько гордится ею. Только это и согревало смёрзшееся в ледяную глыбу сердце, когда она повернулась лицом к Прекрасному. - Чизкейк? – дружелюбно предложила Регина. Закусочная была заполнена до отказа – народец крохотного городка взял её штурмом, потому что холодный ветер уже подул с моря, заставляя жителей сбиваться в стаи и как можно сильнее жаться друг к другу. Раньше при виде безоблачного счастья, которое было ей неведомо, Регина чувствовала, как острая тоска пронзает грудь, словно заточенный клинок, утопая в ней по самую рукоять. Но сегодня, наблюдая за тем, как женщина приникла к мужчине, а его рука скользнула вниз по спине любимой, заботливо и страстно одновременно, она ощутила лишь усталое одобрение. В жизни будет ещё много вещей, которыми она не в силах обладать. Так что толку гнаться за тем, что изначально не было ей предназначено? - Нет, спасибо, - нахмурился Дэвид. – Ты… хочешь сесть с нами? Нужно поговорить. Он указал на столик, за которым сидела Белоснежка с сыном, Эмма и Крюк. Генри был невидимой нитью, накрепко привязавшей её к этим людям. И только ради него Регина кивнула. - Я не злюсь на тебя, - сказала она Эмме, садясь за столик. - Вот и хорошо, - фыркнул Крюк. – Ты и не должна. Она совершила правильный поступок, так ведь? Она спасла жизнь. - И чуть не перечеркнула наше будущее, - с досадой ответила Регина и сделала глубокий вдох. Она не позволит пирату спровоцировать её и втянуть в очередной глупый спор. Да, она женщина с разбитым сердцем, но она всё ещё королева. - Я не знала, кто она такая, - Эмма выглядела беспомощно и жалко, говоря это. – Ты должна поверить мне, Регина. - А если бы знала? – спросила женщина, измученно потирая лоб. – Ты бы оставила её умирать? - Нет, - в этом вопросе блондинка была более уверена. Даже самонадеянна. Чиста. Так глубоко и по-настоящему чиста, несмотря на обстоятельства, несмотря на одиночество и потери. Регина вспомнила волну светлой энергии и то, насколько приятно было чувствовать её вихрь внутри. В груди кольнуло при мысли о том, как всё могло сложиться, если бы её магия с самого начала сверкала, переливаясь белым и золотым, а не текла вязкими потоками чёрного и болезненно-красного. Если бы внутренний голос сказал тогда: «У тебя есть выбор. Сделай всё правильно», - вместо того, чтобы раззадоривать и подстрекать, когда она встала на путь разрушения. - Зачем ворошить прошлое, - ответила Регина. – Что сделано – то сделано. Ты поступила так, как должна была. - Мы не жалеем о спасённой жизни, Регина, - голос Снежки был невероятно мягок. – Мы жалеем о том, что это причинило тебе боль. Могли бы и не напоминать. Регина вцепилась пальцами в край стола, чтобы затопившая сердце тоска не смогла утянуть её на самое дно. Если все они – Солнечная система, то Регина – это комета, которая мчится сквозь пустоту, оставляя после себя выжженный след от огненного хвоста. Она не вправе прикоснуться к поверхности ни одной из планет, чтобы не спровоцировать взрыв, уничтожающий всё живое. В детстве, глядя в темноту ночи, Регина думала, что комета – это звезда, которая ищет своё место в небе. Но теперь она знала, что комета – это изгой. Аномалия. Презираемый всеми источник разрушения и гибели. Она бы сделала себе ещё больнее, если бы только это было возможно. - Не жалей ни о чем, - Регина обнажила белые зубы в некоем подобии улыбки. – Так будет лучше. *** Её мать всегда говорила, что любовь – это слабость. Регина знала, что это ложь. Любовь – это сила, не имеющая себе равных. Любовь бесконечна. Любовь незабываема. Она может угаснуть, но никогда не исчезнет насовсем, как бы человек не хотел избавиться от неё. Любовь живёт дольше, чем амбиции и власть. Любовь – это то, что остаётся, когда всё остальное превратилось в пыль. Раньше эта мысль успокаивала Регину. Теперь это было больше похоже на предостережение. *** Ночью ей снятся сны. Иногда это хорошие сны. Воспоминания о солнечном свете и смехе, яркие вспышки зелёного – тёплый зимний плащ, грубая ткань которого приятного щекочет подушечки пальцев, – и бледно-жёлтого – нарцисс, вставленный в тёмные волосы знакомой рукой. В этих снах много улыбок. Ворохи листьев, весёлые посиделки у костра, поля и луга, журчащие ручьи. И мужчина – тепло его широкой груди и гулкое биение спрятанного внутри неё сердца. Ей снится обжигающее притяжение. Жадность лихорадочных поцелуев, откровенные стоны, движение пальцев там, где мокро и горячо, и вкус её имени на чьих-то губах. Да, это хорошие сны. Но есть ещё и кошмары. О страшном суде, где она лицом к лицу встречается с теми, кому причинила боль, физическую и душевную: тысячи обвиняющих взглядов, сломанных конечностей и дикие, истошные крики, которым нет конца. Ей снится, как её сжигают заживо. Обезглавливают. Разрубают мечом. Пронзают стрелами. Отравляют или проклинают. Убивают и не оплакивают. Ей снится Мэрион бок о бок с Роландом, Робином и Генри. Их глаза холодны и решительны, а пальцы указывают на отвесную скалу. Ей снится шаг в пустоту. Ей снится падение. В её сознании смерчем крутятся мысли об отпущении грехов и расплате. И она знает – точно знает – что из этого ждёт её впереди. Что из этого она заслуживает. Но всё равно, просыпаясь, она слепо шарит рукой по пустой половине кровати. Отчаянно ищет кого-то и не может найти. Но всё равно она дико – до боли, до исступления - жаждет. И этого ничто не изменит. *** - Ты должна открыть своё сердце для любви, Регина, - произносит Тинкербелл. - Я пыталась, помнишь? – отвечает женщина. – Конец этой истории оказался не слишком счастливым. Тинкербелл ёрзает на стуле, бросая на Регину быстрый взгляд мудрых, сияющих глаз. - Меня удивляет, - наконец говорит она, - твоя уверенность в том, что это и есть конец. *** Когда-то давным-давно Регина была девочкой. Просто девочкой. Хрупкой малюткой, которая любила лошадей и боготворила родителей. Она была принцессой. Принцессой, которая делала глупые ошибки, но никогда не желала зла. Которая верила всей душой, а потом перестала верить совсем. Которая считала до трёх и дула на мохнатую шапку одуванчика, загадывая истинную любовь и счастливый конец, пока не пренебрегла и тем, и другим. Она не всегда была злодейкой. Злыми не рождаются – становятся. Вечерами – долгими студёными вечерами, которыми так славится Мэйн, – Регина стояла на холодном воздухе, зябко кутаясь в плед, потягивая горячий сидор и смотря невидящим взглядом на горизонт. Она вспоминала о девочке, которой когда-то была. Покачиваясь на каблуках, она думала о том, что могла бы стать кем-то. Не героем и уж точно не злодеем. Но - возможно - она могла бы снова стать той девочкой. Для которой этот мир был полон надежд. Для которой ещё не всё было потеряно. Которая умела мечтать и заслуживала счастливый конец. Чаще всего она отгоняла эти мысли. Не могла представить себя уходящей в закат в поисках собственного «долго и счастливо». Не могла, потому что тень Мэрион висела над городом и дышала в спину. Но время от времени созвездие, прошедшее полный круг по чёртовому колесу поднебесья, останавливалось меж двух деревьев. Оно подмигивало ей с высоты, и Регина улыбалась. Орион. Охотник. Меткий стрелок. В такие вечера, в знак уважения созвездию, Регина деловито поправляла наброшенное на плечи одеяло, словно это был плащ для верховой езды, и срывала сотканный из воздуха одуванчик. Закрывала глаза, считала до трёх и загадывала желание. *** На её входной двери красовалась разрисованная цветными карандашами салфетка. Белая древесина была проткнута стрелой - мастерски сделанной, искусно заточенной. Регина выдернула её из двери, взвесила в руке. Женщина будто услышала песню, с которой эта стрела рассекла воздух, и треск, с которым она вонзилась в дерево. Звуки были до боли знакомыми, словно белый шум или тихая колыбельная. Без них Регина чувствовала себя чудовищно бессмысленной и пустой. Всего лишь... пустяк, по которому она будет скучать. На салфетке был грубоватый набросок летающей обезьяны и маленького мальчика с плюшевой игрушкой в руках. И надпись: «Роланд передаёт привет». Регина сглотнула, аккуратно убирая салфетку в нагрудный карман. Всего лишь пустяк. Один из многих. *** - Как ты? Недели спустя в закусочной устроили запоздалое празднование свадьбы Белль и Румпельштильцхена. Невыносимо радостный вечер окончательно испортило самонадеянное решение Робина наведаться к Регине, которая сидела снаружи, под навесом из мерцающих огоньков и опустошала один стакан скотча за другим. - В хлам, - ответила Регина. «Всё могло быть хуже, - мысленно заключила она. – Я могла бы пить виски». Подумав об этом, женщина сердито уткнулась взглядом в стакан: у мерзавца хватило наглости влезть и в эту часть её жизни. Даже алкоголь в сознании Регины был неразрывно связан с воспоминаниями о Робине. - А, - произнёс мужчина, присаживаясь рядом. Он был её тенью – половинкой, отрезанной у самого основания и улетевшей в ночную мглу, когда она была нужнее всего. «Попутчики», – говорил он. Изящная ложь. Регина залпом осушила бокал. Что ж. Она – не Питер Пен. Она может жить и без тени. - Зачем ты здесь? – резко спросила она. Лицо женщины казалось онемевшим, но даже скотч не помог скрыть дрожь, которая волнами прокатывалась по телу. Робин приблизился, выдыхая облачко пара. - Решил проверить состояние Её Величества, - сказал он. Так, как раньше. Скрывая искреннее беспокойство за дразнящей интонацией и флиртом. Будто он мог что-то изменить. Будто это было в его силах. И это… это слишком. - Не надо, - ответила Регина. Под действием алкоголя она всегда становилась слишком болтливой. А может, ей просто больше нечего скрывать: Робин и так знал о её секретах и слабых местах больше, чем кто-либо другой, включая её сына. – Перестань любезничать. Мне не нужны эти подачки – жалкие объедки, которые бросают с накрытого стола облизывающемуся щенку, - её руки тряслись так сильно, что лёд в стакане оглушающе зазвенел. – Ты подпустил меня слишком близко, а потом оттолкнул. Это самая гнусная выходка из всех возможных. Ты позволил мне чувствовать себя как дома, а потом выставил за дверь, заперев её на замок. Она смотрела на тающий лёд в бокале, и в её глазах плескались языки пламени. - Лучше было бы совсем этого не знать, - сказала она, незаметно для себя повышая голос. – Лучше было бы оставаться снаружи и смотреть сквозь стекло. В конце концов, именно там я всегда оказываюсь. Рано или поздно. В носу защипало, и Регина прикрыла рукой глаза, сгорая от стыда. - Когда одиночество затягивается на долгие годы, то учишься жить с этим, - попыталась она объяснить после недолгого молчания. – Привыкаешь нести на себе этот крест. Забываешь, что может быть по-другому. Она повернулась к Робину, лицо которого оставалось непроницаемым. Это обрадовало Регину: если бы она увидела в глазах мужчины хоть каплю жалости или сочувствия, то запустила бы в него стаканом. - Но когда тебе напоминают, каково это – полагаться на другого человека, зависеть от него, быть любимым... Когда кто-то встаёт рядом с тобой плечом к плечу, хотя раньше ты всегда боролся в одиночку… Как потом возвратиться к началу? Как вернуться назад… в никуда? Как снова научиться быть одиноким? Как… Она замолкла на полуслове, вцепившись холодными пальцами в воротник своей куртки. Робин так и не сдвинулся с места. Он не попытался успокоить, обнять или хотя бы прикоснуться к ней. Регина не знала, рада она этому или разочарована. - Твой образ преследует меня повсюду, - решившись на откровенность, она говорила всё тише. – Ты – везде, и я не могу выбросить тебя из головы. Робин дёрнулся, будто эти слова причинили ему физическую боль. - Я не хочу, чтобы ты делала это, - опустошённо прошептал он. Одно крохотное признание – первое за долгое время – и Регина, словно тот щенок, которым она так не хотела быть, вцепилась зубами в предложенное лакомство и проглотила его целиком. Захотелось повилять хвостом, униженно выпрашивая добавку. - Я убила Мэрион, - вместо этого сказала она. Лицо Робина помрачнело. - Да, у тебя почти получилось, - заметил он. - В другой временной линии - получилось, - разозлившись, упрямо настояла Регина. - Я сделала это. Я убила её. Я забрала твою драгоценную жёнушку, потому что могла, потому что она мешалась под ногами, потому что это было легко и удобно, потому что это делало меня сильнее. Я даже не знала её имени. Вот какой банальной, какой обыденной была для меня её смерть. Я сделала это. Сердце этой женщины ты держал в руках. Эту женщину ты назвал смелой и дерзкой, но не злой. Ты – идиот! Я была злой. Я и сейчас не ангел. Господи, да ты несколько десятилетий думал, что любовь всей твоей жизни мертва из-за тебя. Хотя это было моей виной с самого начала, а ты до сих пор притворяешься, что это ничего не значит. Что между нами действительно было что-то… Робин прервал её решительным поцелуем с привкусом отчаяния на губах. Сначала поцелуй был грубым и даже слегка безжалостным, а потом резко замедлился, становясь мягким, неторопливым. Его пальцы запутались в её волосах, а язык скользнул между губ, задавая ритм. Мужчина притянул Регину к себе, издав громкий стон, когда она выгнулась в спине и вцепилась в воротник его куртки. - Мы – те, кто мы есть, - сказал он, когда они оторвались друг от друга. Регина облизала губы, чувствуя на них сладость праздничного торта, и почувствовала резкий всплеск напряжения между ног. – Не те, кем мы были. Он взял её лицо в ладони, нежно вытирая большими пальцами мокрые дорожки со щёк. И Регина только сейчас поняла, что плачет. - Ты сделала много ошибок, - начал мужчина, и его слова жалили незащищённую, лишённую стальных доспехов кожу, будто раскалённые стрелы, находя самые слабые места, проникая в каждую маленькую ранку на теле. - Да, сделала, - глухо ответила она, готовя себя к любому, даже самому подлому, смертельному удару с его стороны. - Регина, - продолжил он. – Человек – это совокупность всех совершённых им поступков. Ты не можешь изменить прошлое, но у тебя не получится заставить меня ненавидеть тебя за это. Поэтому, пожалуйста, перестань даже пытаться, – с ворчанием упрекнул Робин, шутливо толкнув её лбом. – Даже зная твои тёмные стороны, я никогда не забуду обо всём хорошем, что есть в твоём сердце. О любви. Потому что ты хорошая – очень, очень хорошая. Лучшая, готов поспорить. Регина пропустила эти слова мимо ушей – эти изумительные, потрясающие, невероятно наивные слова. Особенно одно из них. - Любовь? – хохотнула она, и её смех был похож на звон разбитого стекла. – Вот что было между нами? Глаза Робина потемнели. - Тебе лучше знать, - вызывающе бросил он. – Это ведь ты рассказывала мне небылицы про пыльцу фей и судьбоносную встречу. - Это не небылицы, - оскорбившись, вспылила она. - Разве можно так легко отступаться от того, что считаешь правдой? – спросил Робин, и там – за щетиной, за линией волос на лбу, печальной улыбкой… за этой маской, намертво сросшейся с кожей, Регина увидела боль. Ему тоже больно. - Я не отступаюсь, - неосторожно ляпнула она, оглушённая своим открытием. Недоверчиво приблизилась – эти тёмные круги под глазами, его осунувшееся лицо… - «Любовь», - мертвым, пустым голосом передразнил он её. – «Вот что было между нами?» – Робин выглядел рассерженным. – «Ты до сих пор притворяешься, что между нами действительно что-то было», – снова передразнил он. – Так ты сказала? Регина моргнула. - Я… - Так знайте, Ваше Величество, моя Королева, - Робин на мгновение сбросил маску, и весь вихрь бушующих внутри него чувств отразился на его лице. – Четыре раза в жизни я испытал настоящую, великую любовь. Первой из них стал мой лук, второй - сын. Третьей – моя жена. А четвертой… - он схватил Регину за запястье и притянул к себе, заглядывая в глаза. - А четвертой – ты. Сердцу внезапно стало тесно в груди. Регина вскочила, собираясь уйти, потому что не могла больше терпеть это. Не могла больше слышать это. В его словах нет смысла. Нет будущего. Непостижимо. Неприемлемо. Она… Мгновение – и Робин уже на ногах, разворачивает её и прижимает спиной к стене. - Не уходи, - его искрящиеся голубые глаза умоляли так, как не смогли бы и тысячи слов. – Просто… Не надо. У Регины перехватило дыхание. Первый раз в жизни кто-то боролся за неё, и это лишало рассудка, выбивало почву из-под ног, разбивало сердце на части. - Как я могу остаться? – спросила она. – У тебя есть жена. С твоей стороны несправедливо заполучить её и меня одновременно. Несправедливо посвящать мне только часть своей жизни, когда я буду отдавать себя всю. Несправедливо… Робин покачал головой. - Ты действительно не понимаешь? – спросил он. – Я не могу посвятить тебе лишь часть – ты уже давно забрала меня всего, без остатка. И он поцеловал её снова, жадно и нетерпеливо впиваясь в мягкие губы. Его поцелуи каждый раз заставали врасплох. К ней никогда раньше не прикасались так - словно она оазис посреди бескрайней пустыни. Робин целовал так, будто в следующую секунду мир может рухнуть, и он хочет запомнить каждое мгновение, сохранить в памяти каждую деталь. Он пробовал её на вкус, пока губы не начали неметь, а в легких не кончился воздух, и когда они оторвались друг от друга, Регина рвано и тяжело задышала. - Я просил дать мне время, так ведь? – хрипло сказал он, прижимаясь лбом к её лбу. – Мне нужно было подготовить Мэрион. Потому что я… Послушай, я люблю Мэрион. Действительно люблю. Она часть меня – моя жена, мать моего сына и первый человек, который узнал меня настоящего. Но Регина… Регина. Я хочу, чтобы ты стала последним. Робин взял её ладонь и прижал к своей груди. - Клянусь, - сказал он тихо, вкладывая в эти слова всю свою нежность. – Я говорил, что мы – второй шанс друг для друга… я действительно верю в это. И Регина, которая провела всю свою жизнь, наблюдая, как желанное ускользает, разлетается на куски и горит адским пламенем, погибая от её собственных рук или от рук любимых ею людей, не смогла поверить своим ушам. - Что? – оглушенная, спросила она. Робин внимательно посмотрел на женщину, и на его губах появилась усмешка. - Ожидала другого ответа? – грубовато спросил он. – Наверняка выбрала наихудший сценарий. Беспросветная тьма и гибель, я так полагаю? Регина нахмурилась, глядя на свою ладонь, прижатую к груди Робина. - Согласно статистике, гибель и тьма настигнут нас в любом случае, - с сомнением произнесла она. Робин провел рукой по её волосам, наслаждаясь мягкостью шелковых прядей под пальцами, и засмеялся. - Ни за что, - пообещал он, и они снова целовались – под мерцающими огоньками и медленно плывущим по темному небу Орионом. Они целовались, и чувства – эти досадные слабости, которые Регина так и не научилась контролировать – вспыхивали внутри неё, словно фейерверки в ночи. Она думала о том, что будущее не может быть безупречным. Оно даже не всегда будет счастливым. Но ничего страшного, ведь счастливый конец – это, так или иначе, конец. А Регина? Она просто хотела знать, куда приведет её этот. *** Снежка, как и всегда, выглядела чересчур довольной – беременность давала ей на это еще больше прав, - а её кожа светилась так, что почти ослепляла. Регина поправила на носу солнечные очки и постаралась мыслить как можно более вежливо и доброжелательно. - А он симпатичный, правда? – принцесса толкнула её локтем, указав на Робина, который держал в руках бокал с шампанским и весь вечер не отводил от неё взгляд. На губах Регины появилась едва заметная улыбка. - От него пахнет лесом, - мягко произнесла она. И это само по себе было ответом.