Ошибка

Их главная ошибка ‒ в том, что они пошли на дело вдвоем. Арсенал понимает это сразу, услышав шаги по меньшей мере десяти человек. План летит к чертям собачьим; очевидно, их ждали. И скорее всего десять ‒ это только те, что вышли встречать. ‒ Псы хотят драки, ‒ хищно скалится Эйс. Арсенал сжимает в руках пистолет. Все совсем не так, как было задумано ‒ аккуратно сделать свое дело и уйти. Похоже, Эйса это не волнует. Он скидывает пиджак и засучивает рукава. Эйс хорош в ближнем бою, он быстр, точен и грациозен как танцор. Он уверен в себе, и это дополнительный козырь. Он напорист и азартен; создается впечатление, что происходящее для него ‒ игра, он не задумывается, кого убьет, а кого пощадит и оставит бежать в страхе ‒ тут уж какое будет настроение. А еще у Эйса в крови зашкаливает адреналин, и из-за этого с ним нелегко: он бросается вперед первым, уворачиваясь от увесистых бит, которые с легкостью могли бы раздробить ему череп и размазать мозги по асфальту. Он не дает Арсеналу времени даже обдумать, как они будут действовать, не оставляет выбора, так что тот палит во все стороны, ругаясь сквозь зубы и прикрывая изворотливую задницу сцепившегося с одним из охранников парня. Вокруг ‒ пустырь, а на нём лишь заброшенный склад, где, по информации, которую накопал Джеки, скрывается их цель. И этот пустырь ‒ самый настоящий ад: тут негде прятаться, нет ничего, что можно было бы использовать в свою пользу. Когда из здания выходит еще десять человек, Эйс громко и яростно ругается матом. Главный минус техники его боя, и Арсенал об этом знает, ‒ зависимость от собственных сил. Эйс постепенно выдыхается, теряет в скорости и точности. В какой-то момент Арсенал теряет его из виду. Он палит сразу из двух стволов, у него нет времени думать ‒ в него стреляют, он уворачивается и делает ответный выстрел, в него стреляют снова, еще трижды, и он едва успевает уклониться и почти в упор застрелить невысокого паренька, не колебавшись ни секунды. Еще одно пятно крови, о котором он не сможет забыть. Арсенал знает, что его душу уже не спасти. И он опрометчиво оборачивается, пытаясь понять, куда делся Эйс, замечает его макушку между двух других, видит, что тот снял рубашку и дерется в полную силу, весь мокрый, на его лице и костяшках кровь ‒ и это все, что успевает ухватить взглядом Арсенал, прежде чем чувствует резкую острую боль в боку. От неожиданности он падает на колени, как подкошенный, и тут же получает удар ногой в челюсть, а следом его несколько раз бьют по голове, и Эйс что-то громко остервенело орёт. Арсенал изо всех сил пытается оставаться в сознании, но больше не может. Последнее, что он чувствует, ‒ как его спину накрывает что-то теплое.

***

Эйс видит, как Арсенал падает, как тип, что всадил нож ему в бок, бьет его по голове несколько раз. Ярость разрывает изнутри, и Эйс раскидывает тех, с кем дрался, бросается вперед, и ему теперь уже все равно, что будет дальше, ему одному не справиться с девятью оставшимися, помощь звать неоткуда, а у его ног, сжавшись и прижимая руку к боку, из которого через ткань хлещет бордовая кровь, корчится от боли Арсенал. И тогда Эйс просто ложится сверху, собой прикрывая спину и голову товарища. Эйс никогда не бывал в храме, он не верит в богов, судьбу и карму, не умеет молиться и не знает ‒ кому. Но в тот момент, когда его хватают за руки, пытаясь оттащить, когда на ногу опускается бита, с хрустом ломая кости, когда он от боли прокусывает губу и оказывается абсолютно ослеплен и оглушен происходящим, он изо всех сил молит Небо, чтоб оно оставило их в живых. Или убило обоих. Он не знает, что значит жить без одного из семерых.

***

Им с детства проще было понимать друг друга, чем остальных. Однажды Эйс подбил из рогатки кошку, не то чтобы специально, просто так вышло, что он целился в голубя, а попал в кошку, довольно сильно попал ‒ перебил лапу. Кошка жалобно мяукала и явно мучилась от боли, и Эйс сидел над ней, не имея ни малейшего представления, что теперь делать, когда вдруг появился Арсенал. Арсенал был старше, труднее шел на контакт, чем вспыльчивый Эйс, да и вообще выглядел пугающе. Он отнес животное в их комнату, но в итоге до самого утра они так и не смогли ничего сделать. Кошку выходил Гам, наутро заглянувший проверить, почему они еще не в столовой и заметивший уснувший на подушке Арсенала рыжий клубок. Эту кошку загрызли бродячие собаки. ‒ Послушай, ‒ сказал тогда Арсенал, ‒ ты сам должен знать, что нельзя ни к кому привязываться. Если хочешь выжить, будь сам по себе. Эйс знал об этом. Они все знали, но как-то вышло, что говорить друг о друге как «ни о ком» так и не смогли.

***

Когда Эйс открывает глаза, то первое, что он видит перед собой, ‒ спокойный, внимательный взгляд Джонни. Челюсть болит, и Эйс почти не чувствует ногу, но в целом ощущает себя более-менее живым. Он плохо соображает, слышит голоса как в тумане, пытается сесть. Его тут же укладывают обратно. ‒ Шустрый, ‒ цыкает Джонни, ‒ лежи, не дергайся. Лежи, говорю. Систему сорвешь. Эйс удивленно смотрит на бабочку на тыльной стороне ладони и идущие от нее трубки. ‒ Что за... ‒ начинает он, но его прерывает Мак: ‒ Лежи и не дергайся. Скажи спасибо, что я вообще нашел врача, который не стал задавать лишних вопросов. Эйс поворачивает голову в его сторону. ‒ Где Арсенал? - Ты подставил нас всех, Эйс. Что за героические поступки? А что, если бы я не догадался поехать, чтоб проверить вас? Мы бы хоронили вас двоих!? Думай головой хоть иногда! ‒ Я спросил, где Арсенал, мать твою?! ‒ кричит Эйс. ‒ Где Арсенал?! Не надо читать мне лекций, лучше скажи, что с ним! Он подрывается но тут же как-то надрывно и растерянно вздыхает от резкой боли в легких. Джонни снова цыкает и поправляет подушки под его спиной. ‒ Лежи, ‒ отвечает Мак, ‒ увидишь его, когда сам немного придешь в себя.

***

Когда они были детьми, Эйс все время куда-то лез и набивал себе шишки. Однажды он даже пытался сбежать (просто из интереса), но в итоге в темноте упал с забора и сломал руку. Мак смотрел на все это как на непонятное ему желание выделиться и привлечь к себе внимание. Тем сильнее он удивился, когда ночью, пряча огромные напуганные глаза, Эйс пришел к нему, как к самому старшему, абсолютно растерянный. С тех пор Мак краснел, бледнел, жутко ругался, мог накричать (хотя неизменно слышал в ответ крик), но решал проблемы Эйса. И хотя Эйс уже давно не ребенок, ничего не изменилось: он по-прежнему все время влезает в неприятности и набивает себе шишки. Сейчас через дверь слышно, как он матерится и требует сигареты, а Джонни пытается его успокоить. Два дня назад, когда Мак с Джеки привезли его, всего изувеченного и в крови, домой, матом ругался Мак. Громко, не стесняясь в выражениях и добела сжимая кулаки. А потом зашел к себе и разрыдался, как мальчик.

***

‒ И как у тебя хватает нервов, ‒ вздыхает Джеки, наблюдая, как Джонни разваривает рисовую кашу почти до состояния клейстера, ‒ он уже дважды послал тебя вместе с этой кашей и трижды сорвал капельницу. ‒ Надо немного потерпеть, ‒ абсолютно спокойно отвечает Джонни, ‒ если это ему поможет быстрей восстановиться, то надо просто потерпеть. ‒Ты испугался

тогда

? Ложка, помешивающая кашу, останавливается. ‒ Когда вы их принесли? Я просто решил, что мы справимся. ‒ Но.. ‒ Послушай, ‒ обрывает его Джонни, ‒ ты слишком много думаешь. Мне кажется, нам хватило паникующего Гама и истерики Топпо. Хочешь, чтоб я добавил всем нервов? ‒ он вопросительно приподнимает бровь. Джеки только улыбается и ничего не отвечает. *** Гам всегда был ласковым и заботливым ребенком. Он лечил раненных кошек и голубей со сломанными крыльями, которых мальчишки ловили в силки. Он кормил остатками своего обеда большого лохматого пса, жившего под мостом на пути в школу. Он чинил старые потрепанные игрушки, которые доставались младшим по наследству. Если кто-то падал духом, он мог часами слушать, а потом делать дурацкие вещи, чтобы подбодрить, хотя при виде грусти на чужом лице сам страдал ничуть не меньше. Наверно, даже больше. Гам всегда старался не просто не усложнять другим жизнь, но еще и облегчить, насколько это возможно, поэтому со стороны казался чрезмерно беззаботным, веселым и активным, хотя на деле часто заботился о происходящем больше других. Когда Гам увидел Арсенала (Мак с абсолютно ненормальным взглядом появился у входа, и поначалу Гам даже не понял, кто висит на нем, пока Джеки, держащий Эйса на руках, не прикрикнул шире раскрыть дверь и готовить чистые тряпки), он на секунду обмер и застыл в растерянности. А потом Мак передал почти бездыханное тело ему в руки, и времени думать не было, с каждой новой секундой утекала жизнь, и самое трудное было понять, кому помощь нужнее. Но потом Гам разрезал рубашку и увидел рану, из которой текла теплая кровь, а Арсенал белыми губами хватал воздух, как рыба, выброшенная на берег, и действительно казалось, что он может умереть прямо сейчас. И тогда Гам сжал зубы, и одному Богу известно, как он сам не умер, обрабатывая раны, потому что Арсенал тихо и беспомощно стонал и хрипел вплоть до того момента, как потерял сознание, несмотря даже на то, что Гам сразу вколол ему обезболивающее в уродливо выкрученную опухшую руку. Когда к ночи Мак смог привезти врача, руки Гама были по локоть в крови, его мелко трясло, и волосы были мокрыми от пота. Он был близок к тому, чтоб заплакать, но чувствовал, что не имеет на это права, поэтому просто отошел и пропустил вперед человека, который мог бы сделать больше, чем он сам.

***

Несмотря на неусыпный контроль Гама и Мака, постоянно сменяемые повязки и обработку ран, ночью четвертого дня шов начинает гноиться, и у Арсенала поднимает температура. Топпо слышит, как Мак и Джеки тихо что-то обсуждают за дверью, а потом Мак звонит врачу, и Гам носится туда-сюда с тазом холодной воды и сухими тряпками и бинтами, а проснувшийся Эйс рявкает, что если Джонни прямо сейчас не отведет его в комнату Арсенала, то он размозжит его башку бутылкой спирта. Мак орет через коридор, что если Эйс не заткнется сейчас же, то он его застрелит. ‒ Смерть без мучений, ‒ добавляет он напоследок, ‒ так что закрой свой рот.

***

Топпо напряженно сжимает в руках консольку, когда Мак окликает его. ‒ Ты поведешь. ‒ А Джеки? ‒ Топпо теряется от неожиданности и поправляет сползшие на нос очки. ‒ Джеки уехал вперед, договариваться. Не тормози, у нас мало времени. И перестань заламывать руки. Мак сосредоточен и собран, Топпо восхищен его стойкостью и храбростью Гама, который поднимает с постели Арсенала и несет его на улицу в машину так осторожно, чтобы не сдернуть капельницу, которую рядом тащит Топпо. Мак говорит с врачом и командует, что делать и как укладывать, и Топпо раздвигает сидения и заводит машину, осторожно газуя. Ему трудно говорить слова поддержки, и все, что он мог делать в последние дни, ‒ по крайней мере готовить на всех и не мешаться лишний раз под ногами, ну и ходить на мелкие дела вместе с Джеки, поэтому сейчас он рад, что оказался нужен.

***

Дома бушует Эйс, и Джонни уже даже не пытается его успокоить, только спокойно следит, чтобы поблизости не оказалось ничего тяжелее подушки. Эйс жутко бесится и, кажется, перебрал уже весь свой словарный запас, чтоб выразить «восторг» от происходящего. Он закашливается с глухим хрипом, и Джонни сразу подходит к нему и оттягивает бандаж, сжимающий сломанные ребра, помогает присесть, спокойно выдерживая вцепившиеся в плечи руки. Он знает, что Эйсу очень больно, но тот отказывается от болеутоляющих и сжимает зубы, сплевывая кровь. ‒ Ложись, ‒ говорит Джонни, но Эйс его не отпускает. ‒ Пожалуйста. ‒ Тебе... ‒ Джонни, черт бы тебя драл, мне нужно его увидеть. ‒ Они повезли его в больницу. ‒ Значит, мы едем, вызывай такси. ‒ Тебе нельзя идти, Эйс. В ответ тот только откидывает с ног одеяло. ‒Тогда ты понесешь меня на спине.

***

Когда они приезжают в больницу, первый вопрос Эйса адресуется Маку. ‒ Почему ты сразу не позаботился о том, чтобы его забрали? Мак поднимает голову с рук и смотрит на него усталым, измученным взглядом: ‒ Потому что это бы вызвало много вопросов. ‒ Какие нахрен вопросы?! Он сейчас умирает в операционной, а мы сидим тут, как дураки, и ничего не можем сделать, Мак, зато тебе никто не задавал вопросов. ‒ Эйс, ‒ начинает Гам, но Мак жестом останавливает его: ‒ Если бы тебя спросили, откуда у него сотрясение мозга, гематомы по всему телу, вывихнута рука и, кстати, вспорот бок, что бы ты сказал, Эйс? Что он напился и упал на осколки бутылки? Неаккуратно шинковал капусту? Поскользнулся в душе на куске мыла и порезался о треснувший кафель, пытаясь ухватиться за стену? Эйс сжимает кулаки, и Джонни силой усаживает его в кресло. ‒ Послушай, ‒ говорит Джеки, ‒ мы сделали все, что могли. Мы не меньше тебя переживали, и не только за него, за вас обоих. ‒ Пока ты трепал Джонни нервы сутками, Эйс, мы с Гамом не отходили от постели Арсенала, ‒ тихо замечает Мак. ‒ Прости, ‒ вдруг говорит Эйс тихо, и его голос чуть дрожит, ‒ я не прощу себе, если... Это гулкое, глухое «если», переполненное всеми страхами и болью этого мира, отражается от стен и окон, разрезая воздух, повисая между ними звонкой, тяжелой, почти вакуумной тишиной, и ни один из них не рискует поднять глаза и посмотреть на остальных, усталых, осунувшихся и напряженных. ‒ Он не умрет, ‒ вдруг твердо говорит Топпо, и все смотрят на него. ‒ Арсенал не умрет, потому что знает, что это убьет нас. *** Эйс молчит с тех самых пор, как из операционной выбежала медсестра, по телефону торопливо и громко выспрашивавшая, есть ли свободная кровь первой группы. Как он тогда спрятал лицо в ладонях, так и сидит, не разговаривает, не двигается и, кажется, не дышит. Мак ходит по коридору. В одну сторону, в другую, снова обратно, что-то бормоча себе под нос, постоянно доставая мобильный телефон и нервно дергаясь на каждый шорох. Гам дремлет, устало склонив голову на плечо сжимающему в руках приставку Топпо. Джеки внимателен, он впитывает происходящее и пытается подстроиться. Он наблюдает за тем, как тихо возвращается Джонни, размешивающий за углом кофе Эйса с болеутоляющим. Как он тихо присаживается на корточки и тянет Эйса за руки, пока тот не поднимает голову ‒ а глаза Эйса красные и сухие, как после долгих бессонных ночей или лихорадки, и лицо очень уставшее, измученное и землистое. *** Они всегда были слишком разными. Особенно тяжело приходилось в подростковое время, Джеки отлично помнит все их перепалки и даже регулярные драки. Помнит, потому что ему все время приходилось их разрешать. Ему пару раз даже прилетало от Эйса, один раз случайно его вырубил Арсенал, раза три Джеки становился свидетелем того, как Джонни в ответ на упреки Мака молчаливо поджимает губы, а Топпо делает вид, что его не существует вовсе. Особенно больно грубые слова делали Гаму, который, хотя и старался не подавать виду и сразу же отшучивался, был, пожалуй, слишком простым, чтобы до конца скрыть свои настоящие чувства. С возрастом все как-то неуловимо поменялось. Сейчас Джеки исподлобья наблюдает за остальными и чувствует, как они бессловесно, неосязаемо и почти незаметно пытаются поддерживать друг друга. Джеки думает, как они шли рука об руку больше двадцати лет. Он не хочет, чтобы все прекратилось сейчас. *** Когда их, наконец, впускают, Мак не хочет, чтоб Эйс входил. Они спорят об этом минут пять, но в итоге ни к чему не приходят. ‒ Заткнись, Мак, ‒ шипит Эйс, ‒ ты не можешь мне запретить. ‒ Ты себе даже не представляешь... Но Эйс уже идет первым, опираясь на не желающего ему возражать Джонни. Входит и замирает в дверях, не решается пройти дальше. За его спиной ждут остальные, более готовые к тому, что могут увидеть. ‒ Подойди к нему, ‒ говорит Мак, и позади слышится короткий вздох Гама, ‒ подойди, не стой в дверях. Кожа Арсенала там, где она не накрыта простыней, синюшно-бледная. На его лице пожелтевшие кровоподтеки, губы растрескались, а правая бровь рассечена. Все его мышцы расслаблены, рука безвольно свешивается с края кровати, и это выглядит гораздо более страшно, чем истекающие кровью трупы с грудью в решето от количества всаженных пуль. Но когда Эйс подходит и осторожно берет его ладонь в свою, она теплая, живая, и этого достаточно. ‒ Прорвемся, ‒ шепчет Эйс, ‒ обязательно прорвемся.