Восхитителен

Кичиться новым статусом — не его конёк. По мнению Кирена, ПЖЧ больше проклятие, чем благословение. Он готов отдать хреново всё, лишь бы больше «гордо» не называть себя «немертвым». Он почти сходит с ума, когда смотрит на лица родителей, которые пытаются делать вид, что всё осталось по-прежнему. Он орёт в подушку, после того, как в очередной раз ловит признаки отвращения на лице Джем. И он не понимает, как Саймон может восхвалять это. — Ты должен хотя бы попробовать, — в очередной раз повторяет ирландец, упрямо сверля дырку в сидящем напротив парне. — Попробовать что? — устало спрашивает Кирен и прикрывает, раздражённые от линз, глаза. — Быть собой, — тут же выдаёт Саймон, будто уже давно заготовил этот ответ. И, наверное, так и есть. Это похоже на игру в шахматы с противником, чье умение лучше в несколько раз. Он заранее знает каждый твой ход и как обернуть его в свою пользу. Кирена уже тошнит от этой бесполезной партии. Он хочет встряхнуть Саймона, объяснить ему, показать, дать прочувствовать. Он хочет впустить его в свою шкуру, заставить задыхаться от безысходности и отчаяния вместе с ним. Он мечтает влезть к нему в мозги и заставить понять. Жаждет его поддержки. Но у Саймона, конечно, найдется ответ и на это. Он скажет: ты сам придумал это. Скажет: отпусти свою прошлую жизнь. Или: Кир, пойми, никаких границ нет. Мы — это мы. Только они есть. И если ты зайдёшь за них, то получишь пулю в лоб. Возможно, от собственной сестры. А это не самая лучшая прерогатива. — Я и есть я. — Полупрозрачные глаза принимают почти жалостливое выражение. Всё начинается заново по n-ному кругу. — Саймон, как ты не понимаешь... — Это ты не понимаешь, — резко бросает он и встаёт, отворачиваясь к окну. Тёмно-синий свитер, мешковато сидящий на сутулой спине, здорово оттеняет слишком бледную кожу. Саймон не скрывает свою сущность, а Кирен мечтает намазать его гримом, чтобы хотя бы посмотреть, как он выглядел человеком. Он представляет, как вставляет линзы в его глаза, окончательно превращая его... в кого? В жалкое подобие его? Чёрт возьми. Он хочет этого, но в глубине души понимает. Понимает, что Саймон и Эми правы. И это знание может разрушить его, и так видавший виды мирок, напрочь. А это последнее, что ему сейчас нужно. Родители верят в него, он должен исправиться ради них. Он не может подвести близких только потому, что желание зарыться пальцами в тёмные волосы отчего-то почти заставляет колотиться сердце, которое, конечно, больше не работает. Просто ещё один механизм, вышедший из строя. Такой же бесполезный, как и он сам. — Мне нужно идти. Кирен неловко поднимается и опускает глаза, чтобы не видеть Саймона, который тут же оборачивается. Слишком быстро, будто он только и ждал этого, только притворяясь задумчивым. Даже смотря в пол можно почувствовать недоумение на его лице. Такое искусственное и настоящее одновременно. Саймон был грёбаным противоречием. И это... Притягивало. — Ты так восхитительно смущён, — хрипловатый голос. Длинные ресницы, дрогнув, поднимаются. Кирен больше не прячет глаз — смотрит прямо. В полусгнившие зрачки, чуть дальше, за радужку и ещё глубже, в омерзительно разлагающийся мозг. Саймон не отводит глаз, не щурится, на его лице не меняется ровным счётом ничего. Но ему не всё равно. Кирен знает это, чувствует. Делает шаг к нему и проклинает весь чёртов мир, за то, что всё именно так. Поцелуй получается восхитительно нежным и до отвращения грубым. Настолько омерзительно приятным, что руки невольно изо всех сил мнут, оказавшийся невероятно мягким, свитер. Совсем чуть-чуть и обоих начнёт колотить от переизбытка таких противоречивых эмоций. Поцелуй получается таким, будто его цель - сломать обоих. Саймон неосознанно стирает с его щеки грим, а Кирен лишь сильнее прижимает ладошки к напряжённой спине. Они не нуждаются в кислороде, но его так отчаянно не хватает. Кажется, пора изобретать новое лекарство. Всё прекращается ещё быстрее, чем началось. И теперь Саймону хочется встряхнуть Кирена за то, что тот вновь опустил ресницы. Он хочет, нет, мечтает, показать ему другой мир, где он будет счастлив. Всё его существо стремится научить стоящего рядом парня жить. Но тихий голос: — Я пойду. И отрешённый кивок, словно ничего не было. Кажется, ему самому придётся учиться жить.