Вместе с дымом...

Дни в приюте Вамми пролетали ужасно уныло: утро, завтрак, занятия, обед, снова занятия, ужин, свободный, но не менее скучный, вечер и комендантский час, после которого мы все должны были быть в кроватях и сладко посапывать носами. Конечно, порой нам доставались тайны, которые предстояло разгадать. И, что случалось еще реже, к нам приходил Эл. Тот день тоже мало, чем отличался, пока вечером не объявили о том, что великий детектив навестит нас. И вместе с Лавлиетом к нам пришел Ты. Молчаливый медноволосый мальчик-серб... Хах, знаешь, если бы не твои глаза, скрытые за цветным стеклом защитных очков, я бы так и не подошел знакомиться с тобой. Почему-то безумно хотелось узнать, какого они цвета. Я сливал это желание на то, что из меня воспитывали детектива, а потому привилась привычка не оставлять какие-либо загадки неразрешенными. Твои глаза стали загадкой-приманкой для меня, и я попался на этот, полагаю, незапланированный тобою крючок. - Привет, я Мелло, - улыбнувшись, говорю я и тяну к тебе ладонь для рукопожатия. Ты, на мгновение уставившись на мою руку, несильно пожимаешь ее и отвечаешь: - Мэтт. Просто Мэтт. Здравствуй. Тогда я еще не знал, что ты станешь для меня тем, о ком я мечтал всю свою жизнь. Другом. Я всегда восхищался тобой, Дживас. И не хотел тебя потерять. Поэтому я никогда не делал попыток снять с тебя очки и не спрашивал тебя о цвете твоих глаз. Я желал, чтобы ты оставался для меня загадкой, которую было бы невозможно полностью разгадать, а ты, возможно, подсознательно ею и оставался. И я благодарил бога, что ты не перестаешь быть интересным для меня, как перестали остальные, за малым исключением Лавлиета, с которым вы были чем-то похожи, и отрешенного от всех Нейта. В день своего побега из приюта я пообещал, что мы еще обязательно увидимся, а после, стоя на коленях в церкви, я просил господа, чтобы мы с тобой обязательно встретились. Тогда я даже представить себе не мог, какие последствия понесет за собой эта встреча... Сколько времени прошло с тех пор? Четыре года? Да, уже четыре года я тебя не видел. Как странно: каждый месяц одного и того же числа я начинаю хандрить и открыто посылать всех, кто рискнет со мной заговорить на любую тему. А тебе, я думаю, хватило бы одного едкого замечания, чтобы я закрылся в себе. Но почему-то я уверен, что ты бы просто находился рядом и молчал... И вот такой день вновь настал. Сейчас все для меня столь уныло, что коньяка, заеденного плитками горького, становится слишком мало. Я открываю новенькую пачку "Mild Seven" и, достав сигарету, закуриваю. Мысленно возвращаюсь в тот день, когда мы с тобой попробовали нашу первую сигарету. Ты тогда еще ее трубкой мира назвал, а я, рассмеявшись, подавился дымом и закашлялся. Ты, похлопав меня по спине, забрал сигарету. Вдыхая, впускаю в себя белый пряный дым. Интересно, а ты уже знаешь, как противно курить после коньяка? Случайно проглатываю очередной сгусток белых клуб, отчего в носу нещадно свербит, но я терплю, теперь стараясь не кашлять. Наблюдаю за постепенно сгорающей сигаретой: рыжий огонек постепенно добирается до фильтра, сжигая табак. Рыжий... Слишком яркий цвет. Не такой мягкий, как твой. Вспоминаю, как, задумываясь, пропускал твои волосы через пальцы, и что-то начинает ныть в груди. Тебя злило, когда я трогал твои волосы, но негодование ты всегда скрывал за стеной шуток. А я, понимая это, прекращал трогать твою шевелюру. Обжигаю губы о тлеющий фильтр и, издав пару матерных слов, выкидываю уже ставший непригодным бычок. Резкая физическая боль возвращает меня из пучин прошлого. - Мелло, тут к тебе пришли, - раздается голос одного из мафиози. - Я же просил никого не пускать! - рычу я и, не глядя, запускаю пустую бутылку пятизвездочного в дверной проем. Слышу звук, гласящий, что бутылка была поймана, и чьи-то неторопливые шаги. Прищуриваюсь, сжимая рукоять своей беретты. Шаг... Еще шаг... Не успеваю повернуться лицом к незваному гостю, как чувствую теплые объятия, сопровождаемые запахом тяжелых сигарет и машинного масла. - Кто это захотел стать претендентом на пулю в лоб? - сухо говорю я, глядя на полосатый рукав чьей-то кофты. А по комнате эхом разлетается до боли знакомый, хоть и повзрослевший, голос: - Мэтт. Просто Мэтт. Здравствуй...