***
Из подъезда прямо под холодный ливень выскочила высокая девушка, кутающаяся в потрепанный кожаный плащ, процокала высоченными каблуками по мокрому асфальту и юркнула в теплое нутро заведенной девятки. На водительском кресле большеглазая брюнетка красила губы ярко-красной помадой, глядя в зеркало заднего вида. Пахло приторными духами, вонючкой-елочкой и незамерзайкой. — Ну как прошло все? — брюнетка улыбнулась и показала язык своему отражению. — Не поверишь, даже члена не увидела. — Светка откинулась на спинку сидения. — Любитель поговорить? Везет тебе, меня только в койку тянут, а у тебя уже третий на неделе. — Угу, везет. Как утопленнице. Я от этих разговоров в два раза больше устаю, чем от обычного траха. — Чего хоть рассказала-то? — Да как обычно: голытьба детдомовская, мамки-папки в жизни не видала, собираю на лекарства брату. — Эт ты правильно, такая история всегда лишний навар дает. Куда тебя: домой или к мамке? — Домой. К мамке завтра поеду, я Ленке сапоги обещала новые купить. Замшавые, на молнии. — На молнии, — передразнила Дашка, выруливая из двора. — Они на шее у тебя сидят. Давно б уже к нам присоединились и начали зарабатывать. — Черта с два я их на панель пущу. Нехай в университетах учатся, книжки умные читают. Благо, оплачивать их обучение я пока в состоянии. Может, хоть они людьми станут. - Светка отвернулась и уставилась в окно, глядя на мокрый город, размытый жидким светом фонарей. Осуждай меня, мальчик Никита. Осуждай. Главное — не жалей.Часть 1
11 апреля 2015 г. в 09:17
Чего-чего тебе надо? Историю свою рассказать? Мальчик, я не рассказчица, я проститутка, если ты не сразу догнал, кого вызвал. Ноги раздвинуть, минет сделать — тут всегда пожалуйста, были бы деньги, а за трепание языком мне не платят.
Ты заплатишь? Как по обычному тарифу с полной программой? Даже как за группу? Ух, ну, тогда по рукам. Цены знаешь? Деньги покажи. Дай пересчитаю. Ладно.
Ты хоть представься, да объясни по-человечески, нахера тебе это надо. Чтоб я знала, чего рассказывать, а чем твою психику нежную не смущать.
Кино снимаешь? Документально-любительское? Не-не, красавчик, я свою рожу светить не буду, даже если ты мне по тройному тарифу забашляешь. Проект институтский? Лицо только закрой мне. Да хоть тряпкой, хоть квадратами своими черными, а то встану и уйду, ищи себе другую подопытную!
Ладно-ладно, сажусь, улыбаюсь. Как звать, говоришь? Найджел? А-ха-ха, а я Беллинда. Как по-русски то будет? Никита. Красивое имя, Никита, зря ты его коверкаешь. Ишь, моду взяли.
Все, все, начинаю. Да, прямо с самого начала. Прям с детства. Ты заткнешься или нет? Слушай давай, студентик.
Нас у матери двое было: я и сеструха моя старшая, Оленька, чтоб ей пусто было, швали подзаборной. Десять лет у нас с ней разницы, я была поздним ребенком. Отец свалил куда-то, когда я еще в пузе у мамки белый свет представляла, а может, просто сдох — по слухам, еще тем алкашом был, пил все, что горело, и не закусывал. Без понятия, никогда его судьбу выяснить не пыталась. Мама старенькая была, но страшная аккуратистка. Никогда ни пила, наркотой не ширялась, мужиков в дом не водила.
Пока я малая была, тяжко нам приходилось: мать на работу не брали, перебивалась отработками, полы в подъезде намывала. По помойкам лазили, чтоб хоть что-то на ужин наскребсти, тащили все, что плохо лежит, у церкви подаяние просили. Нас оттуда гоняли, конечно, все блатные места давно заняты, а чумазым детишкам подают гораздо охотнее, чем старым бомжам. Били, вся рожа синяками сияла, матом крыли, в ментовку как беспризорных сдавали. Похрен. Когда мне исполнилось семь, эта идиотка Оленька притащила в подоле еще двух спиногрызов. Леночку, блядь, и Катеньку. Ессно, без мужика и денег. Это в однокомнатную-то хрущовку! Сука безмозглая.
Тогда вообще пиздец пришел: зимой в осенних сапогах бегали, в школу прийти стыдно было — одноклассники смеялись, малые по ночам орали от голода. Мамка нашла работу, руки у нее всегда из правильного места росли: стала в печке нашей старенькой фигурки глиняные выпекать, раскрашивать их да в магазин сувениров загонять. Тогда это жутко модно было, подобную хрень на разные праздники раздаривать. Мы помогали ей, как могли, куда ж без этого. До сих пор помню руки свои, которые от глины каждый вечер хозяйственным мылом оттирала. Платили не ахти как, но на жратву да коммуналку хватало.
Знаешь, как мы жили? Это ж, блядь, ни в одном страшном сне не представить. Обоев в хате не было, мамка расписала их на голую штукатурку краской. Веселенькие такие мультяшные герои, нихуя не подходящие под остальную обстановку. Я с сестрой спала на одной кровати, мелкие — на другой, а мамка на полу, на матрасе со сбитой начинкой. Комканной такой, час полежишь, потом спина целый день ноет. Один шкаф, где все наши пожитки вперемешку затолканы — старые, драные, зато чистые. Коробка с игрушками: одна кукла страшнее другой, то ноги не хватает, то головы. Аквариум с белыми крысами.
Крыс этих я нашла в зоомагазине, по пять рублей за штуку, и так выла, что мамка все-таки разрешила взять парочку. А эти твари расплодились с дикой скоростью, так что вонь у нас стояла знатная, не смотря на все мамкины усилия. Кошки были, три штуки, целые сутки у аквариума просиживающие. Игрушек нет, так хоть с животинкой поиграть можно было.
И знаешь, ничего я такого особо криминального в своей жизни не видела. Ну да, бедно живем, места в квартире нихуя нету, жрать порой нечего — ну и что? Мама любит же. Потому что соседи наши имели пять детишек, бухали не просыхая и свой выводок не любили. Была у них девка одна, моя ровесница — Дашкой звали. Так вот, она из своего свинарника к нам в хлев прибегала, чтоб хоть немного от пьянки и ругани отойти да поспать спокойно. Нормально мне тогда было.
А потом я познакомилась с одной фифочкой. Как-то летом сидели мы с малышней на окне, ногами болтали — первый этаж, падать, если что, невысоко, как увидели, что на землю игрушки летят. Да такие, какие я токо в магазине на витрине видела, а в руках сроду не держала: куклы дорогущие, явно ненашенские, медведи плюшевые, еще хрень какая-то. Мы, конечно, прихуели, но упускать своего шанса не стали — спрыгнули с окна, да давай богатство подбирать. А потом спустилась она вместе с мамой своей, Анастасией Ивановной, и рассказала, что игрушки выкинули из-за ссоры по поводу беспорядка в комнате. Ты прикинь, да? Там добра было штук на десять, а они просто взяли и вышвырнули его в окно со злости. И комната своя, для целого ребенка. И платье с рюшками, и бантики в косичках, и вся такая чистенькая, опрятная, что злость аж за горло хватала.
Смотрю я тогда на мелких, уже вкуривших, что новые игрушки сейчас отберут, и ревущих по этому поводу, и сама готова в слезы удариться. Потому что нечестно это, когда одним все, а другим шиш да маленько. Анастасия Ивановна посмотрела на нас тогда, и увела свою доченьку, ничего не взяв. Сказала, новые купят. И я до сих пор помню глаза ее, жалостливые.
А с фифочкой мы, как ни странно, подружились. Звали ее Машей, была она на год меня младше и ребенком честным и открытым. Привела в свою компанию, познакомив с другими такими же «положительными» детишками, делилась игрушками и сладостями, звала к себе на ночевки. Я ходила, не дура ж отказываться. Фифочка была единственным долгожданным ребенком в полной семье, имела бабушку на должности директора больницы и каждый год ездила отдыхать за границу. И при всем при этом воспитывали девочку правильно: не было в ней ни зазнайства, ни хвастливости, ни пренебрежения к тем, кто не имеет того, что есть у нее. И легко с ней было.
Только вот со временем все меняется, и дети подходят к той черте, когда начинают сравнивать свою жизнь с чужой. Я ходила в местную школу, а Маша — в элитную, куда отвозили на автобусе и кормили на обеде тремя блюдами. Я летом на озеро отдыхать ходила, что в ста метрах от дома было, а она летела в Турцию. Я покупала дешёвую косметику, а она таскала мамину тушь из Франции. И вот тогда появилась зависть.
Я завидовала Маше по-черному, ночами плакала и все думала о том, что фифа своего счастья не заслуживает. Ничем она не лучше меня, не за что ее так судьбе обласкивать, я тоже хочу жить нормально. Я денег хотела, много, и не надо искать в этом какой-нибудь моралистической поебени. Не о мелких я тогда думала и не о матери, а о шмотках новеньких и парнях на дорогих тачках. Так и получился первый заработок.
Первый мой был плешеватым, толстым и небритым, слегка за сорок, но на хорошей машине. Остановился вечерком у обочины и предложил отсосать за пару сотен. Дашка рассказывала о таких товарищах, сама она уже пару раз зарабатывала подобным образом, и я не нашла в себе сил отказаться. Не было во мне романтики, той внутренней правильности, что не позволяет переступать черту, замороченности по «первому разу». Была только мечта о новой юбке да голод, толкнувший меня к тачке.
Мужика я сразу предупредила, что опыта у меня в подобных делах ноль, но энтузиазма хоть отбавляй. Узнав, что я «целка», тот только обрадовался и докинул пару хрустящих купюр, посадил меня на заднее сидение, отвез к ближайшему подлеску и оттрахал прямо на капоте. Вот честно, больно мне было, а унизительно — нет. До дома добиралась пешком, но деньги карман грели.
А потом покатилось по накатанной: кончались наличные, и я топала на «Шлюшную» — так мы ласково называли улицу, где тусовались с девчонками, подобными мне. Новый клиент, новые деньги, новые шмотки. Пару раз клиенты меня отхерачили так, что я с трудом до больницы доползала, а врачам пришлось меня по кускам собирать. Тогда решила со свободным ремеслом завязывать и найти крышу, под которой хоть бабки собирать и будут, но все же кости целее останутся. Так и попала в «Рай». Дали кличку — Беллинда, означающую «красивая змея», комнатку в борделе, если клиент не на дом заказывает, и телефончик, на который эсэмэски с адресами приходят.
Собственно, вся история. Я шлюха, мальчик, без каких-то там прикрас и нежностей. Любые пожелания, работаю хоть с извращенцами, хоть со старперами, хоть с толпой за раз — это, между прочим, оплачивается гораздо лучше стандарта. Продаю тело, потому что никогда не хотела учиться и работать. Завистливая, жадная врунья, которая до сих пор сочиняет для матери сказки, что работает секретаршей в хорошей фирме. Потому что в зеркало мне смотреть не стыдно, а вот в глаза ей, жизнь ради нас положившей — очень. Ну как, понравилась история?
Не нравится? Высоких мотивов дожидался? Не, это не по адресу. Помогаю ли мелким? По семнадцать годков стукнуло, пора самим на хлеб зарабатывать. Да, к матери заскакиваю, чаек попить с печеньками. Ну хату ей оплачиваю, она на пенсии давно, сама не потянет. Продуктами сестра пусть обеспечивает.
Ха-ха, забавный ты. «Не подходит под мою теорию». Думал, все от безысходности на панель прутся? Разочарую тебя, Никита, но многим просто нравится секс и не нравится работать. Наркота, куда ж без нее, трое по лавкам, каждый от нового папочки. Вот так вот. А вообще, не верь никогда слезам шлюхи, мы если слабину чуем, то всегда врем. Глядишь, клиент на пару соток больше заплатит.
Осуждаешь? Ну осуждай, мне от твоего мнения ни горячо, ни холодно. Бывай давай, студентик, истекло твое время.