Дорога домой

Когда водная стена падает обратно в объятья моря, Каспиану кажется, что Эдмунд вырвал его сердце и забрал с собой. Так, на самом деле, и есть. Жаль, что не в реальности – ведь тогда Каспиан перестал бы существовать на этом пляже, где мокрый песок засасывает его ботинки, а горизонт тянется во все стороны, будто раскинутые руки. Каспиану больно думать, больно дышать, до внутренней истерики, до дрожи в пальцах, до нежелания двигаться с места. На душе так тошно и страшно, что даже при виде Аслана не легче – трепет ушел вместе с Эдмундом, все ушло, и Каспиан пуст теперь. Ничего в нем не осталось для преклонения тому, кто отослал их обратно, и, Каспиан знает, что это чувство не пройдет. Будет болеть, как старые раны, в дождь, отравлять радость и занимать мысли до самой смерти. И пусть другие будут уверять его: забудется-сотрется, запылится, только дунь, снопом искр разлетится, сам Каспиан этого не хочет и считает даже за предательство. С Эдмундом так нельзя. Его чтить нужно до самого гроба, до безымянной братской могилы или мягкого мха вместо последнего ложа под спиной. Ведь они были друг у друга первыми и искренними, и не стать Каспиану настоящим королем, если не сдержит это обещание. Оно осталось в их последнем объятье, разорвавшимся вместе со временем, которое для них закончилось, ушло, исчерпалось, как сам Каспиан, как его чувства, эмоции, и теперь он ссыпается песком к мягким лапам Аслана и душит, убивает в себе одну единственную просьбу, которую готов молить всю оставшуюся жизнь. И плевать на престол и верную команду. Понимание того, что больше они с Эдмундом не увидятся никогда, такое взрослое и четкое, кроткое, его как страшную тайну нашептало ему море, и он не хочет смиряться. Ни-ког-да. Давай, Каспиан, попробуй теперь подыскать для себя событие горчее. Не сыщешь за всю свою будущую жизнь, короткой или длинной она у тебя будет – не важно. Такая рана в груди не затянется даже с годами. С умелыми прикосновениями волшебных дев, с литрами пьянящего вина, с открытиями новых земель, с завоеваниями. Нет. В эту рану будет задувать ветер, вороша воспоминания, хлопая ими в мыслях, как парусами в ураган, загорчит в горле и унесется вдаль, чтобы затаиться и ударить в самый ожидаемый момент. «Не то и не так». С Эдмундом не сравниться даже при помощи тёмной магии. Он, уже однажды умерший от ледяного меча на поле боя, оставленный всеми сотни раз, брошенный в зимнюю стужу и в жаркий летний зной, преданный, ненужный, тот самый гордый и непреклонный Эдмунд, которому Каспиан в исступлении целовал пальцы. Эдмунд, который горько смеялся и кидал в загребущие прозрачные руки русалок корабельное серебро. Эдмунд, который страшно хотел бы остаться здесь навсегда. Не возвращаться в ту далекую и странную страну, где людей в тысячи раз больше, чем во всей Нарнии, а волшебство давно умерло. Но даже так, по другую сторону океана, куда Каспиану никогда не переплыть, Эдмунд помогает ему. Своей выдержкой, своим спокойствием, он живёт внутри Каспиана, и тому остается только повторять за воспоминаниями. Так он коротко прощается с Асланом и садится в лодку, взмахивая веслами размеренно и плавно, как делал это Эдмунд по дороге до Края. Вернувшись на корабль, Каспиан забирается на борт и знакомым команде до боли жестом поправляет меч у себя на поясе – прямо как вечно все теряющий Эдмунд, он начинает постоянно проверять свои вещи рядом с собой, заболевая паранойей, которую еще не придумали в их стране. Но это даже приятно. Несколько раз кто-то из команды говорит ему о том, что он по жестам и привычкам стал похож на младшего короля, и Каспиан страшно горд от этого. Что примечательно – он не подстраивается под самого Эдмунда, он возрождает его поведение в своих привычках, и это сильно помогает. А затем, приплыв обратно домой, к тишине завоеванных земель и абсолютной растерянности, Каспиан догадывается о том, что Эдмунда можно увидеть не только в своей памяти. Это спасает его в первые сумасшедшие годы правления, когда по ночам он выходит во двор и лежит на голых камнях, которые теплые, будто спина Эдмунда, и пытается найти в своей голове что-то, кроме воспоминаний. Но их нет. Они помогают ему и позднее, когда все успокоилось и наступило великое затишье, такое, что некоторые стражи разучились драться. Тогда Каспиан сам вытаскивает из ножен меч и вызывает их на дуэль, видя перед собой всегда одного и того же соперника. Сталь, включившись в их игру, звенит довольно и жадно, как во время того самого дурашливого поединка на корабле. Эдмунда помнит многое. Боязливо звенят о нем оставшиеся серебряные приборы на корабле, тихо шуршат его личные вещи, которые Каспиан достаёт только в самые тяжелые дни. Кладет на стул рядом со своей кроватью, чтобы запах моря и мокрой земли заполнил, забил ему ноздри и утешил: «Спокойно, мой принц, все может быть еще хуже. Эта передряга уж точно тебе по зубам, не оплошай, я верю в тебя». Верит в него море с солеными, дикими волнами, вздыхающее после шторма устало и загнанно, как Эдмунд, лежащий с ним на кровати, мокрый и довольный, с зацелованными губами и алыми кончиками ушей. Холодный, как пальцы Эдмунда, ветер, забирающийся ранними походными утрами Каспиану за шиворот, выдергивая из кошмаров мокрыми от росы поцелуями на щеках, шаловливо оплетающая ноги трава, и все вокруг верит в Каспиана. Оно помнит, как и он сам, как Эдмунд ступал по этой самой земле своими ногами, как дышал этим воздухом, как сдвигал собой и своими решениями нечто магическое и почти уснувшее, как заставлял петь лесные кроны. Прозрачные духи, одетые в лепестки цветов, которые так любят рассказывать Каспиану и его детям сказки, тоже помнят Эдмунда, и в их речи иногда проскакивают те самые интонации, которые он вложил в них когда-то, еще в своё первое правление в стране, только-только освободившейся ото льда. Но ярче всех, конечно, помнит Эдмунда зима. Она царапает Каспиана по губам собственническими, страстными поцелуями даже тогда, когда в его волосах появляется седина. Вьюга ведет его коней точно к цели, заметая ложные тропы, забивает вход в его землянку, стережет тепло внутри, поет песни, те самые, в такт которым стучало сердце Эдмунда. Тьма улыбается Каспиану и помнит его мыслями Эдмунда, смущающими, искренними, мятежными, помнит и оберегает, и Каспиан видит, чувствует это с каждым её приходом. Закрывая глаза в последний свой раз, Каспиан привычно думает об Эдмунде, единственном, чей образ остался за все эти годы четким и ярким. Его теперь дополняет сотня чужих прикосновений, ставших, благодаря спасительной памяти, родными, все стихии и небо с морем, все его приключения и знания, и непоколебимая вера Эдмунда. Закрывая глаза, Каспиан уходит к сладкой воде и мокрому песку, надеясь, что Эдмунд тоже однажды найдет свою дорогу домой. И, возможно, захватит с собой свое сердце, чтобы теперь уж все было по чести.