Я, Ктулху

Я, Ктулху, или что такая хреновина с щупальцами на лице, как я, делает в этом затонувшем городе (47° 9' южной широты, 126° 43' западной долготы)

I. Ктулху — вот как они называют меня. Великий Ктулху. И никто не может произнести это верно. Вы записываете? Каждое слово? Отлично. С чего бы мне начать... Да-да? Хорошо. Начну с самого начала. Пишите, Уотли. Я родился бесчисленное количество вечностей назад, в тёмных туманах Кхаа'ингнайии (конечно, нет, я не знаю, как это пишется. Пишите так, как слышите), от безымянных родителей-кошмаров, под горбатой луной. Она была не просто луной той планеты, конечно — она была настоящей луной. В иные ночи она закрывала собой полнеба, и, пока она росла, можно было увидеть, как стекает по её плывущему лику кровь, окрашивая его в красный. В наивысшей точке своего движения луна покрывала болота и башни мёртвым рубиновым светом. Какие то были дни... Или, вернее, ночи. Там ведь было и солнце — вот только очень старое. Я помню ночь, когда оно, наконец, взорвалось: мы все выскользнули на пляж, чтобы на это посмотреть. Но я забегаю вперёд. Я никогда не знал своих родителей. Моя мать поглотила моего отца, как только он оплодотворил её, а она, в свою очередь, была съедена мной после рождения. Это моё первое воспоминание: то, как я извиваюсь, пытаясь из неё выбраться, и её вкус на моих щупальцах. Чему вы так удивлены, Уотли? Я считаю вас, людей, такими же отвратительными. Это мне кое о чём напомнило... шоггота покормили? Мне кажется, я слышу, как он тараторит. Я прожил первые пару тысячелетий в тех болотах. Мне там, конечно, не особо нравилось: я тогда был размером с четыре ваших ступни и цвета молодой форели. Большую часть жизнь я провёл, охотясь и поедая — и, в свою очередь, следя за тем, чтобы никто не пообедал мной. Так пролетела моя юность. Однажды — кажется, это был вторник — я обнаружил, что жить можно не только ради еды. (Секс? Нет, конечно. Я не достигну половозрелости до следующей спячки; к тому времени ваша ничтожная планетка уже остынет.) В тот вторник дядя Хастур проскользнул в мою часть болота с сомкнутыми челюстями. Что означало: он хотел не пообедать, а поговорить. Уотли, даже для вас, это ужасный вопрос. Я ведь не открываю рот – ни один из них – когда общаюсь с вами, не так ли? Вот и славно. Ещё один такой вопрос и я найду кого-нибудь другого, с кем я могу поделиться воспоминаниями. А вы станете кормом для шоггота. — Мы собираемся наружу, — сказал Хастур. — Не хочешь ли нас сопроводить? — Мы? — спросил я. — Что ещё за «мы»? — Мы, — ответил он. –— Азатот, Йог-Сотот, Ньярлатотеп, Цатоггуа, Иа! Шуб-Ниггурат, юный Юггот и ещё парочка. Ну, знаешь, все наши пацаны. (Уотли, это вольный перевод, вы должны это понимать. У большинства из нас несколько полов, а то и ни одного, а старый Иа! Шуб-Ниггурат имел так и вовсе тысячу, по его словам. Хотя его ветвь семьи всегда страдала преувеличением.) — Мы собираемся на прогулку, — продолжил он. — Может, и ты захочешь повеселиться. Я не сразу ему ответил. Сказать по правде, я не питал к своим кузенам особой любви, а из-за ужасного искажения слоёв реальности мне ещё и разглядеть их трудно было. По краям их фигур шла рябь, а у некоторых из них — у Сабаота, например — углов было чересчур много. Но я был молод и любопытен. «Должно же существовать что-то большее, чем моя обыденная жизнь!» — подумал я, пока прекрасные зловонные запахи болота окутывали меня, и где-то вдалеке кричали и скрипели нгау-нгау и зитадоры. Как вы уже могли догадаться, я согласился и заскользил вслед за Хастуром. Весь следующий месяц, насколько я помню, мы обсуждали, куда же отправимся. Сердце Азатота звало его в отдалённый Шаггай, Ньярлатотеп питал слабость к Месту, о Котором Не Говорят. (До сих пор не могу понять Ньярлатотепа. Когда я был там в последний раз, всё там было закрыто, и никто ни о чём не говорил.) Для меня всё выглядело одинаково, Уотли. Приведите меня во влажное, немного неправильное место — и вот я уже чувствую себя, как дома. Но последнее слово осталось за Йог-Сототом, и мы отправились в эту реальность. Вы ведь встречали Йог-Сотота, не так ли, моё маленькое двуногое чудовище? Так я и думал. Он нашёл путь, по которому мы попали сюда. Если честно, я не особо задумывался обо всём этом. Да и до сих пор не думаю. Если бы я знал, какие нас ждут впереди проблемы, я бы остался на месте. Но тогда я был так молод. Как сейчас помню: первой нашей остановкой был Дим Каркоса. То ещё местечко, напугало меня до ужаса. Это сейчас я могу без страха смотреть на вам подобных, но все эти люди, без чешуи или ложноножек… бррр. Первым, с кем я поладил, был Король в Жёлтом. Король оборванцев. Вы не слышали о нём? Некрономикон, страница семьсот четыре (полного издания, конечно) — там говорится о его существовании. И, кажется, этот идиот Принн упоминал его в Де Вермис Мистериис. Приятный малый, этот Король, когда привыкнешь к нему. Это он подал мне идею. Я спросил тогда: — И что же, во имя непроизносимой преисподней, делать в этом тоскливом измерении? А он засмеялся. — Когда я прибыл сюда впервые, — сказал он. — Кусочком света из космоса, я задавался тем же вопросом. А потом я познал радость завоевания: подчинять местное население, заставлять их бояться и поклоняться тебе… Тонна удовольствия. И, конечно, Древним это не понравилось. — Древним? — переспросил я. — Древним. С большой буквы. Они забавные. Похожи на бочки с головами-звёздами с такими огромными перепончатыми крыльями, несущими их сквозь космос. — Они летают по космосу? Летают? — я был шокирован. Я и не думал, что в наше время кто-то ещё летает. Зачем напрягаться, если всегда можно просто проскользнуть? Мне стало понятно, почему они называют их древними. Простите, Древние. — И чем же занимаются эти Древние — поинтересовался я у Короля. (Я расскажу о проскальзывании после, Уотли. Хотя это всё равно бесполезно. У вас же нет внаисндх’анга. Хотя, рокетки для бадминтона тут тоже могут подойти.) (Так на чём я остановился? Ах да) Я спросил у Короля, что делают эти Древние. — Ничего особенного, — объяснил он. — Им просто не нравится, когда другие ничего не делают. Я задвигал щупальцами, словно говоря «Да, встречал я таких в своё время», но, боюсь, Король не обратил на это особого внимания. — Случайно, не знаешь каких-нибудь подходящих для завоевания мест? — спросил я. Он махнул рукой в сторону выглядевшей очень скучно кучки звёзд. — Вон там есть одно, тебе должно понравиться. Землёй называется. Есть, где развернуться. Вот мудак. На сегодня всё, Уотли. Попроси кого-нибудь покормить шоггота, как будешь уходить. II. Уже пора, Уотли? Не глупите. Я помню, что посылал за вами. Память моя всё так же хороша, как и прежде. Ф'нглуи мгв'навх Ктулху Р'льех вгах'нагл фтагн. Вы ведь поняли меня, не так ли? В своем доме в Р'льехе в мертвом сне ожидает Ктулху. Преувеличение, конечно, но я и вправду не особо хорошо чувствую себя в последнее время. Да шучу я, шучу, одноголовый. Вы ведь всё записываете? Отлично. Продолжайте. Я помню, на чём мы остановились. Р’льех. Земля. Вот вам и пример того, как меняется язык, а с ним и значение слов. Никакой определённости. Не выношу этого. Когда-то Р’льех был всей Землёй, ну, по крайней мере, той частью, которой я управлял, влажной частью. А теперь мой маленький домик здесь, 47° 9' южной широты, долгота 126° 43' западной долготы. И вот ещё — Старейшие. Когда-то они называли нас Старейшими. Или даже Великими Старейшими, как будто между нами и теми бочонками вообще не было никакой разницы. Никакой конкретики. Итак, я прибыл на Землю, и тогда здесь было куда менее сухо, чем сейчас. Замечательное было место, в море столько живности, да и с людьми я поладил. Дагон и парни. Тогда мы жили в воде: я поработил их быстрее, чем вы могли бы произнести «Ктулху фтагн». И они строили и готовили. И позволяли готовить себя. Кстати, я ведь кое-что хотел тебе рассказать. Это случилось на самом деле. Как-то раз плыл по морю корабль. Круиз по Тихому океану. И был на том корабле волшебник, фокусник, который развлекал публику. И был на том корабле попугай. И он постоянно портил трюки волшебника. Как? Да просто. Он объяснял пассажирам, как именно фокусник всё проделывал. — Это вот он запихнул в рукав, — говорил попугай. — А тут вот второе дно. И фокуснику это не нравилось. И вот пришло время его самого великого трюка. Он объявил его. Засучил рукава. Взмахнул руками. И тут корабль покачнулся и во что-то врезался. Затонувший Р’льех возвышался над кормой. Орды моих слуг, преданных рыболюдей, скрутили пассажиров и утащили их на дно. И Р’льех снова скрылся под водой, ожидая, когда ужасный Ктулху восстанет и будет править. На волнах остался качаться незамеченный моими верными слугами фокусник — за это они потом жестоко заплатили. Высоко в небе волшебник заметил что-то маленькое и зелёное. Оно снижалось, снижалось и снижалось, пока не село на ближайший обломок и не оказалось попугаем. Он склонил набок голову и обратился к фокуснику. — Хорошо, я сдаюсь. Как ты это сделал? Конечно, случилось на самом деле, Уотли. Разве чёрный Ктулху, что выскользнул из тёмных звёзд, когда ваши самые ужасные кошмары ещё даже не родились, что ждёт того момента, когда звёзды выстроятся в линию, чтобы выйти из своей гробницы, воскресить верных и снова править, что готов научить получать удовольствие и от пиров, и от смерти — разве стал бы он вам лгать? Вот ещё. Заткнитесь, Уотли, не перебивайте. Меня не волнует, что вы уже слышали эту историю прежде. В те дни нам было весело — сплошные разрушения, жертвы, проклятия и резня, сукровица и слизь, и отвратительные игрища, которым и названия не придумать. Еда и веселье. То была одна большая вечеринка, и всем она нравилась — всем, кроме тех, кто заканчивал на деревянных пиках на столе, между кусочками сыра и ананасом. Ах да, в те времена по земле ходили великаны. Но ничто не длится вечно. Они спустились с небес со своими перепончатыми крыльями и правилами, и регламентом, и рутиной, и Дхо-Хна его знает, сколько там надо было форм заполнить, и все в пяти экземплярах. Банальные бюрократы, целая куча бюрократов. Стоит только взглянуть на них: пятиконечные головы — у каждого пять отростков, или рук, или что это вообще (хотя они не двигались, это точно). Никому из них не хватило воображения на то, чтобы отрастить три руки, или шесть, или сотню. Или одну. Нет, только пять. Я не имею ничего против вашей пятиконечности, Уотли. Но мы не поладили. Им не понравилась моя вечеринка. Они стучали в стену (метафорически). Мы на них и внимания не обратили. А потом они разозлились. — Хорошо, — решили мы. — Хотите море? Забирайте, вы, звездоголовые бочки. Мы переселились на сушу — в то время на ней было вдоволь болот — и построили огромные города, которые протянулись до гор и стали их частью. Знаешь, почему вымерли динозавры, Уотли? Из-за барбекю. Всего одно наше барбекю. Но эти пятиконечные кайфоломщики не оставили нас в покое. Они попытались передвинуть планету поближе к солнцу — или подальше? Никогда не спрашивал у них напрямую. Следующее, что я помню — мы снова живём под водой. Смехота. Город Древних был наказан. Они ненавидели холод и сухость, как и их слуги. И вдруг они уже в Антарктиде, и там сухо и холодно, словно в затерянных реальностях трижды-проклятого Ленга. На сегодня всё, Уотли. И попроси кого-нибудь покормить этого чёртова шоггота! III. (Профессор Армитаж и профессор Уилмарт убеждены, основываясь на анализе текста и длине предшествующих глав, что из манускрипта пропало по меньшей мере три страницы. Я с ними согласен.) Звёзды изменились, Уотли. Представь, что тело отрезали от твоей головы, и теперь ты комочек плоти на прохладной мраморной плите, моргающий и задыхающийся. Вот так оно и было. Вечеринка закончилась. Нас убили. И теперь мы ждём здесь, внизу. Ужасно, не правда ли? На самом деле не очень. Во имя безымянного ужаса, я и подождать могу. Я сижу здесь, мёртвый и спящий, наблюдаю за тем, как империи людей рождаются и погибают. Они для меня не более, чем муравьи. Однажды — может, завтра, а, может, через столько «завтра», сколько вы и представить не сможете — звёзды в небесах сойдутся в правильной линии, и придёт время разрушения: я восстану из глубин и буду снова властвовать над миром. Бунт и наслаждение, кровавая пища и едкий дым, вечные сумерки и кошмары, и крики мёртвых и немёртвых, и заклятия верных. А после? Я покину эту реальность, когда мир превратиться в холодный пепел, летящий вокруг погасшего солнца. Я вернусь туда, где кровь стекает по лику луны, и луна таращится с небес, как глаз утонувшего моряка, и я залягу в спячку А потом я найду себе пару и однажды почувствую, как мой малыш шевельнётся и начнёт проедать свой путь к свету. Хм. Вы всё записали, Уотли? Хорошо. Вот и всё. История завершена. Угадай, что мы будем делать теперь? Именно. Пойдём кормить шоггота.