Темные воды

Самое странное в пробуждении — это почувствовать, что в постели ты не один. Ощущение тепла под боком, ощущение доверчиво прижавшегося к тебе тела так необычно, что ты стараешься как можно дольше не открывать глаза и продлить, растянуть минуту, дать себе время понять — нравится ли тебе это. До сих пор он ни разу не просыпался с кем-либо рядом. У него еще не было девушки — из-за юного возраста, и вряд ли она скоро появится — из-за его необщительности и замкнутости. Но дело даже не в сексе. Кто не может похвастаться воспоминаниями, как в сильную грозу прибегал в спальню к родителям, пробирался между матерью и отцом, затихал, чувствуя себя в самом безопасном в мире месте? Поводом могла служить не гроза, любой другой детский страх —настоящий или придуманный. У него таких воспоминаний не было. У его родителей были раздельные спальни. И обе на ночь запирались изнутри. В почти трехлетнем возрасте, стоя босиком в холодном темном коридоре, он слушал эти безжалостные щелчки и понимал, что стучать бессмысленно. Оставалось плестись в свою спальню, слишком просторную для маленького мальчика, слишком мрачную, почти лишенную намеков, что в ней живет ребенок. Придумывать детские глупости, чтобы разжалобить родителей и получить малую толику нежности — было не в его характере. Нет, он просто постарался стать идеальным сыном, ведь молчаливое одобрение матери и отца, возможность сопровождать их повсюду, вплоть до скучных благотворительных собраний, давали ощущение семьи. И он старался соответствовать —от всегда начищенных туфель до уложенной волосок к волоску прически, от безукоризненных манер до умения стать максимально необременительным, практически незаметным. Майкрофт Холмс был идеальным ребенком без уменьшительного имени. Зато однажды у него вдруг появился младший брат. Вокруг которого сразу возникло столько суеты. И столько восторгов. Он, несомненно, был красивее. Даже когда орал, требуя сменить пеленки. Он всегда требовал что-то и всегда добивался желаемого. Многочисленные тетушки, приезжавшие навестить роженицу, восхищались им, то и дело упоминая, что милый малыш удался гораздо лучше, чем… Они оглядывались по сторонам, замечали Майкрофта, наблюдающего за идиллией из высокого викторианского кресла и замолкали. Но Майкрофт прекрасно понимал, о чем они умалчивают. Впрочем, его никогда не волновала собственная внешность. Наверное, некоторые старшие браться возненавидели бы появившегося конкурента. Но не он. Шерлок рос действительно милым. И на редкость сообразительным. А еще – ему было так же холодно в большом доме Холмсов. Только в отличие от брата, он проявлял чудеса изобретательности и настойчивости: бесчисленные проказы, частенько заканчивающиеся вызовом семейного врача, не давали родителям отстраниться от младшего отпрыска, держали их в тонусе. И пусть Шерлок прослыл бедокуром, пусть его не брали ни на официальные мероприятия, ни просто в гости, периодически запирали в библиотеке, — о нем волновались. Даже за ухо таскали пару раз (верх родительской несдержанности), таким образом давая необходимый ребенку тактильный контакт. Майкрофт прекрасно понимал, что все эксперименты брата изначально имели цель — привлечь внимание, получить всю ту же малую толику любви, но он также видел, что они являются частью натуры Шерлока. Тому было ужасно интересно – как все устроено. Гораздо больше, чем другим детям. Почему нельзя трогать горячий утюг? Что внутри лошадки-качалки? Сколько крови вытечет, если сделать трехмиллиметровый надрез на пальце? А на руке? А сантиметровый? А… И совершенно зря его запирали в библиотеке: медицинская энциклопедия, дедушкин справочник по психологии, подборка книг по химии и физике, анатомии были затерты до дыр. Наблюдения за младшим привели к определенным результатам – Майкрофт стал за него волноваться гораздо сильнее, чем родители. Потому что его опасения были вполне конкретны. Он видел, как Шерлок отсекает и поглощает необходимую информацию, как безошибочно работает его аналитический ум, насколько ему безразличны правила поведения, принятые в обществе и некоторые этические нормы. Такое сочетание могло бы завести куда угодно, но… На то и существуют старшие братья, чтобы приглядывать за младшими. Когда однажды вечером дверь в его спальне тихонько скрипнула, Майкрофт не сказал ни слова. Просто подвинулся и накрыл младшего краем своего одеяла. Он знал, насколько это может быть необходимо. И, по крайней мере, в эти несколько часов за брата можно было не беспокоиться. Во сне Шерлок действительно напоминал милого ангелочка. Длинные ресницы, беззащитная улыбка, белоснежная кожа, оттененная черными кудряшками и темно-синей пижамой в звездочках и месяцах. По странной прихоти матери, им всегда покупали одинаковые пижамы. Но то, что украшало Шерлока, на Майкрофте смотрелось странно. Он вытащил из рук младшего увеличительное стекло, положил на тумбочку, подоткнул под него одеяло и закрыл глаза. Спать и ни о чем не думать. Самое странное в пробуждении — это почувствовать, что в постели ты не один. Ощущение тепла под боком, ощущение доверчиво прижавшегося к тебе тела так необычно, что ты стараешься как можно дольше не открывать глаза и продлить, растянуть минуту, дать себе время понять – нравится ли тебе это. А тем временем теплый калачик разворачивается, потягивается, зевает. Потихоньку выползает из-под одеяла, крадется к выходу. И после скрипа двери ты понимаешь, что — да, тебе это понравилось. Чувствовать, что ты нужен. Что у тебя есть кто-то близкий, присутствие которого в комнате согревает, дает ощущение неодиночества. Шерлок рос, и его эксперименты становились все более изощренными. Родители поручили старшему брату заботиться о младшем (высшая степень доверия) и вздохнули с облегчением. Теперь Майкрофту предстояло разбираться с учителями, врачами, соседскими мальчишками. Ему нетрудно было держать все под контролем: целая сеть информаторов и жучки, установленные в комнатах, докладывали о каждом шаге подопечного. Достаточно звонка — и мелкого переводили в другую школу, а семейный бюджет покрывал ремонт химической лаборатории и прочие издержки взросления. Он по-прежнему приходил по ночам. Не так часто, как в детстве, но приходил. Во время каникул. У них уже были разные пижамы, потому что свою Майкрофт выбирал и покупал сам, но им все еще легко удавалось умещаться на одной кровати. Чаще они просто спали спина к спине, этого было вполне достаточно для противостояния окружающему холоду. Они не разговаривали. Вести умные беседы, научные споры или произносить нравоучения можно было и днем. И они никогда не обсуждали ЭТО. Ночью им вообще не требовались слова. Замкнутая друг на друга система прекрасно функционировала в полной тишине. Просто после того, как все в доме улягутся, дверь тихонько открывалась, и постель слегка проминалась под весом худого нескладного тела, а с наступлением рассвета все повторялось в обратном порядке. Майкрофт тоже рос и тоже экспериментировал. Он привел в свою городскую квартиру девушку со всеми вытекающими из этого факта последствиями. Не то, что бы они очень нравились друг другу, но когда-то же пора начинать… К тому времени он уже освоил искусство манипуляций, и позже Мелисса не раз удивлялась тому, что дала себя завлечь на свидание. Они долго и старательно занимались сексом, потом разговаривали о чем-то малозначительном, а потом Майкрофт понял, что не хочет оставлять ее у себя на ночь. Вызвал такси и с извинениями отправил девушку домой. Та обиделась, но не удивилась – у него уже сложилась репутация застегнутого на все пуговицы странного человека, и такой поступок только подтверждал ее. Больше Майкрофт никого домой не приглашал. Правда, однажды сам задержался у однокурсника, они вместе писали работу по международному праву и в какой-то момент неожиданно перешли к поцелуям. Он позволил соблазнить себя, точнее, сделал все, чтобы его соблазнили, не забывая держать весь процесс под контролем. Это было очень странно и гораздо лучше, чем с Мелиссой. Он сделал вывод о своей гомосексуальности без всякого потрясения или сожаления. Тед предложил остаться, но разделить постель с посторонним человеком Майкрофту вновь показалось кощунством и предательством. Одно дело трахаться до изнеможения, другое – позволить кому-то улечься на твоем плече. Шерлока снова исключили из школы. Директор отказался разговаривать по телефону, а при личной встрече разъяснил щекотливую проблему: младший ударился в любовь. Оставив на время синтез веществ с наркотическим эффектом, он дал волю гормонам и притащил в пансион приятеля, забыв сообщить тому о цели и характере визита. Шерлок всегда получал желаемое, но в этот раз сказался недостаток опыта. Ему следовало, как минимум, научиться запирать двери своей комнаты. И не приступать сразу к делу, не удостоверившись, что партнер разделяет его пристрастия. Майкрофт позже высказал все это брату. Холмс старший не удивился тому, что Шерлоку тоже нравятся парни, он вообще никогда ничему не удивлялся. При всех внешних различиях братьев объединяло гораздо больше, чем мощные мыслительные аппараты, доставшиеся при рождении и одинаковые детские пижамы, купленные мамой. Он не счел нужным извиняться перед директором, который был в долгу перед ним после небольшой передряги (организованной самим же Майкрофтом). Просто забрал документы и пошел к машине, в которой уже сидел Шерлок. -Домой? Он заметил, как брат поджал губы и нахмурился. Между бровями наметилась морщинка, слишком ранняя для подростка. Одним общим секретом больше, одним меньше… не стоит волновать лишний раз мамулю. Отвез Шерлока к себе, постелил ему на диване и уехал к Теду, приятелю по пятничному сексу. Вернулся за полночь, еще хмельной, разгоряченный, и обнаружил младшего, свернувшегося калачиком на его кровати. Отметил машинально, что калачик изрядно вырос, ведь они с братом уже почти одного роста. Не видя смысла ложиться на диван, ведь через час или два Шерлок все равно переберется к нему под бок, Майкрофт устроился на краешке постели. Младший тут же откатился, освобождая пространство. Значит, не спал. Действительно, Шерлок поднял голову, жадно втянул запах брата, и глаза его широко распахнулись, зияя огромными зрачками. Что он увидел в полумраке, какие выводы сделал, неизвестно. Майкрофт успел задремать, но вскоре его разбудили странные звуки. В первую секунду ему показалось, что Шерлоку плохо – тот задыхался или плакал… или стонал, уткнувшись лицом в подушку. Сразу взметнулась тревога, надо было срочно выяснять, в чем дело, будить или звать на помощь… Но он тут же понял, что происходило на самом деле. Младший как-то уловил, что разбудил брата, повернулся и, уже глядя прямо в глаза Майкрофту, заработал рукой энергичнее, потом выгнулся и застонал в голос. Это захватывающее зрелище было неправильным и, тем не менее, ошеломительно… красивым. Легкая испарина на бледной коже, приоткрытый в стоне рот, натянутое струной тело. Невозможно было оторваться, хотя сделать это надо было немедленно. Шерлок протянул руку, но Майкрофт остановил его жестом. Это было так по-шерлоковски: захотеть чего-то и добиваться, не взирая на место и окружение… Видимо, запах секса возбудил его, и младший, не задумываясь, устроил себе разрядку… И собирался устроить ее брату. Самое простое сейчас – последовать его зову, разрешить коснуться себя, прикоснуться в ответ, повинуясь молчаливой мольбе, перешагнуть невидимый барьер, вжаться в это стройное, податливое тело… Но он не может потворствовать порывам. Он не может вот так – просто. Майкрофт достал полотенце и кинул брату. Тот подхватил его и с полуулыбкой скрылся в душе. Видимо, воспринял этот жест как обещание, как начало прелюдии… тем сильнее будет разочарование. Майкрофт запер спальню изнутри и стал ждать. Минута… другая… ручка двери пару раз дернулась. Потом раздались звуки удаляющихся шагов и скрип дивана. Шерлок еще не догадывался, что отныне дверь в спальню брата будет всегда заперта. Зато Майкрофт точно знал, что младший не просто обидится – он решит, что его бросили. Предали. И что отныне он станет заклятым врагом для самого важного в своей жизни человека. Он очень хорошо знал своего брата. Но так же он знал, что иначе поступить не может. Оказывается, есть невозможные вещи даже для Холмсов. И не потому, что он боится войти в эти манящие темные воды, нет. Просто не может позволить Шерлоку, попробовав раз, остаться в них навсегда. И какая разница – чего хочет он сам. Самое горькое в пробуждении — это снова почувствовать, что в постели ты совершенно один. Ощущение тепла под боком, ощущение доверчиво прижавшегося к тебе тела — не для тебя. Ты стараешься как можно дольше не открывать глаза и продлить, растянуть минуту, представить, что он рядом, что сейчас он зевнет, потянется и заденет тебя нечаянно локтем или острой коленкой… Ты, не глядя, нажимаешь на кнопку, загорается экран: вот он, сонный, взрослый, совершенно не похожий на милого ангелочка, спит рядом со своим доктором, уютно устроившись кудрявой головой на его плече. Значит, тогда, давно, все было сделано правильно. Он потягивается, приоткрывает глаза и смотрит прямо в тщательно замаскированную камеру. Смотрит без обиды, без злости, словно наконец-то понял. И тебе уже не так горько. Но по-прежнему холодно и одиноко.