Я рисую...

Я рисую… Я никогда не рисовал… Нет, рисовал, давно, в детстве, когда не мог выразить словами то, что бурлило внутри меня, порой разрывая на куски. Рисовал, когда голова взрывалась от идей, мыслей, эмоций. Выплескивал на холст черноту своих фантазий, яркость собственных эмоций и размазывал все это широкими мазками, сатанея от того, что испытываю. Но я изменился. Научился справляться со всем разнообразием, что есть внутри меня и перестал рисовать. Совсем. Дедукция увлекла, разум заработал, будто смазанные шестерни в вечном двигателе. Это стало наркотиком — моим персональным, который впрыскивался в кровь с адреналином, запуская сердце в гиперактивный режим. Порой я отчетливо слышал, как оно качает кровь по организму и дрожал изнутри, испытывая невероятное возбуждение от этого ощущения. Я рисую… Мои длинные ноги едва умещаются на подоконнике. За окном дождь. Опять! Снова этот гадкий дождь. Мне не хватает дыхания, не достает воздуха в легких, я переполнен эмоциями, забит до отказа чувствами. Идиотские, идиотские чувства! Я рисую… Карандаш скользит по альбомному листу резко, замирая на изгибе твоей брови, тонко очерчивая контур. Губы не выходят, они никогда не выходят. Твои губы не получаются, потому что я не знаю, какие они, не могу рисовать то, что не трогал, чего не касался. И меня это раздражает! Неимоверно! Сминаю лист, вырываю его, глядя на неровные края. Задерживаюсь взглядом на твоих глазах. Ты грустишь. Да нет же, грущу я, поэтому и глаза твои грустны — мне так хочется. Мне хочется, чтобы ты грустил, чтобы хаотичные мысли обо мне бились в голове, мешали тебе, заставляли нервно мерить шагами твой новый кабинет. Я рисую… Снова… Твои глаза повсюду, вокруг меня, ты смотришь и мне от этого противно. Противно от того, что это — суррогат, подделка и меня тошнит от него. Я отравлен, мой мозг расплавлен тобой, точнее твоим отсутствием, но я все рисую, и рисую, и рисую… Ты приходишь снова и снова. В среду, пятницу, вторник, воскресенье. Я вижу тебя и рисую… Рисую тебя, и себя рядом с тобой. Всегда, всегда мои глаза направлены в твою сторону. Я смотрю на тебя сквозь тонированное стекло и хочу кричать, орать тебе о своей тоске, чертовой тоске, которая скручивает все внутри, сжигает дотла меня, выжигает в мозгу огромное отверстие. Я с ненавистью смотрю на свой телефон, потом снова на тебя. Ты досадливо качаешь головой, поджимаешь губы, которые никогда у меня не выходят, НИКОГДА, резко проводишь по волосам и вскидываешь руку к звонку. Замираешь. Мельком кидаешь взор на окно и у меня замирает сердце, когда я вижу ответную тоску и лихорадочно бросаюсь рисовать. Я рисую… На этот раз все четко, быстро, лишь факты и ничего более. Я не хочу их видеть, эти твои факты, но я вижу и мне снова хочется размазать свою черную злость по холсту, а после сжечь. Не хочу больше этого. Не хочу больше тебя. Оборачиваюсь и осматриваюсь — ты повсюду. Ты все поймешь, стоит тебе только войти сюда. Ты на каждой стене, в каждом штрихе, каждый рисунок –откровение, признание, тайна. Моя. Только моя. То весело, то хмуро, то нежно… Да, я помню это выражение твоих глаз, когда твоя голова немного склонена направо, а глаза, немного потемневшие в полутьме гостиной и светящиеся бесконечной нежностью, смотрят только на меня. Я рисовал их сотни, тысячи раз. Я бросаюсь к окну и смотрю, как ты твердым шагом уходишь. Не оборачиваясь. Ты не придешь больше, не простишь мне этого. Я знаю. Мы порознь, но ты со мной. Я медленно обвожу взглядом комнату и вдруг бросаюсь срывать листки, которыми оклеен весь мой дом. Час уходит на то, чтобы очистить стены и я, совершенно запыхался, но все еще дико возбужден. Смотрю на себя в зеркало, руки мнут бумагу, рвут на части. Все летит в камин. Щелчок и бумага мгновенно вспыхивает. Твои глаза сгорают заживо, а с ними тоска, нежность, и моё сердце. — Привет, Шерлок. Занят? — Дело. — Тут ничего не меняется, совсем. Не думал сменить обои? Вскидываю бровь и раздраженно отмахиваюсь. — Не мои проблемы. Меня все устраивает. Зачем ты здесь? — Соскучился. Я едва заметно дергаюсь и безжалостно чеканю. — Зачем? — Зачем скучать? Шерлок, это не поддается объяснению. Я тоскую по нам, по тебе. — Сантименты. — Прости, я не вовремя. Я вообще не к месту и не ко времени. Я едва не срываюсь на крик. Хочу подскочить и встряхнуть тебя, хочу провести пальцами по губам, чтобы понять, какие они, хочу, чтобы ты сел напротив и посмотрел на меня, склонив голову набок. Нежно. Как смотришь только ты. — Да. — О. Я вижу, как ты побледнел, натянуто улыбаешься. Я не вижу этого, мои глаза закрыты, но я чувствую тебя лучше, чем самого себя. — Мне лучше уйти. Думаю, мне не стоит больше приходить сюда. — Да. Ты разворачиваешься и почти выходишь, но замираешь у дверей, а все внутри меня ухает вниз — только не возвращайся, только не возвращайся, потому что я не выдержу, не смогу. — Это правда ВСЁ? — задаешь вопрос и закрываешь дверь с грохотом, отчего я невольно открываю глаза и смотрю на тебя, взбешенного. Я замираю на миг, впериваясь взглядом в дверное полотно позади тебя. Ты хмуришься, моргаешь, не понимая, что происходит. Оборачиваешься и смотришь. Я не заметил его, не спрятал. Твои глаза смотрят нежно с рисунка, твои губы едва прорисованы, но улыбка удалась — искренняя, только для меня. Эта — для меня. Других — не знаю. Не хочу знать. Я не дышу, холодея изнутри. Вся моя тоска, все моё одиночество в этом листке, единственном доказательстве моего НЕравнодушия. Ты смотришь целую вечность. Я не представляю, что ты думаешь, я не представляю, что ты чувствуешь, я не представляю… — Чаю? — Да…