Тест

Все время шел какой-то гребаный тест, Джус это физически чувствовал. Знаете это ощущение экзамена: вас может тошнить или нет, вы можете спать без задних ног или провести бодрячком, не важно — в любом случае у вас есть это слегка щекочущее под ложечкой «сдам не сдам сдам не сдам». Так вот: Джус все время ходил с таким ощущением в животе. Проблема в том, что в жизни нет какого-то одного абсолютно верного ответа. Все варианты по-своему верны. Парни рядом с ним как-то очень просто относились к этому: они просто брали и принимали, что вот это решение — верное, значит, так и надо поступить. А уж какие последствия будут от их выбора, это их уже не очень беспокоило. А Джус постоянно стоял перед выбором, перед сотнями по-своему верных ответов, и в животе щекотало «сдам не сдам сдам не сдам сдам не сдам». Не сдаст. Стопроцентно провалится. Он и провалился. Он поступил нечестно. Убил человека, а потом сказал, что это Майлз украл брикет наркоты. С точки зрения полицейских он поступил правильно, попытавшись принести им кокаин. С точки зрения клуба — определенно, нет. Со своей же точки зрения... У него не было своей точки зрения. В том и дело, что он всегда мог понять и принять множество точек зрения. Не было какой-то одной, за которую он бы встал и уперся рогом, как его братья по клубу. Потому что все по-своему верны. Джус знал, что провалил тест. Вот остальные еще не знали. Чибс не знал. Или знал? Вот прямо сейчас Чибс стоит перед ним, держит толстую цепь в руках. Несколькими часами раньше Джус пытался на ней повеситься. Тогда он наврал Чибсу, что просто наткнулся на... Черт, ложь, опять ложь, снова гребаная ложь, когда же это кончится-а-а-а! И Чибс стоит и смотрит на него, как будто знает, и поигрывает этой цепью, и Джус воет где-то там, внутри себя, потому что уверен, что Чибс знает, что Джус провалил тест, что Джус провалил все, что только можно в этой жизни, что вообще можно придумать в этой блядской жизни. Чибс знает все. И Джус срывается в беззвучный вой. И Чибс кидается на него, они падают, Чибс сверху, и такое ощущение, что он сейчас убьет Джуса, и Джус готов — да, он этого хочет, пусть Чибс убьет его, это будет высшей милостью, это будет означать, что он прощен, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Но нет, Чибс просто прикладывает его — почти бережно — затылком об землю и материт на все корки, и в его голосе чувствуется искреннее беспокойство. Чибс не знает. И потом Чибс встает на ноги и снова поднимает блестящую стальную цепь с земли. Он возвышается каменной статуей праведности над Джусом, корчащимся на земле. Он покачивает цепью, в лунном свете ее звенья поблескивают, глаза Чибса тоже блестят, его брови узнаваемо изогнуты, а выражение лица невозможно разглядеть. Чибс говорит лечь на живот. Джус не понимает, зачем, но точно знает, что сейчас ему будет жопа. Но глаза так яростно блестят, и голос так повелителен, что Джус подчиняется, поворачивается на живот. Ладно, в любом случае он заслужил наказание. Чибс заставляет его согнуть ноги в коленях, снимает кроссовки с его ног. Носки оставляет. Джус даже через них чувствует холод металла на щиколотках. Он испуганно дергается, но Чибс прижимает его коленом к земле и говорит не рыпаться. Потом говорит завести руки за спину. Теперь цепь и на его запястьях. Шибари, что ли? Точно. Цепью причем. И это, вообще-то, больно. Джуса прошибает холодный пот, хотя ночь не очень морозная. Потом он снова чувствует металл на своей шее, но это другие ощущения — это не тупая цепь, это острый нож. Чибс ведет лезвием по его шее вниз, поднимает пальцем толстовку и касается сталью голой поясницы. У Джуса высыпают мурашки величиной, наверное, с гусиное яйцо. Чибс разрезает ему джинсы на заднице. Потом трусы. Нож касается мошонки Джуса, — из его горла, спертого ужасом, выскакивает какой-то цыплячий писк, Джус давится, Джус паникует, но ни слова не говорит в свою защиту. А Чибс молчит. Он только водит плашмя ножом по внутренней стороне бедер Джуса. Потом слышно, как трещит обертка презерватива. И металл на заднице Джуса сменяется горячими жесткими пальцами. У Чибса руки — рабочие, с мозолями, привычные и к отвертке, и к пистолету. Грубые, как наждачная бумага, пальцы мужчины. Чибс раздвигает ягодицы Джусу, и тот мучительно краснеет, когда понимает, что ему дико нравится. Он связан, обездвижен и абсолютно беззащитен. Все, что он может, — это принять то, что ему дают. И он принимает член Чибса полностью, до самых его яиц. Джус снова давится воздухом, но уже не пищит. Он прикусывает губы до крови, жмурится и ждет, пока пройдет первый, самый сильный приступ боли. Чибс, впрочем, не ждет. Он подает назад и снова вперед, постепенно ускоряясь, безжалостно и все так же молча. В какой-то ослепительный миг Джуса сводит судорогой наслаждения и... Он подскочил на своей постели. Ему приснилось. Шея все еще ныла после неудачной попытки повеситься на цепи. Джус повалился обратно, медленно осознавая, что — да, ему жаль, что Чибс не изнасиловал его в реальности.