Пустые вершины

Азари плясала, как беспутная дикарка, изгибаясь игриво и страстно. Ее нежное гладкое тело, крутящееся так лихо в музыкальном ритме, то превращалось в лазурный вихрь, то замирало. Влага поблескивала на ее плечах и бедрах, а лиловые губы, сладкие и пьянящие, как черничный ликер, влекуще открывались. Джеймс подался вперед, стараясь не упустить ни мгновения из огненного танца цирцеи. Азари смотрела только на него, показывала все только ему. Там и не было больше никого. Наклонившись, она коснулась пальцем верхней губы и игриво облизала его. Он не видел создания изумительнее, и от этого шла кругом голова. Сон был прекрасен, как далекая сказка. Выныривать из него не хотелось. Джеймс устало вздохнул, просыпаясь. Он давно перестал отдыхать во сне. В голове шумел легкий дурман от выпитого вчера алкоголя, а неопределенная слабость в животе отдавалась в ноги. Джеймс смотрел в потолок над собой и никак не мог понять, далеко он или близко. Во всяком случае, ближе, чем странное чудо сна, которому посчастливилось отдаться. А еще он не понимал, где находится. Комната была большая — явно больше тех, где ему выдавалось ночевать, светлая — даже слишком, как для его глаз, — и не пустая. Джеймс оперся на локоть и посмотрел на широкую спину мужчины, лежавшего рядом с ним. Свернувшись калачиком, тот устроился на самом краю постели. Он все еще спал, но так тихо, будто задержал дыхание. Джеймс откинулся на подушку и озабоченно зарылся пальцами в ершик коротких волос. Сколько он вчера выпил? Джеймс прикладывается губами к бутылке и вытягивает ноги. На диване мягко и удобно, а еще рядом сидит Трэйнор. Она тоже пьяна и не обращает внимания на то, что они так близко. Привалившись к его плечу, она сладко улыбается и показывает куда-то пальцем. Но там не очень интересно. Вот на столе крутится сумасшедшая биотичка. На ее теле цвета краски больше, чем цвета кожи, а растрепанные темные волосы укрывают лицо, когда она наклоняет голову. Она оглаживает себя по груди и улыбается Шепарду. Ему легко улыбаться. Даже так, как она — оскаливаясь, как дикая собака, и закусывая нижнюю губу так сильно, едва ли не раздирая ее в кровь. Шепард не выглядит особенно пьяным, его движения по-прежнему строги и немного скованы, словно он двигается внутри клетки. Он всегда держит себя внутри клетки, а ее прутья — правила, мораль и условия. Джеймсу сначала кажется, что тот танцует с Джек, потом — что с Мирандой. Он в легком восхищении и зависти, что вокруг него столько потрясающих женщин. Кэйдан подтаскивает еще пива и пытается уговорить Джеймса на реванш, но тот только отмахивается. Диван. Слишком мягкий. Слишком удобный. Возможно, Шепард и не танцует с кем-то. Во всяком случае, он не концентрируется на ком-то, он будто… да, он будто один. Джеймс хмурится. Глаза Шепарда закрыты, он поднимает лицо к потолку и только ровно дышит, отдаваясь музыке. Он всегда один. Такой сосредоточенный, немного злой и задумчивый, с беспокойным взглядом. Но он четко выполняет свой долг, поэтому его личные проблемы мало кого волнуют. Взгляд сползает ниже. А у Шепарда ничего такие бедра. Славные. Джеймс удивленно смотрит на свою бутылку пива. Эта явно была лишней. Он понял, что Шепард уже не спит. Его дыхание стало совсем бесшумным. Тот лежал еще минуту или около того, прежде чем осторожно перевернуться на спину. Медленно, словно у него были переломаны кости, и каждое движение давалось ему болью. Кажется, он даже не посмотрел на Джеймса, складывая руки на обнаженной груди. Его глаза были почти бесцветными — он видел в жизни столько краски, что собственной не осталось. Только на радужке мелькал маленький красный огонек — гнев где-то внутри. Джеймс не припомнил ни одной ситуации, в которой бы чувствовал себя неловко. Ко всему он относился прохладно — ну было и было, через пару дней об этом забуду. Но все происходило сейчас. Шепард молча сел и потер лицо рукой, сгоняя тревожный сон с глаз. Он тяжело вздохнул. Наверное, в этом вздохе было все — сожаление, разочарование, злость. Джеймс бы сказал точнее, если бы разбирался в психологии или вообще во вздохах. Пока он видел только маленький шрам на его лопатке и несколько родинок. Забыться — такое прекрасное удовольствие. Дорогое, редкое, но от этого крайне ценное. Джеймс не помнит, сколько выпил, кажется, все же меньше, чем Трэйнор. Саманта поцеловала его в уголок челюсти, после цыкнула и поводила пальцем в воздухе, а потом засмеялась и упала за диван. Кто-то приходит, кто-то уходит. Гостей остается мало, но зато самые верные принципу вечеринок. Джек забирается на барную стойку и запрыгивает на Рекса. С рычанием они уносятся в стену. Интересно, что от нее осталось. В голове шумно, снаружи нее — тоже. Джеймс считает весьма мудрым забиться в первый попавшийся угол и отлежаться в тишине. Спать не хочется, но вот унять гам в ушах — весьма. Идея сбежать с вечеринки приходит не ему одному. — О, это ты. — Шепард выглядывает из-за двери. Джеймс хочет хлопнуть себя по лбу — ну конечно, его комната. То-то он удивлялся, почему постель такая удобная. — Сейчас свалю, честное слово. — Джеймс приподнимает голову и вынужденно опускает ее обратно — слишком тяжело. — Несколько минут и все. — Я не против. Лежи, сколько хочешь. Я могу найти другое место. Наверняка во всем виноват он сам. Точно. Джеймс так и думает, когда зовет его обратно. — Эй, Локо, кровать-то большая, ты можешь лечь, а я уйду. Через минутку, дааааа. Они смотрят друг на друга несколько секунд, и Шепард пожимает плечами. Он садится на другую сторону постели и снимает обувь. Джеймс неловко замечает, что лежит на половине кровати, где тот привык спать — с этой стороны тумба, а на ней некоторые его вещи. Он мог бы извиниться и переползти, но, кажется, это и не требуется. Шепард забирается в постель и ложится на подушку, сразу же закрывая глаза. Он тоже не спит, тоже пьян и тоже со своими мыслями. Джеймс часто о нем думает. Не в смысле… Просто думает. О том, как наверняка одиноко быть таким, как он. Почетно, но одиноко. Он добрался до самых вершин, но там… никого нет. — Неплохую вечеринку ты замутил, — замечает Джеймс. — Стильненько. И выпивка отпад. Везде так разводят, а тут… меня вынесло. Шепард открывает глаза и поворачивает голову. Джеймс переворачивается на бок следом. — Но, знаешь, есть одно маленькое упущение, — говорит он, опираясь щекой о локоть. — Азари. — Что? — Азари-танцовщицы, — кивает. — Сладкие кошечки. Как в клубах, ага. У них еще такие чулочки? Ну эта обтягивающая дрянь на ножках. Хороши, чертовки. Их тут не хватает. Я ничего не хочу сказать, дамы у нас улетные, но все такие деловые. Немного легкости бы не помешало. Джеймс задумывается, а бывал ли Джон Шепард вообще в клубах. Да даже если и бывал, то точно по делу и вряд ли он заглядывался на танцующих на подъемниках девушек. Приходящая мысль странна. — Ты красивый, Джеймс. И это последняя фраза, которую он сегодня говорит. Джеймс хмыкает, жмурясь. Он бы подумал, вот это новость — пьяный коммандер, но думает просто о мужчине, выпившем чуть больше положенного. На них нет формы и опознавательных знаков, а перед глазами манящая мыльная реальность, где все яркое и сладкое. А лицо Шепарда серьезно. Всегда серьезно и сейчас. Ты красивый, Джеймс, повторяет про себя в голове. К нему так еще не подкатывали. Конечно, это самый дурацкий комплимент, который он слышал за свою жизнь. Но, черт побери, они оба уже в постели, а он надрался и не помнит, когда последний раз занимался сексом. Джеймс тянет его за воротник, целует в колючую щеку, потом в губы, а следующее, что он помнит — Шепард уже сверху. Джеймс потер переносицу и тихо кашлянул, напоминая о своем присутствии на случай, если тот вдруг запамятовал. Он подумал, а прилично ли было сейчас делать вид, что ничего не произошло, вставать и идти готовить завтрак? Прилично — не то слово. Не чересчур ли жестоко? Он мог бы пожарить потрясающие блинчики. Это бы сгладило тишину? Сделало бы ее чуть более мягкой и спокойной? Выветрило бы вину за произошедшее? — Доброе утро, Джеймс, — тихо сказал Шепард и медленно повернул к нему голову. Джеймс кивнул в ответ. Длинное лицо коммандера, подранное кибернетическими шрамами, было на редкость невозмутимым. Он даже не мог сказать, была ли хоть какая-нибудь озабоченность в его взгляде. Шепард моргнул и уточнил почти шепотом: — Надеюсь, то, что было, нас ни к чему не обязывает? Джеймс встрепенулся. Его мысли были озвучены раньше, чем он успел их подумать. И это его… не устраивало. — Нет, конечно, нет. Шепард замер ненадолго, будто обдумывая что-то, а потом качнул головой. Он сбросил с себя одеяло и слез с постели. Его куртка валялась в нескольких футах от кровати, а вот местоположение носков осталось загадкой. Пора было одеваться. Вставать. Возвращаться в день. Джеймс так и не вспомнил свою последнюю близость. Вообще. Это было… это же было в этой жизни, да? Скорее всего, в этой. Почему-то интереснее, когда это было у Шепарда. Иногда складывалось впечатление, что он все время проводит за работой, а те выкроенные крохи свободного тратит на сон. У него никого нет, и вряд ли он отягощает свое существование случайными связями со случайными людьми. Как же он может терпеть? Джеймс слышал что-то о той женщине… Кажется, ее звали Эшли? Вроде бы они были вместе до того, как она погибла. Но это же было миллион лет назад. Нарастающее желание обезвоживает его не хуже сухой слабости алкоголя, а губы Шепарда кажутся живительным источником. Отнять его от себя практически невозможно. Джеймс недовольно хмурится, когда тот перехватывает инициативу и отстраняется, удерживая его на месте. Шепард задирает его футболку до самых подмышек, но не снимает ее, только рассматривая его грудь и живот. Задерживая взгляд на витках татуировок, Шепард облизывает губы и шумно выдыхает через нос. Ему приходится напомнить, что происходит, так долго он пялится. Наверное, просто нравится вид. Джеймс приподнимает бедра, давая ему стащить с себя брюки с бельем, и остается совсем обнаженным, не считая скатавшейся футболки. Распластанный перед ним, пьяный и расслабленный, он не знает, что будет. Тут все не так просто, как в детском конструкторе — один шарик и один разъем, одно кольцо и один штырь. Что делать, когда… два штырька? Даже мысли о детском конструкторе становятся какими-то пошлыми. Шепард гладит жесткую доску его пресса, плечи, разминает его пальцы, и становится жарко везде. Язык на пятнышке соска больше щекотный, чем приятный, но Джеймс не протестует. Рука внизу обхватывает его и делает несколько пробных движений, выясняя, как ему больше нравится. Услышав одобрительный стон, Шепард останавливается на этом ритме и держится его. Но его взгляд… это слишком. Он смотрит не на него. Смотрит в него. Что-то ищет. Находит. Пытается уцепиться, но в страхе моргает, словно боясь быть отвергнутым. Это невозможно. Он же не такой? Куда он дел коммандера? Кто этот человек? Джеймс притягивает его к себе, принуждая закрыть глаза и углубиться в поцелуи. Поцелуи и его рука. По-прежнему строгая, по-прежнему уверенная. Вот это то, что нужно. Шепард никогда не был особенно разговорчивым. Он молча добрался до шкафа, достал чистые носки — черные, как и все у него — и футболку. Натолкнувшись на Джеймса посередине комнаты, он вздрогнул, словно оказался застигнут врасплох одним его присутствием. Хмуро отведя от него взгляд, он обогнул его и возобновил свое движение. Джеймс почувствовал себя одновременно и лишним и… несуществующим. — Сегодня уже возвращаемся на Нормандию, ага? — осторожно спросил он, пытаясь заговорить хотя бы о чем-нибудь. Шепард остановился по ту сторону кровати и в задумчивости пошевелил темными бровями. — Да, лейтенант. Услышав свое звание, Джеймс прикусил губу. Он ощутил неловкость от того, что его так быстро осадили и поставили на место. Как будто он на что-то претендовал. Но ведь этого не было. Он просто хотел, чтобы Шепард не чувствовал себя неудобно, ненужно. Чем это было? Сам ли он боится подпустить кого-то к себе? Или малодушно мстит за то, что он тоже не вовремя вспомнил, кто с ним? Джеймс откидывается назад и пьяно пялится в потолок, гладя коротко стриженную голову Шепарда. Его губы прозрачно дотрагиваются до его ключиц, медленно сползают по грудине и замирают у пупка. Джеймс не успевает представить, как это будет, а рот Шепарда, горячий, влажный и голодный, там, где нужно. Он приподнимается, рассматривая, что происходит между его ног. Картина немного странная, но от этого не менее удовлетворительная. У Шепарда очень умелые губы. Все-таки была какая-то практика. Джеймс зажмуривается от подкатывающих волн наслаждения и только дышит, тяжело и восторженно. Ему почти ничего не нужно делать, только получать удовольствие. Неплохо же, да? Слыша свое имя в его тихом стоне, Шепард облизывает его по всей длине, обхватывает, берет глубоко, впуская в теплое узкое горло. Его руки там же, ласкают упущенное, сжимают и тискают. Они знают свое дело. Они спускаются ниже, и Джеймс уверен, что никогда такого не делал. О, господи, это же моя жопа, проносится у него в голове. А это его?.. Все равно. Ох, это приятно. Немного необычно, но интересно. Главное не думать, как и что там происходит. Ласка прекращается прямо посредине его очередной мысли. Звякнув ремнем, Шепард расстегивает свои брюки. Вытащив собственный член, он смотрит Джеймсу то на живот, то грудь и гладит себя. Уже не такой потерянный. Ну, конечно, стал бы Шепард отсасывать ему, если бы не хотел трахнуть? Вряд ли. Заметив, что тот пытается приблизиться, Джеймс садится и отползает назад. — Нет. Он сразу же качает головой, но этот его жест остается упущенным. Тогда он упирается руками Шепарду в грудь и говорит чуть громче, чем хотел: — Шепард, нет. Нет. Коммандер моргает несколько раз, смотря ему в глаза, и повинуется. Его лицо разочарованно темнеет, но он ничего не говорит. Вновь наклонившись над его животом, он довершает начатое. Джеймс думает о его руке, которой тот удовлетворяет себя, следит за движением локтя, пытаясь запомнить нужную скорость. Он не знает, зачем ему это. На будущее? Вот это ты загнался. Отпустив его, Шепард утыкается лицом ему в живот. Его нос напротив пупка холодный, а рот приоткрыт. Он дышит жарко и шумно, крупными глотками ловя воздух вперемешку с его запахом. И его будто так много. Он сжимает зубы и содрогается всем телом. Его дрожь передается и Джеймсу. Он смотрит восторженно и хочет так же, хочет нетерпеливо и жадно. Едва оправившись, Шепард поддается ему, вновь приникает мягкими губами и доводит до финала. Полет, спуск, взрыв, звезды и все в одном. Глаз Джеймса задергался от неудобных воспоминаний. Как же он вчера набрался. Шепард громко чистил зубы в прилегающей к спальне ванной. Джеймс пытался понять, так долго он там торчит потому, что намекает на то, что надо убраться до того, как он выйдет, или потому, что вместе со вкусом Джеймс пытается вымыть изо рта все, что напоминает о вчерашнем. Раньше, чем он придумал ответ, дверь открылась. Обтирая влажное лицо полотенцем, Шепард кивнул в сторону. — Освободилась, если тебе надо, — произнес он, и в тоне, который он пытался сделать настолько нейтральным, что им можно было бы сообщать плохие новости родственникам погибших, дрогнула неуверенность. — В ящике запасные щетка и бритва. — Угу. Шепард ушел и оставил его одного. Они возвращались на Нормандию, и корабль преданно ждал их в доках. Джеймс остановился невольно и осмотрел его издали. Такой большой, массивный. Надежный. Немного похож на Шепарда. Коммандер стоял где-то вдали. Сложив руки на перилах, уставился куда-то в одну точку и размышлял. — О чем думаешь, Локо? — осторожно спросил Джеймс, приближаясь. Не оборачиваясь, Шепард пожал плечами. — Обо всем. — И обо мне? Джеймс прикусил язык. Он понятия не имел, зачем спросил это. Он был бы совсем не против, если бы все произошедшее забылось, осталось в пределах Цитадели, пределах квартиры Шепарда, пределах его спальни и вообще постели. Был бы не против вчера. Сегодня он не знал. — Среди прочего. Джеймс хмыкнул и подошел ближе. Возможно, Шепарду и нравилось быть одному. Возможно, он настолько свыкся с тем, что рядом никого не было, что перестал чувствовать нужду. Возможно, он только пытался убедить в этом остальных. И, возможно, Джеймс догадывался, что все было иначе. Он все же не был идиотом. — Эй, — он оперся о перила рядом с ним, — Шепард. Тот обернулся на него с любопытством. Пренебрежение использованием личных имен было частью натуры Джеймса. Он чувствовал в этом свою свободу. Еще бы. Сам Шепард отзывался на придуманное им Локо, а Гаррус удивлялся, если, зайдя в общую комнату, не слышал: Щербатый, чего такой довольный? Калибранул кого-нибудь? — Шепард, — повторил Джеймс. Его голос был ровным, хотя сомнение просекало его слова, как вода, находящая трещины в почве. Наверное, он хотел показать, что не боится его настоящего имени. Не боится его самого. Его сути. Или убедить себя в этом. — Может быть… может быть, выпьем как-нибудь? Когда закончится вся эта хрень. Ты и я. Что-то такое. Бровь Шепарда приподнялась. Джеймс, и без того не знающий, что думать о том, что было за последние двадцать четыре часа, сглотнул. Предложи ему такую задачку на прошлой неделе, у него был бы ответ. Вега, что бы ты делал, если бы переспал с коммандером? Серьезно, что ли? Да ну нафиг. Нет. Ну… Если бы такое вдруг произошло, чего, естественно, не может быть, то я бы сделал вид, что ничего не было. Мне эти проблемы нужны? Неее. Ему тем более. А если бы коммандер делал вид, что ничего не было? О, это идеально. На прошлой неделе это бы абсолютно точно прокатило. — Ты приглашаешь меня? — красные точки в глазах Шепарда любопытно сверкнули. Джеймс не знал, что это было. Одиночество ли Джона Шепарда, которое он подхватил во время пьяной ночи, утоляемое лишь его компанией. Нарушив его личное пространство, он попал в него, в Шепарда. И Шепард, старательно обходящий чужих, попал в него, в Джеймса Вегу. Или же это была просто его собственная глупость. Подумать только, это же тот самый Шепард, легенда человечества. Ну и его прямой начальник. Как он на такое решился? Сейчас. И тогда. Он бы предпочел жалеть о сделанном. Но этого не было. Джеймс кашлянул и посмотрел на Нормандию. — Возможно. Шепард взглянул на него чуть более заинтересованно, чем мог бы сам признать, и тоже развернулся к их кораблю. Болты в его голове вращались так громко. Элементы складывались в микросхемы. Мысли скручивались в ряды и укомплектовывались. Заглянуть бы в эту шкатулку. — Я подумаю, Джеймс. Джеймс вздохнул. Облегчение это было или досада, он еще не знал. Ему хотелось выяснить. А пока. Пока нужно было возвращаться.