Всегда вниз

— …бедный, бедный мальчик… На этих словах Лорд сделал отчаянный бросок в сторону Табаки, надеясь достать до него и заткнуть кулаком фонтан причитаний, изливавшийся последние десять минут на всех, кто был в спальне, но адресованный персонально ему, — но не преуспел. Подушечный щит без труда отразил атаку. — Ай-ай-ай, нельзя быть таким нервным, Лорд, — пропел Табаки из укрытия. — Я тебе нос сломаю! — рыкнул Лорд в бессильной ярости. — Тогда он будет гнусавить, а это еще хуже, — заметил Сфинкс, усевшийся на полу и зажавший в уголке рта сигарету. Лорд скрипнул зубами. «Бедный мальчик». Сколько раз он слышал эту фразу! Он уже был готов убивать, потому что его достало, достало, достало бесконечное лживое сочувствие всех окружающих, словно он просил об этом! Словно он младенец, над которым надо сюсюкать! Никто не имеет права его жалеть, никто! *** «Бедный мальчик». Он наелся этого еще в детстве. Подружки матери, тетки-бабки — у него обширное генеалогическое древо, почти генеалогический лес, — все, вплоть до седьмой воды на киселе, норовили потренировать на нем свое умение поохать-повздыхать со значением, покивать в нужный момент и состроить гримасу попечальнее. Он словно был ебучим зеркалом, перед которым можно кривляться, повышая навык. Годы шли, он рос и под горлышко, под завязку наполнялся тошнотой, которая становилась гуще при очередном сочувственном вздохе и покровительственном похлопывании по плечу. Это закончилось, когда в очередном припадке молчаливого бешенства Лорд расколотил вазу в гостиной, швырнув в нее пепельницей. Броском он гордился до сих пор. Но бабки-тетки сразу заохали: бедный мальчик, нервный срыв… Неужели вы не понимаете, хотелось заорать ему, что это вы, вы довели до нервного срыва?! Он готов был задушить каждую своими руками, если бы это помогло их заткнуть, но знал, что на их месте немедля вырастут новые поганки и будут сочувственно кивать шляпками: бедный, бедный, какое несчастье для семьи… Но для его матери это оказалось последней каплей, и месяц назад она пристроила его в Дом. Избавилась, как от чемодана без ручки, который наконец надоел так, что это пересилило жадность, и вздохнула спокойно. Лорд бы и ее придушил, но он отлично понимал, что тогда не отделается кукованием в Сером Доме. По крайней мере, без него семье сделалось проще жить — а ему сделалось проще без семьи. Правда, деньги отцом переводились регулярно, но куда их тут было девать? А главное — как? Этот интернат, срань господня, выглядел так, словно инвалидов — он не боялся этого слова; инвалидов — отсылали сюда умирать. Облупившиеся стены, кривой пандус на крыльце. Лифт есть, и на том спасибо. А так без чужой помощи ничего не сделать, разве что задницу себе вытереть он был в состоянии. А вот пристроиться на место, где это можно осуществить, — уже нет. Но он все равно упорно делал все сам, и оттого уже обзавелся множественными синяками и ссадинами. Конечно, радости это не прибавляло. *** Лорд подполз к краю кровати и подтащил к себе коляску. Группа, в которую его зачислили при поступлении сюда, — «стая», как они называли себя, — попыталась было отучить его бросать коляску где ему было удобно, но потом Лорд чуть не выбил из-за этого Горбачу зуб, и его оставили в покое, рассудив, что лучше пару раз споткнуться, нежели заиметь изувеченного состайника. А Слепой, который тут явно был за главного, отчего-то лишь пожал плечами и забыл об этом деле, хотя накануне заставил Табаки подбирать брошенный на пол свитер. Переползать на сиденье было само по себе несложно, но он еще не придумал, как обезопасить себя от внезапно едущих колес, и уже пару раз растягивался на полу. Последний раз, когда такое случилось, невовремя хихикнувший Лэри обзавелся хромотой на пару дней: дернув коляску за сиденье, обозлившийся Лорд заехал ему колесом по колену, исключительно болезненно. Но что поделать, если всю жизнь до этого Лорду придерживали коляску, переносили, а потом помогали перебраться, сдували с него каждую пылинку и год за годом, год за годом ничему не давали научиться! И теперь он выглядел имбецилом, только позавчера севшим в инвалидное кресло, или, еще хуже, — притворщиком, разыгрывающим дурной спектакль. Но этого он хотел меньше всего на свете. Самое поганое — они его все равно не боялись. Нет, он не держал в страхе свою группу только потому, что кидался на любого, кто смел проявить жалость или насмешку. Они уворачивались — или не уворачивались — от его ударов, но в них не было страха, только нежелание связываться. И сочувствие, гребаное сочувствие, которое он узнавал под любой личиной, под самым толстым слоем замазки, куда бы ни спрятали, все равно чувствовал, как смрадный запах от дохлой крысы. Вышибив подножкой коляски дверь, Лорд выкатил из спальни, трясущимися руками прокручивая ободья. Пальцы плясали, задевали пыльные шины. Какая-то соринка кольнула ладонь — он бездумно обтер ее о джинсы и тут же скривился, осознав этот жест. Заражается… Здесь все были поразительно небрежны и нечистоплотны, а Лорда с малолетства приучили к чистоте. К чистоте, блядь, и этикету. Кому нужен этикет калеки? Отвешивать поклоны костылям? Его тошнило от того, какой вес имела его фамилия, какой вес имела чековая книжка отца — что там, за пределами Дома, что здесь, среди воспитателей и учителей. Тошнило от того, что в семье от него ждали чего-то, а он не сумел оправдать этих ожиданий, будто назло им всем не мог ходить. От того, что здесь от него не ждали ничего и любую выходку принимали, как кратковременный дождь: «скоро кончится». Тошнило от самого себя. Доехав до расширения коридора, которое тут с какого-то лешего прозвали Перекрестком, Лорд остановился. Пальцы все еще тряслись; он пошарил по карманам, но мятая пачка сигарет, должно быть, осталась на кровати. Здесь почти все курят. Смолят, словно запасные легкие раздают по пятницам. Но хотелось не курить, хотелось напиться до отруба, чтобы потом не помнить, что делали с его телом, куда несли и бросали, пусть хоть ноги отпилят. Он с каким-то садистским наслаждением стиснул ногтями коленную чашечку. Больно. Больно, блядь, а толку никакого! Постукивание привлекло внимание Лорда, короткое и ровное, словно тиканье метронома. Кто-то шел, помогая себе тростью. Развернув коляску, Лорд стал ждать его появления. На Перекресток шагнула длинная черная фигура, гротескно-угловатая, с кактусом в горшочке, трогательно прижатом к груди. Высокий светловолосый парень в черном пиджаке в фиолетовую полоску опирался на трость, откровенно хромая, но при этом вид у него был отстраненный, словно не он тут ковылял, как подбитая камнем птица. Лорд фыркнул при виде горшочка, и парень повернул голову, находя его взглядом больших, навыкате, неприятно желтых глаз. Лорду стало неуютно и одновременно стыдно за это, словно он смотрел «Симфонию ужаса» и тайком боялся лысого урода с приклеенными зубами и когтями. Подавив этот глупый мимолетный страх, Лорд вздернул подбородок: — Эй! Владелец кактуса остановился, с интересом изучая источник звука. — Где тут можно выпить? — Лорд намеренно не здоровался: много чести будет. Желтоглазый будто бы переглянулся с кактусом, обдумывая вопрос. — Выпить? — Он шагнул ближе и как-то вдруг оказался на мизерном расстоянии, склонился над коляской, изучая Лорда. — Могу подсказать. Верно, могу. Кэрролл, подумалось Лорду, у них тут больной Кэрролл прописался и диктует реплики, словно суфлер. — Ну подскажи, — нетерпеливо хмыкнул он. Желтоглазый выпрямился: — Ты тут совсем недавно. — Он не спрашивал, а утверждал, точно от Лорда все еще пахло дорожной пылью. Но нихрена ведь подобного, на нем же чистая белая рубашка — он не выносил пропотевших или заляпанных вещей. — Тебя уже назвали? Лорд скривился, словно щеку проткнули иголкой: — Дебильная у вас тут традиция. Лорд. — Стервятник, — новый знакомый наклонил голову в лучших традициях английских графов. — Какая уж есть. Или ты предпочитаешь, чтобы тебя все, кому не лень, окликали твоим настоящим именем? Учителя и так этим не брезгуют. Лорда перекосило от оскомины, возникшей после этой фразы: так все и было, и часы занятий делались сущим мучением. — Ты обещал подсказать, где достать выпивку, — напомнил он. Стервятник улыбнулся — дружелюбно, но сердце вдруг трепыхнулось, точно желая спрятаться от этой улыбки. Зубы у него были острые, словно он их специально подпиливал, чтобы соответствовать образу Носферату. — Идем, — Стервятник кивнул на коридор и пошел первым, размеренно постукивая тростью. «Идем» — как нормальному, здоровому человеку. Не «кати следом», а вот так. Приятно все-таки. Лорд поехал следом. Новый знакомый не вызывал доверия, но и сторониться его пока не хотелось. Он был странным, совершенно явно двинутым, как и все здесь, но более адекватным, чем группа, в которую Лорда поместили. Возможно, с ним удастся нормально поговорить. Стервятник толкнул какую-то дверь — сколько тут дверей, все расписанные, все разные, аж в глазах рябит, — и шагнул в классную комнату. У Лорда, въехавшего следом, едва не случился приступ удушья. Тут было сыро и пахло травяной гнилью: примерещились подмоченные стебли, разлагающаяся на компост осенняя трава, влажная земля, комкующаяся в пальцах… Он потряс головой и сообразил, что зелень застилает взгляд. Успев запаниковать, понял, что шторы на окнах плотно задернуты, а вокруг невероятное количество горшечной флоры, отчего и зеленый рассеянный свет. Где-то капала вода. — Минутку, — Стервятник пристроил кактус на заваленный тетрадями стол и нырнул куда-то меж разлапистых растений, названий которых Лорд не знал. Чем-то громыхнул — смутно угадывался за листьями шкафчик — и вернулся с пыльной бутылкой темного стекла, которую и протянул Лорду: — Прошу. — Это что? — с подозрением спросил тот, брезгливо обхватывая пыльное горлышко пальцами. Стервятник задумался, точно на ходу придумывал ответ. — Текила, — наконец ответил он с мечтательным видом. — Лично изготавливал. Нет причин для волнения, ею еще никто не отравился. «Ты будешь первым» так и просилось вслед этой реплике. Лорд бы не удержался, но Стервятник промолчал, обрубив фразу и хищно-желтыми глазами глядя на него. Тот отвинтил крышку, принюхался. Сивуха, отдающая почему-то гвоздикой. А как славно было бы отравиться и поглядеть на разочарованные лица тех, кто его жалел и утешал! Мстительно улыбнувшись, Лорд глотнул неизвестного напитка — и чуть не выронил бутылку. Маслянистая жидкость оказалась мерзкой на вкус и очень крепкой, хотя как тут можно было такое изготовить, он не мог даже предположить. Прокашлявшись, Лорд с ненавистью взглянул на Стервятника. Тот нежно рассматривал ближайшее растение в здоровенной кадке: казалось, сейчас кинется целовать глянцевые листья. Похоже, ему было все равно, загнется новичок от его настойки или выживет. Лорд выдохнул и сделал второй глоток. Этот пошел легче, точно горло смазали, чтобы алкоголь катился в желудок без проблем. За привкусом сивухи вдруг проступила какая-то ягодная нотка — вот уж во что было сложно поверить. Чуть затеплилось в груди, обозначая, что «текила» все-таки начала работу в организме. Лорд хмыкнул. — Ничего так. — О, я рад, — Стервятник с готовностью обернулся и снова оскалился, поудобнее перехватывая трость. — Как тебе на новом месте? — Херово, — честно ответил Лорд. — Жаль, — огорчился Стервятник, траурно опуская уголки тонких губ. — Впрочем, не все способны оценить… Да, да… Что ж, в любом случае ты привыкнешь. — Как же, привыкну, — скривился Лорд и еще раз глотнул текилы. Почему «текила»? Почему не «бормотуха» и не «отрава»? Для красоты? — Они там все конченые психи, и… Он запнулся, сообразив, что чуть не выложил новому знакомому всю свою накопившуюся злобу, чуть не расписал в красках: над ним издеваются, намеренно подчеркивают его беспомощность и едва ли не любуются собой и своим благородством, когда помогают ему в тех вещах, которых простой человек даже не замечает, выполняя действия автоматически. Нет, жаловаться он не станет. Никогда. Стервятник загадочно улыбнулся, словно услышал несказанное, и чуть ссутулился, обеими ладонями опираясь на трость. — Поверь, это не самый большой недостаток. *** Коварный эффект «текилы» обнаружился, когда Лорд, проведя в классной комнате со Стервятником около часа и промотавшись по коридорам почти до отбоя, въехал в стену около двери четвертой. Причем он свято верил, что направляется в дверь — но та бессовестно мотнулась в сторону, а стена услужливо ткнулась в подножку коляски, да так, что Лорда встряхнуло. — Да блядь! — не выдержал он, когда и вторая попытка не увенчалась успехом. Ненавистная спальня словно отказывалась его впускать. На голос выглянул Лэри и уважительно присвистнул: — Ничего себе ты накачался! — Тебя не спросил! — огрызнулся Лорд, пытаясь сообразить, как же попасть в спальню и при этом не позориться больше, чем уже опозорился (когда успел, когда?). — Что там за шум, Лэри? — завопил Табаки из спальни. — Нас уже штурмуют? Началась осада? Подогнали боевых слонов? — Лорд напился, — Лэри, опасливо обойдя коляску, взялся за ее ручки. — Либо у Крыс, либо у Птиц, — резюмировал высунувшийся из умывальной в тамбур Сфинкс, щуря глаза в обрамлении мокрых ресниц. С его подбородка капала вода. — Умеешь заводить знакомства. — Да пошел ты!.. — Злость встала поперек горла, и Лорд даже не сообразил, что, пока он выплевывал эти слова, Лэри вкатил его коляску в спальню, как-то договорившись с дверью. Сфинкс вошел следом и мотнул головой, стряхивая капли с носа и подбородка. — Как же вы меня все достали! Если еще хоть одна сука скажет, что я «бедный» или «несчастный»… — Разве мы такое говорили? — спокойно перебил его Сфинкс. Лэри предпочел убраться подальше, на свою кровать. — Он говорил! — Лорд обличительно ткнул пальцем в Шакала, и тот немедля надулся и запыхтел, явно собираясь отражать атаку. — Он все время что-нибудь говорит. — Это должно меня успокоить?! — вскипел Лорд. — Послушай, — Сфинкс навис над ним, странно извернув шею, — пока ты не сладишь с собой, тебя ничего не успокоит. Хоть упейся, легче не станет. Договорись с собой. От злости перед глазами на миг все выбелилось, как на пересвеченной пленке, Лорд рванулся вперед, желая вцепиться зубами в эту длинную, неприятно тревожащую шею, но гравитация явно была заодно с обитателями четвертой. Пол ринулся навстречу, обжег ладони и врезал по коленям так, что Лорд взвыл, от боли скручиваясь в улитку. Никто — странно — не произнес ни слова, не кинулся на помощь. Все молча глядели, как он корчится, глядели равнодушно, точно на высохшую между рам муху. Сволочи, сволочи! — Развлекаетесь? — В комнату бесшумной тенью скользнул Слепой, оплел пальцами грань косяка, явственно прислушиваясь. — Поднимите его уже. Нечего ему на полу валяться. Набросаете вечно всякого... У Лорда от обиды навернулись слезы. Пришлось до боли закусить губу, загоняя предательскую влагу обратно: нет уж, этого он им не покажет! Сфинкс шагнул ближе, молча, одним пинком отправил коляску в угол, где ей и полагалось стоять. Горбач поспешно подхватил Лорда, чтобы помочь забраться на кровать, к нему присоединился Черный. Волк занялся варкой кофе. Спальня снова зашуршала повседневьем. С головой завернувшись в одеяло, пахнущее отчего-то колбасой, Лорд беззвучно давился слезами, горькими и ядовитыми. Он хотел, чтобы к нему относились, как к равному, а получал то сочувствие, то, как сейчас, равнодушие – потому что был слаб. Он слабак, и, пока таковым остается, все так и будут — молчать над ним. Даже если он будет загибаться — будут молчать. *** — Да ладно, не переживай так, — Горбач на ладони протянул Лорду таблетку и подал стакан. Все утро Лорд мучался похмельем после сомнительной текилы Стервятника и никак не мог вспомнить, сколько вчера выпил и как добирался до четвертой. На завтрак он не поехал, отлеживаясь и трясясь в похмельной холодной лихорадке. У времени завтрака был несомненный плюс: все обитатели четвертой испарились, и наступила блаженная тишина, без сочувственных подколок Табаки и равнодушия Сфинкса, без оханья Лэри и молчаливого присутствия Слепого, который вообще, кажется, имел привычку спать прямо на полу. Горбач, единственный сердобольный человек, остался с Лордом и даже раскопал ему какую-то пилюлю. С грехом пополам проглотив лекарство, Лорд обнял подушку и зарылся в нее носом. — Сраная богадельня, — пробубнил он. — Все тут на голову ебанутые. И я тоже свихнусь скоро. — Ты просто еще не привык, — примирительно возразил Горбач. — Привыкнешь. Он посидел рядом, молча, вздыхая о чем-то своем, потом стал сколупывать с руки подсохшую болячку. — Это все оттого, что тут такой гадюшник, — не выдержал Лорд спустя минуту. Мысли так отравляли и без того не радужное утро, что хотелось сплюнуть яд прямо на наволочку. — Как вообще тут можно выжить?! — Ну, выживают как-то, — пожал плечами Горбач. — Вон, Сфинкс, например, вполне себе справляется. Кофе, конечно, не сварит, но в драки с ним давно не ввязываются. Хорошо его Седой натаскал, хоть никто толком и не знает, как. — В смысле? — Лорд мутно прищурился. — Ну, был парень из прошлого выпуска, Седой, — Горбач стряхнул отковырянную корочку с пальцев, — он Сфинкса как-то там тренировал. И поэтому он теперь такой крутой. Сфинкс, в смысле. Лорд глядел перед собой, не видя расплывшихся от стирок незабудочек на наволочке. В затуманенной голове крутилось сказанное Горбачом. Вот оно. Вот же оно. *** Лорд подстерег Сфинкса, когда тот возвращался в четвертую, на ходу беседуя о чем-то с худым парнем, за каким-то хером нацепившим на шею собачий ошейник с шипами. Лорд соблаговолил кивнуть в знак приветствия, и на этом запас вежливости у него кончился. — Надо поговорить, — заявил он Сфинксу. Тот лишь выразительно приподнял левую бровь, точно особа голубых кровей, в покои которой вперся крестьянин с нечесаной бородой. Лорд понял, что борода отводится ему, разозлился и вложил в голос побольше убедительности: — Очень надо. — Мне — не надо, — возразил Сфинкс, глядя на него с сомнением. Парень в ошейнике буркнул что-то прощальное и похромал дальше. Лорд проводил его взглядом, вернулся к Сфинксу и некоторое время собирался с духом. Затем медленно выговорил: — Пожалуйста. Это «пожалуйста» было взвешено Сфинксом чуть ли не на аптекарских весах, судя по времени, которое у него заняло размышление над ответом. Тем не менее, в итоге он кивнул на дверь четвертой: — Пошли. — Нет, не там, — насупился Лорд, — не при них. — Даже так? — Сфинкс поднял вторую бровь и стал похож на кошку, удивленную бантиком на конце нитки, которую кто-то дергает. — Ладно. Очень хотелось скрипнуть зубами: такое одолжение сделал, можно подумать, сейчас следует пасть ему в ноги и подобострастно облизать истасканные пыльные кеды. Но Лорд только плотно, в светлый шрам сжал губы. Этот разговор был нужен именно ему, и приходилось терпеть. Они переместились к противоположной стене коридора, и Лорд, удовлетворившись иллюзией уединения, уставился в зеленые глаза: — Мне нужны тренировки. — Тренировки? — Сфинкс выглядел озадаченным. Блядь, да что непонятного он сказал?! — Тренировки, — терпеливо, как недоразвитому, повторил Лорд. — Я заебался ползать, как придавленная гусеница. Ты же как-то научился обходиться без рук, мне Горбач говорил, что тебя там кто-то... натаскивал. Я хочу так же. Выражение лица Сфинкса приобрело отчетливо мраморную прохладцу. — Так же — не получится. — Он отвернулся. — Мне что, больше заняться нечем? Раз ты такой целеустремленный, займись самосовершенствованием. — Да я не знаю, как! — почти выкрикнул Лорд. — А я, по-твоему, знаю? На досуге пишу программы реабилитации? — Сфинкс повернулся, и стало видно, что он разозлен: глаза сузились, точно у хищника перед прыжком. — Запиши себе на лбу, если еще не понял: тут не говорят об увечьях, своих или чужих. Это невежливо. Неправильно. За это в зубы дают. Если хочешь получить — продолжай в том же духе. Господи, что ж вы такие бестолковые... Короче говоря, отказался. Лорд прикусил нижнюю губу, яростно стискивая подлокотники кресла. Здесь не говорят об увечьях. А там — у него дома — об увечьях не затыкались. Еще один плюс пребывания тут, что ни говори. — Послушай... — начал Лорд и увидел, что Сфинкс отвернулся и явно собрался уйти. — Блядь, я с тобой говорю! Он вцепился в рубашку Сфинкса, вынудив того пошатнуться. — Ты же знаешь, каково это! Когда ты нихера не можешь, когда вынужден все время ждать, пока кто-то соизволит тебе помочь! Знаешь ведь! — Как он, оказывается, боялся такого поворота беседы! И потому тараторил панически, словно на поезд опаздывал. — Ты же сумел с этим справиться, ну не будь сукой, а! Ощущение тщетности горчило на языке, как скуренный сигаретный фильтр. Лорд опустил голову, и светлые волосы занавесили лицо. Внезапно сделалось легче говорить — может, поэтому, а может, оттого, что Сфинкс не вырывался из хватки и не спешил сбежать. И Лорд продолжил, торопливо и глухо: — Я иногда повеситься готов от того, что не могу просто встать, подойти и взять чашку, сигареты, что не могу сам залезть в душ, ты же меня понимаешь! Все, на что я способен, — это подрочить, но от этого немного радости. Удавиться хочется... Я даже не знаю, как и с чего начать, но меня заебало зависеть от других, понимаешь? Понимаешь ведь... Ну что тебе стоит... Наконец разжав пальцы, Лорд уже неосознанно впился ногтями в колено, болью напоминая себе: еще здесь. Сфинкс стоял, покачиваясь с пятки на носок. Потом хмыкнул: — А я вот даже подрочить не могу. — И как справляешься? — на автомате спросил Лорд, потом осознал, что именно брякнул, и даже начал думать, как бы это замять... но, подняв голову, увидел, что Сфинкс ухмыляется. Можно было предположить столько всякого, что Лорд подавился воздухом. А Сфинкс, на этот раз — без остановок, направился к двери четвертой, оставив его с предисловием. *** Дня три Лорд варился в собственном соку, ожидая решения Сфинкса. Тот размышлял — это было ясно, но на вопросительные взгляды отвечал неизменно безмятежными, и прочесть что-либо по его лицу было не проще, чем разобрать корявые надписи на стенах — еще одно больное порождение этого Дома. «Дом» — Лорд с отвращением заметил, что слышная у других заглавная буква появилась и у него, в его мыслях. Это раздражало, потому что означало, что даже его мысли не остались незатронутыми этой заразой — отношением к Дому как к чему-то большему, нежели просто полуразвалившийся интернат. На четвертый день Сфинкс присел рядом с Лордом на общую кровать, когда все уснули. К тому моменту Лорд был доведен до точки кипения, и с ним уже второй день вообще никто не заговаривал. Вспомнив свой прошлый опыт, он навострился швыряться всем, что под руку попадалось, за неимением возможности кинуться на высказавшегося лично. Накануне его жертвой стал неугомонный Табаки, рассвистевшийся, что личико у Лорда эльфийское, а характер, скорее, от гоблина, а уж он, Табаки, в гоблинах знает толк, хоть кого спроси, можешь и Сфинкса спросить, и Стервятника, и Валета, и Красавицу, и Горбача, а вот Слепого лучше не спрашивай — не проникся он в свое время красотой, не сумел... Вот где-то примерно здесь в Табаки и прилетела кружка с недопитым чаем. Меткости Лорд за прошедшее время не утратил, подбитый и облитый Шакал баюкал шишку и верещал до глубокой ночи, и уснул Лорд с приклеенным на лоб новым прозвищем Злого Эльфа. Сфинкс качнулся вперед, привалился к спящему Слепому, точно тот был мшистым камнем у дороги, а затем придвинулся к Лорду и, почти прижавшись губами к его уху, очень тихо сказал: — Договорились. Лорда отчего-то бросило в жар. От Сфинкса пахло странным, сладковатым дымом. — Но ты будешь делать все, что скажу. Лорд кивнул, хотя, на его взгляд, это было очевидно. — Ладно. Только... не говори никому. Сфинкс усмехнулся: — Я не скажу. Но услуга за услугу. Ты перестанешь разговаривать ругательствами. *** Тренировки начались со вторника, и это был самый черный вторник на Лордовой памяти. Зато это, пожалуй, был первый день, когда четвертая забыла о сочувствии в его адрес и проявила другие эмоции. В данном случае — настороженное недоумение. Все, кто был в спальне, делали вид, что занимаются своими делами, но он загривком чувствовал их внимание. — Давай уже, хватайся, — Сфинкс стоял перед общей кроватью в позе подрубленной осины, накренившись вбок и опустив голову. А Лорд никак не мог заставить себя поднять руки и сомкнуть их не на его шее, а вокруг нее. — Я не собираюсь стоять тут весь вечер, слышишь? Сглотнув, Лорд уцепился за шею Сфинкса, и тот, напрягшись и засопев, выпрямился, утаскивая его за собой. Это оказалось крайне неприятно: ноги соскользнули с кровати, и опора была безвозвратно утеряна. Сфинкс развернулся, точно вепрь, на котором повисла борзая, и сделал несколько тяжелых, медленных шагов к кровати Черного. С верхнего ее яруса опасливо свесился Горбач, переставший чем-то там клацать. — Хватайся за верх спинки, — велел Сфинкс. — Шею мне отвисел уже. — За верх?.. — Лорд сдуру посмотрел на пол через плечо Сфинкса и внезапно запаниковал — но не признался бы в этом и под пытками. — Ты охуел? Я же свалюсь. — Непременно, — отозвался Сфинкс тоном доброго дядюшки и тут же гавкнул: — Давай! Лорд судорожно вцепился одной рукой в перекладину — и почувствовал, как Сфинкс выскальзывает из его хватки, выворачивается, оставляя тонуть. Пальцы заныли, когда Лорд впился в перекладину уже обеими руками и немедля почувствовал, какой же он тяжелый. Бесполезные ноги не доставали до пола совсем немного, он мог бы носком кроссовка сбить поставленную бутылку, если бы... — Твою мать... — Мышцы свело от напряжения, плечевые суставы точно растягивались, медленно и неприятно. — Сфинкс, блядь! Сними меня! — Извини, — раздалось из-за его спины, — не могу. Пальцы горели, ладони исходили тонким горчичным жаром. Лорд стиснул зубы, начиная понимать, что сейчас бесславно рухнет на пол, и постарался перехватить левую ладонь. Деревяшка впилась гранями в кожу, обожгла занозой, Лорд запыхтел, пытаясь подтянуться, чтобы хоть зубами вцепиться в нее и удержаться, но... — Падение дома Ашеров, — отметил Табаки сквозь клубы сигаретного дыма и матерный вопль растянувшегося на полу Лорда. Больно было зверски. С ладоней будто содрали кожу, а пальцы, казалось, навек скрючило по форме перекладины, и малейшая попытка их разогнуть или сжать в кулаки отзывалась острой болью. Всполохами пронизало колени, которыми он саданулся о пол, и локоть, который повстречался с кроватью. Спина закаменела, а теперь медленно отмирала, впуская в позвоночник боль; ныли плечи. Лорд прикусил язык, удерживая при себе еще пяток ругательств, кое-как собрал себя в более компактную кучу и с внезапной ясностью понял, что это — первый, но далеко не последний раз. Так будет снова, и снова, и снова. И он сам об этом попросил. *** За неделю тренировок Лорд покрылся синяками, словно побывал под крупным градом. Лиловеющие следы ушибов, закрашенные йодом, делались черными; пластырь, залеплявший ссадины, имел более телесный цвет, чем сам Лорд. Грохот от падения с перекладины стал привычным фоном: Сфинкс подвешивал Лорда раза три-четыре за день и то заставлял висеть, пока не свалится, то приказывал — именно приказывал — подтянуться, что влекло еще более скорое падение. Стая молчала, не вступаясь и не обсуждая, но с каждым днем в этом молчании набрякало неодобрение. И — непонимание. Лорд матерился и шипел, Лорд поливал себя йодом и плохо спал — от любого неловкого движения расцветала ноющая боль, — но не отказывался от такого изощренного самоистязания. Болело все и постоянно. На ладонях взбухли кровавые мозоли, раздувшиеся в пузыри, а когда те лопнули, излив прозрачную, как слезы, липкую жидкость, то кожица под ними была сырой и реагировала, казалось, на касания пылинок, прилетевших по воздуху. Сфинкс не обращал на это вовсе никакого внимания и заставлял этой чувствительной кожицей припадать к ненавистной перекладине, отчего Лорд обжигался болью. Он стал вздрагивать каждый раз, когда Сфинкс оказывался рядом. Он не мог спокойно смотреть на верхний ярус кроватей: судорогой сводило пальцы и плечи. И самое мерзкое — никакого результата видно не было, ни малейшего, как падал с этой блядской перекладины, так и продолжал падать, неизменно больно. Когда Сфинкс застукал Лорда, ползущего к месту тренировок с одеялом в охапке, то попросту пнул его в локоть, заставив взвыть от боли, и затолкал одеяло под кровать. — Ты бы еще батут поклянчил, — процедил Сфинкс, и Лорд сглотнул желчное желание вгрызться зубами ему в ногу. Он просил о помощи, а не о пытках. Из-за того, как вел себя Сфинкс, из памяти понемногу истиралось, что Лорд сам захотел таких вот тренировок, захотел чему-то научиться. Пока что он учился только ненавидеть Сфинкса, понемногу — и все сильнее. На следующий день, когда Лорд в очередной раз скрючился на полу, Сфинкс навис над ним знаком вопроса. — Поднимайся, — велел он. — Еще раз. — А тебе не кажется, что это уже слишком? — подал голос Черный, который уже неделю кривился, наблюдая мелькающего перед самым его лицом Лорда: вверх-вниз, всегда вниз. — Не кажется, — отрезал Сфинкс, подпихивая Лорда в бедро. — Иначе он так и будет как майский жук. — Черный, отвали, — еле слышно огрызнулся Лорд, массируя ушибленный локоть. Меньше всего ему хотелось, чтобы за него заступались. Не дай боже, опять назовут «бедным мальчиком» и посадят под стеклянный колпак. — Иди займись своими бицепсами. Черный всхрапнул, словно желая сплюнуть, но воздержался и действительно вышел из спальни. Лорд облизал искусанные губы и уцепился за шею наклонившегося Сфинкса. Через две недели к осточертевшей перекладине добавились отжимания от замусоренного пола, и радости это не принесло совершенно. Как-то вечером Лорд не вынес: — Блядь, да отъебись от меня! — заорал он, цепляясь за спинку общей кровати, когда Сфинкс в очередной раз к нему склонился. — Не стану! Будь человеком, дай хоть отдохнуть! — В самом деле, Сфинкс, — подал голос Горбач, — тебе не кажется, что это уже слишком? — Выучите другой вопрос, — посоветовал Сфинкс, щуря травяные глаза. — Не кажется. Сколько мне еще повторять? Труд даже из обезьяны сделал человека. Беззвучно взвыв в подушку, Лорд выпрямился и, позволив себе на секунду зажмуриться, протянул руки вверх, чтобы обнять своего истязателя. В конец концов, наверное, это принесет какие-то результаты... если не убьет его раньше. *** Три недели спустя Лорд попытался вскрыть вены. Делать этого он, разумеется, не умел, распахал себе левое запястье, изгваздал кровью всю душевую и по привычке выматерился на тему, не учтя эхо. Через полчаса его уже бинтовали в Могильнике, а Акула бубнил над ухом, пытаясь вызнать причины. — ...издевались? Били? Ну говори, говори, — требовал он, неприятным цепким взглядом фиксируя каждый синяк на бледной коже, и Лорду хотелось заорать: да, издевались, да, унижали, молчали, душили сочувствием, он — гребаное пустое место, он подтягивается к чему-то более осязаемому, но снова и снова падает... Лорд тупо смотрел, как белая полоска бинта ложится на запястье, и почти не кривился от боли. Кажется, он начал к ней привыкать. Идиот он. Вскрытием вен ничего не решишь, а он повел себя, как дурная сопливая малолетка. Как вообще ему это в голову пришло? — он не помнил. Возможно, во сне. Теперь Лорд клял себя за эту попытку, но кровь освежила память, вернув понимание, что он сам просил Сфинкса об этих истязаниях. Не мазохист ли он, часом? Лорд начал себя в этом подозревать. Хотелось сдаться, прекратить эти пытки, на которые он сам подписался, но только гордость удерживала его от этого. Если сдаться, окружающие будут иметь полное право говорить «бедный мальчик». Хер им. Когда он вернулся из Могильника и ушли сопровождавшие его Пауки, первое, что сделал Сфинкс — кинул ему пачку сигарет, странно ухватив ее зубами и мотнув головой. От таких финтов обрывалось что-то внутри: вот бы с такой же легкостью преодолеть свою бесполезность. После того, как Лорд выкурил сигарету, Сфинкс снова подвесил его на перекладину. *** — Нахуй иди! — рявкнул Лорд, делая попытку заползти под общую кровать. — Дай отдохнуть, сука, не могу я больше! Нависший над ним Сфинкс скривился. — Отожмешься — и отдыхай. Не заставляй меня принуждать тебя. Как будто это мне нужно... — Отстань ты от человека. — Черный поднял голову от двух пластинок, которые близоруко разглядывал, выбирая, какую поставить первой. — Человек еще не выполнил норму. — Носок кеда подцепил Лорда под ребра — пока что почти ласково, но очень стимулирующе. Лорд затрепыхался, втискиваясь под провисшую от времени сетку кровати: — Нахуй твою норму, понял? — Не матерись. — Иди в жопу! Второе касание к ребрам было далеко не таким нежным. Лорда подбросило и стукнуло головой о сетку. Сидевший по ту сторону матраса Табаки взвизгнул. — Сперва загнал его в глубины, а потом пытаешься выкурить оттуда? Сфинкс, дорогуша, тебя никто не учил охотиться на лис. Сфинкс устало плюхнулся на кровать и пяткой ткнул Лорда в бедро: — Вылезай. Для тебя же стараюсь. — На...хрен иди! — уже тише отозвался Лорд из-под кровати. Сфинкс потерся лбом о согнутое колено и тяжело вздохнул: — Слепой, помоги мне его вытянуть. Слепой поднялся с табуретки, сделал три шага вперед и споткнулся о ноги Лорда. Тщательно их ощупав, покачал головой: — Извини, Сфинкс, в это я лезть не стану. Сами разбирайтесь. — Так вот, чтобы выкурить лису, — вещал тем временем Табаки, — у норы разводят костер... и гонят дым в нору. Есть еще вариант... Свесившаяся вниз рука довольно метко выплеснула из кружки остатки чая — прямо Лорду в лицо. Захлебнувшись и прокашлявшись, Лорд взревел, уже не скупясь: — Ах ты, мудак, макака вшивая, ты что творишь, козел?! Он выкатился из-под кровати и, уцепившись за край, взметнул себя наверх, чтобы достать до Табаки. Но забраться туда целиком не успел: Сфинкс заехал подошвой по его бедру и сбросил на пол. — ...устроить в норе потоп, — самодовольно продолжил Табаки под шипение Лорда, рухнувшего на живот и чуть не выбившего себе зубы. — Дельно, — заметил Сфинкс и поставил обе ноги на спину лежащего Лорда: — Отжимания. Вперед. *** Лорд стал вскрикивать по ночам, бормотать сквозь зубы несвязные ругательства, словно наверстывая замолченное за день. Об этом ему рассказал Лэри, сочувственно мотая головой. — Даже я просыпаюсь, старик, — он поскреб макушку, — а я сплю крепко. Вы бы это, делали паузы, что ли, вон как Сфинкс тебя муштрует... — В табло хочешь? — ласково поинтересовался Лорд. — Сперва прыщи выведи, а потом советы давай. Лэри поспешно отодвинулся и больше об этом не заговаривал. Тренировки продолжались уже несколько месяцев, и Лорду казалось, что этот ад никогда не кончится. Больше всего на свете ему хотелось задушить Сфинкса, пока тот спит, или — еще лучше — перегрызть ему глотку, рвануть зубами, захлебнувшись тошнотворно-теплой кровью. По вечерам Лорд подолгу буровил своего «учителя» тяжелым взглядом, пока не вырубался от усталости. Не худший вариант, если бы не кошмарные сны, накрывавшие его до самого утра. *** Сидя на общей кровати, Лорд, кривясь, разматывал бинт на правой ладони — днем он, собравшись отжиматься, напоролся на гвоздь, торчавший из пола, и удивительно, что этот гвоздь ждал именно его, и никто не наступил на него до этого. Точно специально караулил. Точно Сфинкс его туда воткнул, зажимая зубами и проталкивая между половиц. К ночи дырка в ладони запеклась и блестела выступившей прозрачной влагой. — Вот сука... — одними губами выговорил Лорд. Поднял голову и вздрогнул: в спальню вошел Сфинкс, и вид у него был хмурый. — Лорд, — с порога позвал он, — пошли в коридор. — На кой? — с подозрением отозвался Лорд. — Свет уже погасили. — Фонарик будет. — Под глазом? — мрачно предположил Лорд, подозревая, под чьим глазом, вопреки желаемому, зажжется этот фонарь, но в коляску перебрался. Сюрприз ждал его в темном коридоре, сюрприз, который мог преподнести только Сфинкс и только Лорду: вожак третьей стоял, прислонившись к стене, и держал в руке мощный фонарь, освещавший чуть не половину коридора, если пустить луч вдоль стены. — Стервятник нам посветит, — заявил Сфинкс, даже не считая необходимым повернуться к Лорду лицом. — В спальне мало места. Ложись и вперед. — А тебе не кажется, что ты вконец уже... — Лорд изучил задницу Сфинкса, с которой его вынудили разговаривать, и решительно закончил: — ...охуел? Пинок по колесу заставил коляску врезаться спинкой в стену. Лорда тряхнуло, он хватанул ртом воздух и смахнул волосы с глаз. — А почем билеты-то? Надеюсь, я в доле? — издевательски продолжил он. Нет, а чем Сфинкс думал, приглашая Птичьего Папу на сеанс публичного унижения Лорда?! Стервятник равнодушно глядел в темный потолок, на котором тонкими корнями расползлись трещины. Сфинкс вместо ответа отвесил еще один пинок, и Лорд как-то не сразу сообразил, что падает вместе с коляской. Коридор перед глазами встряхнулся, точно зверь, вышедший из воды. Луч фонаря лежал совсем рядом, и хотелось окунуть в него лицо в надежде согреться и уснуть. — Вперед, — приказал Сфинкс, и тон у него был, как если бы он командовал собаке. Злой и крупной собаке, отказывающейся подчиняться. Лорд поднял голову, игнорируя боль в ушибленном плече. Зеленые глаза глядели прямо на него и казались стальными в изменчивом свете. — Вперед. Лорд оперся на локти и протянул себя вперед, слыша, как ткань джинсов скребет по шершавым доскам. Потом еще раз. Еще раз. Коридор перед его глазами казался бесконечным. Дорога в никуда, в чистилище, освещенная фонариком. Стервятник, стоявший теперь совсем близко, напоминал статую: античный профиль, сережки в ухе, прикрытые выпуклые глаза и путеводный свет в руке. Лорд представил, как заталкивает этот фонарик Сфинксу в зубы, и протащил себя еще немного вперед. — Быстрее. Лорд послушно ускорился. Локти начали ныть. Шаги Сфинкса сзади были размеренными, каждый ложился в кости Лорда мелкой встряской. — Еще быстрее. — Ты точно не охуел? — Лорд повернул голову, остановившись, и даже подпер щеку рукой, всем видом демонстрируя нежелание продолжать этот путь. Вместо ответа в ноге вспыхнула боль, заставив ахнуть и забиться. Сфинкс всем весом нажал на лодыжку Лорда, вдавливая в нее подошву — мало не до хруста. — Блядь!.. — Лорд зажмурился, силясь выдернуть ногу, бесполезную, неслушающуюся ногу из-под пресса. — Сказал — быстрее. И ты поползешь быстрее, — цепь звякнула в голосе Сфинкса. — Да, да, блядь, убери ногу!.. — Лорд проскреб ногтями по полу, пытаясь вытянуть себя вперед, уползти, просочиться сквозь доски. Хоть улететь, только чтобы погасла вминающаяся в кости боль!.. И боль остановилась. — Сфинкс, — подал голос Стервятник. — Только не говори «мне кажется, это слишком», — отозвался раздраженно Сфинкс. — Я это каждый день слышу по двадцать раз. — Сфинкс, мне очень жаль, но батарейка садится, и у меня, увы... Свет истончился, побурел и погас, укутывая Лорда в милосердную темноту. — ...увы, нет запасной, — полным раскаяния голосом закончил Птичий Папа. *** Лорд очень надеялся, что это был единичный случай, но Сфинкс взял этот прием на вооружение, невзирая на сказанную фразу про недостаток пространства, и в следующий раз нимало не стесняясь наступил Лорду на ногу при всей стае, во время вечерней тренировки в четвертой. Лорд взвыл. — Сука, что творишь?! — И вцепился в ножку общей кровати, на счастье оказавшейся рядом, чтобы сильным рывком выдернуть себя из-под веса. — Не матерись, — Сфинкс шагнул следом, — сколько раз говорить. — Да ты достал! — Лорд передвинулся еще немного вперед, но оказалось — недостаточно. — Быстрее давай, что ты сегодня, как муха сонная? — Пинок под ребра, пинок в колено. Лорд стиснул зубы и пополз к двери. Там ему предстояло развернуться и поползти обратно, а потом провисеть на перекладине бог знает сколько. Тренировки обрели программу, которую Лорд ненавидел всей душой. Если бы только было можно отказаться, сказать «хватит», двинуть Сфинксу в зубы, приложить лысым черепом о стену, чтобы раздался смачный хруст, точно арбуз уронили с лестницы!.. Лорд потерся лбом о сжатый кулак и передвинулся еще вперед. Странно, что пол еще не отполирован его пузом. Эта история повторилась и на следующий вечер, и на следующий — ежедневные тренировки не оставляли никакой надежды на выходные, и Лорд начал подозревать, что однажды сделает что-нибудь, выходящее за рамки. Например, припрячет в рукаве ножницы и воткнет их Сфинксу в ногу, которой тот повадился придавливать его многострадальные кости. Увы, пока это оставалось лишь сладкой мечтой о крови своего мучителя, а дни шли. *** — ...Еще быстрее, — в ноге снова вспыхнула боль. Сфинкс вложил вес тела, не делая поблажек, и у Лорда на миг аж потемнело в глазах от боли, а потом веки защипало от слез, выступивших против воли и быстро — быстрее него самого — скользнувших по щекам. Показалось, что кости сейчас лопнут, не выдержав напора, коленная чашечка разлетится на черепки... — Хватит уже! — раздалось над головой, и боль резко пошла на убыль. Сморгнув цветные пятна в глазах и подняв голову, Лорд увидел, что Черный держит Сфинкса за футболку, смяв ткань в горсти. — Это уже слишком! Ты не заигрался? — Думаешь, я развлекаюсь? Я стимулирую, — спокойно ответил Сфинкс, сузив зеленые глаза. — Это не стимуляция, а садизм! — Черный сделал странное движение, точно хотел сплюнуть, но передумал. — Ты вообще нормальный? Кто так издевается над людьми? — Черный, отвали, — подал голос Лорд, морщась. Пользуясь передышкой, он растирал колено. — Ты мне не нянька. Иди дрочи на баб в журнале, нервы успокоишь. — Вы два идиота! — взорвался Черный. — Один все ищет, как бы вскрыться поудачнее, а другой ему в этом потакает! Психи! — На себя посмотри, — процедил Лорд, начиная закипать. Это слово — «псих» — действовало на него, как укол адреналина: сразу хотелось убивать. — Мне и смотреть не надо, я никого ногами не топчу. — Черный, это не твое дело, — отчеканил Сфинкс. Не найдя аргументов, Черный попросту оттолкнул его, и Сфинкс, неожиданно неловко переступив на месте, споткнулся о Лорда и грохнулся на пол, звучно приложившись виском. В четвертой словно взорвалась бомба тишины. Все неотрывно глядели на Сфинкса, лежавшего на полу без движения. Лорд опомнился первым и, глухо рыкнув что-то отчетливо матерное, кинулся на Черного. Как именно он это сделал, он и сам не понял. Просто сперва мелькнула перед глазами кровать и изумленное лицо Табаки, а потом вдруг очень близко оказался Черный, и настоятельно требовалось его удавить. Черный пошатнулся, дернулся, стараясь стряхнуть с себя напавшего, и Лорд зубами вцепился ему в плечо. Ткань футболки была шершавой и пахла стиральным порошком, во рту мгновенно пересохло. Кулак Черного вошел куда-то в бок, заставив замычать: боль вспыхнула спичкой, резкая и обжигающая. Кажется, там почка. Или что-то еще. Выплюнув футболку, Лорд рыкнул: — Сука же, куда ты полез!.. — и локтем поймал шею Черного, стремясь пережать трахею. Особых результатов это не давало, но он понимал: стоит ослабить хватку — и его скинут на пол и запинают ногами, вот этими самыми тяжелыми ботинками переломают несколько ребер. Черный вертелся на месте, молотя Лорда вслепую, но тот висел, как язык колокола, и все бил и бил другой рукой ему в лицо — отчего-то ужасно хотелось сломать нос, чтобы захлебнулся кровью. Яркий алый цвет выкрасил его кулак. Внезапно Черный пошатнулся, и комната перед глазами Лорда опрокинулась набок, подарив неприятный холодок по спине — ощущение падения. Общая кровать вздрогнула от веса обрушившихся на нее тел, пружины истерично взвизгнули. Получив опору, Лорд немедля придавил собой Черного, морщась от боли и кислотно-горькой злости на языке, и врезал в кровоточащий нос — уже прицельно, раз и другой, наслаждаясь этим фактом. Черный всхрипнул и перекатился, подминая под себя Лорда. Табаки ссыпался на пол, вереща что-то невнятно-подбадривающее. Лорд нашарил какую-то бутылку, словно вложенную в его руку, и наотмашь саданул ею Черного по лицу. Дрожь от удара прошла в локоть и заныла там, бутылка издала странный гудящий звук и взорвалась осколками. Черный заорал, отшатываясь и прижимая ладони к лицу, точно на него дохнули огнем. Лорд уже обрадовался, что победил, но тут Черный отнял руки от окровавленного лица и ввинтил кулак в его живот. А после — зажал ему горло, мешая дышать. Лорд захрипел, тщетно пытаясь спихнуть руки Черного, нанося удары куда придется, задергался пришпиленной гусеницей, но никак не мог освободиться. Кровь с лица Черного капала на его щеки мерзким теплым дождиком. — Черный, ты его прикончишь! — заорал Лэри, кидаясь наконец разнимать. Горбач подскочил следом, но тут уже Лорд, решив, что недолго осталось, вцепился в голову Черного и с силой надавил большими пальцами на его глаза. Это наверняка было больно, он надеялся, что больно, и не сумел удержать торжествующей кривой усмешки, когда Черный, застонав, наконец отшатнулся. Хрипящий Лорд отполз подальше и выплюнул: — Придурок! Баба сопливая! — Псих! — рявкнул Черный, прикрывая глаза кончиками пальцев, точно удерживая глазные яблоки на месте. — Нахер вас обоих, ненормальные! — Давно пора! — в запале выкрикнул Лорд, не вполне сообразив, что сказал, но никто этого, похоже, и не заметил. Непонятно откуда появившийся Слепой ощупывал голову Сфинкса. Табаки стягивал с кровати усеянный осколками плед, начиная напевать сказание о битве и отыскивая в карманах губную гармошку. Сложилось впечатление, что ничего особого и не было, и отчего-то Лорду стало ужасно горько. — Вы все! Вы не понимаете! — Он сел, опираясь на дрожащие руки. Ребра ныли, трахея была смята, и каждый вдох причинял боль. — Я не могу перестать! Я должен! — Кому? — Табаки глядел на него с пола, щурясь, точно на солнце. — Никому ты не должен, наш прекрасный Эльф. Ты ни у кого не занимал. — Себе я должен! — чуть не задохнулся Лорд. — Я не могу быть беспомощным калекой! — Ты уже не беспомощный, — подал голос Сфинкс, с помощью Слепого садясь и медленно наклоняя голову набок. — Ты сам-то понял, что сделал? Лорд оторопело моргнул и замолк. *** — С какого хрена прекращаем?! — не поверил своим ушам Лорд, оборачиваясь от висевшего над раковиной зеркала, в котором изучал следы побоев. Разбитая накануне губа все еще выглядела печально, синяки на шее уже проступили отчетливо. Утешало, что Черный после драки отправился в Могильник вынимать стекло из рожи и врать, что упал на стакан, и до сих пор не вернулся. — В этом всем больше нет необходимости, — отозвался Сфинкс. Лорд начал звереть, но очень-очень постарался дать Сфинксу еще один шанс: — Ты говорил, что сделаешь то, что я просил. — Я сделал. — Нихера ты не сделал! — взорвался Лорд. — Не матерись. — Нифига ты не сделал, — повторил Лорд уже тише и опустил голову, уставившись на шнурки Сфинксовых кед, расстелившие хвостики по полу. Отдыхают, падлы. Вот бы ему тоже так расстелиться. — После вчерашнего, — терпеливо повторил Сфинкс, — я понял, что ничего больше не смогу тебе дать. Дальше, если захочешь, сам. Лорд сжал кулаки. — Сдаешься, да? Кидаешь? — Послушай, ты уже многого добился... — начал было Сфинкс. — Я все еще калека! — перебил его Лорд. — Я все еще падаю с этой блядской перекладины! Некоторое время Сфинкс смотрел на него молча, а потом встал с края раковины. — Пошли. В спальне он наклонился к Лорду, как наклонялся десятки раз до этого, и велел: — Хватайся. Недоумевая, Лорд обхватил Сфинкса за шею. Неужели вышло так легко его уговорить? Но вот как раз сегодня он бы предпочел обойтись без порции боли, потому что ребра все еще ныли, и кулаки тоже. Подвесив Лорда на перекладину под неодобрительно-недоуменными взглядами стаи и к вящей радости Шакала, Сфинкс, против обыкновения, не стал отходить, а продолжил внимательно наблюдать за Лордом. — Висишь? — зачем-то поинтересовался он. — Угу, — буркнул Лорд, перехватываясь поудобнее. — А скажи, по твоим прикидкам, через сколько времени ты сможешь взлететь? Месяца два хватит? Лорд так оторопел, что чуть не отпустил перекладину. — Чего? — Взлететь, — серьезно повторил Сфинкс. Сзади раздалось Шакалиное хихиканье, самого мерзкого характера — такое «я-уже-все-понял» хихиканье. — Очевидно, вчера ты хорошо приложился башкой, — сквозь зубы процедил Лорд, окатывая Сфинкса презрительным взглядом, но тот не смутился. — Ни через месяц, ни через три, ни через год. Я не ворона паршивая, чтобы летать. — Эй! — возмутился Горбач. — Восхитительно бестактен, как всегда, — хлопнул в ладоши Табаки. Лицо Сфинкса оказалось совсем близко. Качнуться вперед — и можно соприкоснуться кончиками носов. — Тогда чего ты добиваешься? — негромко спросил он. — Ты никогда не взлетишь; так почему ты жалуешься, что падаешь? Лорд молчал. Висел, чувствуя, как начинают привычно ныть мышцы, и молчал. — Вчера ты сделал такое, о чем и помыслить не мог, когда сюда попал, — продолжил Сфинкс. — И все еще сетуешь? Мне кажется, ты неверно расставил приоритеты. Вчера... Лорд покосился на пустующую кровать Черного и невольно ухмыльнулся. — Извини за формулировку, но ты шагнул вперед, и значительно, — Сфинкс говорил ровно, но Лорду отчего-то казалось, что ему читают нотацию. — Перекладина не изменит своих свойств. Законы физики не изменятся для тебя одного. Ты не в Библии, чтобы услышать: «Встань и иди!». Так чем ты недоволен, если сумел набить рожу Черному? Лорд покачивался, точно спелая груша, и молчал, глядя чуть мимо, в одну точку. Пожалуй, он впервые столь тщательно обдумывал то, что ему говорил Сфинкс. — У меня нет другого пути, кроме как упасть? — наконец медленно произнес он в странной, зябкой тишине спальни. Казалось, все просто исчезли из нее, давая им двоим досказать то, что они начали говорить несколько месяцев назад, допеть недопетую песню недозревшей вражды. — Именно. Лорд поглядел вниз. Впервые пол не показался ему бесконечно далеким. Он знал, какой именно будет боль от падения, знал, как быстро она пройдет. Знал также, что при необходимости (ибо желания у него точно не возникнет) он сможет сам забраться на эту перекладину, пусть даже зубами вгрызаясь в каркас кровати, но — сможет. Он не перестал быть колясником, зато перестал чувствовать себя прикованным к коляске, беспомощным и слабым. Всего-то и надо было, что найти и встретить свой страх, омыться болью и привыкнуть к ее вкусу. Изменить себя. Падение больше не пугало. И Лорд разжал руки.