Одиночество

Если верить Хвосту, – а причин сомневаться в его словах, в отличие от баек Бати, не возникало ни разу, – то ходка скоро подойдет к концу, ну, то есть, не к концу, а к самой середине, ещё ведь обратно возвращаться, но цели-то они достигнут уже вот-вот. Если повезёт, конечно, думает Мух и суеверно сплёвывает через левое плечо, стараясь сделать это незаметно – Батя заметит, так наверняка будет стебаться всю обратную дорогу. Мысли о приближающейся цели порождают другие, тянутся цепочки, и порой вытягивают такое, что Муху хочется запихать обратно и забыть, что оно водится в его голове. Но вечер тих, они в пути уже почти неделю; здесь – на карте в КПК написано «Сельская местность», но сталкеры для краткости зовут её просто «Деревня» – почти курорт с тех пор, как полгода назад кто-то вырубил Радар, и, если бы сюда не было так сложно добираться, тут наверняка сидел бы очередной торговец, а, может, и бар организовали. Не отходить далеко от дороги – и почти нет вероятности нарваться на опасных мутантов, так – свинообразные да собачки, даже он уже привык. Батя говорит, что тут как-то видели кровососа, но кровососы, готовясь атаковать, рычат так, что только глухой не услышит, так что... Можно расслабиться, думает Мух. Накануне они ночевали в подвале развалившегося дома, там у Хвоста схрон, поэтому ужин и вчера и сегодня был не только сытным, но даже и вкусным, хотя, наверное, после почти недели на тушенке вкусным показалось бы что угодно другое, а у Хвоста даже плавленый сыр завалялся. Костер потрескивает, где-то на периферии шелестят и переговариваются аномалии – Мух уже привык к их постоянному шепоту-всхлипам-стонам, звуковому фону Зоны: если он ровен, не случается внезапных хлопков или там разрядов, значит, всё в порядке, зверья поблизости нет. И даже Хвост в кои-то веки не пошел в свой обычный «патруль», а вот он, сидит у костра рядом с Батей, жарит на палке кусок черствого хлеба из «вечной» пайки... Муха тянет в сон, мысли клубятся, и в океане их разрозненных обрывков внезапно всплывает большая рыба; Мух не успевает осознать, но не хочет так рано заснуть, и спрашивает, выпуская её через рот: – А почему сталкеры не ходят в одиночку? Ну, то есть, я понимаю, что удобно, когда тебя кто-то прикрывает, но одному зато добычу ни с кем делить не надо... Он жалеет о сказанном почти сразу же, как замолкает последний звук, потому что – мало ли что могут теперь о нём подумать, вдруг решат, что он недоволен своей долей (одна восьмая) и их ограбить собирается... – Да ходят, – несколько мгновений спустя говорит Хвост, и Мух даже вздрагивает от неожиданности: слишком привык, что на такие вопросы отвечает Батя, сочиняет какую-нибудь байку, а Хвост вступает уже потом, и выворачивает её наизнанку. – Ещё как ходят. Болотный Доктор, например, и дядька Мор. Лис частенько один шляется. Или вот того же Меченого взять... – Не надо Меченого брать, – ежится Батя, – ну его, психа этого... – Но они не за хабаром по Зоне ходят, – задумчиво, не обращая внимания на Батю, продолжает Хвост. – А зачем ещё? – не выдерживает Мух. – Что тут ещё искать-то, кроме хабара? Батя и Хвост переглядываются, потом Хвост опускает взгляд к огню, а Батя принимается пялиться на Муха, как будто тот, ну, превратился во что-то неожиданное и ни разу не радостное, и непонятно, что теперь с этим неожиданным делать. Через какое-то время он шумно вздыхает и говорит: – Зелёный ты ещё, Мух. Совсем зелёный. Повезёт – найдёшь свой цвет, не повезёт... – он разводит руками и отворачивается. Муху обидно едва не до слёз: вот, он снова выставил себя идиотом. – За ответами они ходят, – внезапно говорит Хвост, словно бы и не к нему обращаясь. – Если долго Зону топтать, появляются вопросы. И ты либо пытаешься найти ответ... Либо уходишь отсюда. Если получается, конечно. Некоторое время все молчат. Мух не хочет облажаться снова, но в конце концов не выдерживает: – А кто за хабаром, они почему? Примета такая? – Да нет, – это снова Хвост, у Бати, должно быть, настроения нет трепаться, – какая уж там примета. И дело даже не в том, что тебя некому будет прикрыть, случись что, хотя оно тоже важно. – А в чём? – теперь Мух старается выглядеть бывалым и говорит громко и грубо. – Боятся, что ли? Он несколько раз оставался в Зоне один, пусть и на пару минут, но хорошо помнит липкий ужас, расплывающийся по спине; он уходит сразу, как рядом появляется человек, оставляя на пояснице мелкие мурашки и странное тянущее чувство, словно зовущее повторить опыт. Может быть, Муху просто нравится пугаться. Но он ни за что не признается в этом. Хвост усмехается, по-прежнему глядя в огонь, шевелит палкой угли и чуть заметно кивает, словно самому себе. – Точно, – негромко говорит он. – Знаешь, я как-то раз заблудился здесь. – Что, прямо здесь? – Батя демонстративно оглядывается. Хвост негромко смеется, бледная щель его рта искривляется ещё больше, чем обычно, глаз за отблесками костра не разглядеть. – Здесь, – кивает он. – Знаешь, тут есть парочка мест, в которых не стоит сходить с дороги. – А расскажи? – просит Мух, решив, что от Бати он сегодня привычных баек не дождется, и что надо пользоваться неожиданной разговорчивостью Хвоста. – Пожалуйста? – Я тогда на учёных работал. – На ученых? – удивляется Батя. – Вот свезло так уж свезло... – Молодой был, – отмахивается Хвост, – глупый, с полгода в Зоне, только-только дальше бара ходить начал. Может, чутка опытнее Муха был. На Янтаре они меня и взяли на живца: костюм пообещали, причём сразу, потому что без него не пройти, укрепленный научный, знаешь?.. Батя кивает. По лицу его читается, что на такую наживку он и сам бы клюнул. – Ну и там бонусы всякие, типа беспрепятственного прохода на Большую Землю, постоянной зарплаты, бесплатного медобслуживания и так далее. А делать-то всего ничего: тропу им топтать да иногда с замерами помогать. Потому что от мутантов их вояки прикрывали, – он помолчал. – Ну, я, когда соглашался, не знал, конечно, что они на Цементный Завод целятся. – Цементный завод? – переспрашивает Мух, но его никто уже не слышит. – Цементный Завод? – хмурится Батя. – Подожди, это в каком году-то было? – Пару лет назад. На этих словах Мух мысленно спотыкается, словно влетая с разбегу в стену: если пару лет назад Хвост был молодой и глупый, то сейчас он какой? А сам он через пару лет кем тогда будет?.. – Так это, – Батя недоуменно чешет челюсть, – Радар же... Его же недавно только отрубили... Хвост кивает. – Меченый, точно. Но его и раньше отключали, хоть и ненадолго, а ещё у сектантов перерывы случались, когда излучение не так мощно шло. Ученые там чего-то намудрили и вроде как защиту придумали, тогда ещё – неносимую, на БТР её ставили... Вот на двух БТРах мы и двинули, когда по их расчётам излучение ослабнуть должно было. Он опять прерывается, но его не торопят: даже Мух понимает, что некоторые вещи должны рассказываться сами, когда придёт время. А ещё ему кажется, что они с Батей первыми слышат эту историю. – Уж не знаю, напортачили они что с расчётами или защитой, – наконец продолжает Хвост, – или оно так и должно было быть, но меня так не колбасило даже в Мертвом Городе, когда я в центр однажды по ночи забрёл. А это показатель, скажу я вам, потому что ночью в Мертвый Город я больше не пойду, если будет хоть какой-то выбор. Он невесело усмехается, и Мух оставляет себе пометку в памяти: расспросить Хвоста про этот его ночной поход. **** – Так что саму поездку я толком и не запомнил, вырубило меня где-то в самом начале, как на Радар въехали. Может, я сильно чувствительный к этому излучению был... В общем, пришёл я в себя уже на месте, мне там лаборант один какую-то гадость в плечо закатал, два дня потом ныло, я и очухался. Ну, с неделю ставились и обживались, территорию обнюхивали. Толком, конечно, не разведали, только ближние подступы – помнишь же, детекторы тогда какие были?.. Половина аномалий мимо, а и те, которые ловились – только звуком и обозначались. И с мутантами толком ещё воевать не умели, в том году, кажется, только первого бюрера подстрелили, до того про них и не знали. Так что... в чем-то мы были первопроходцы. А через неделю или где-то около того выяснилось, что основная их цель была как раз излучение это самое с Радара, и что надо обратно к Деревне ехать, сюда, чтобы датчики расставить, сбор и передачу данных наладить. Хотели ещё один бункер тут ставить, если я правильно помню. Так что загрузились мы опять в БТРы и двинули. Состав, конечно, чутка другой уже был, основных-то яйцеголовых на Заводе оставили, и бойцов с ними, и, если б не бункер, думаю, одним БТРом бы обошлись. И, может, и не случилось бы ничего. День с самого почти начала не задался; мы только в Сельскую местность въехали, как выяснилось, что у нас приборы барахлят. Причём все, даже детекторы. Сразу надо было разворачиваться, но научникам разве объяснишь? Решили, что какое-то неизвестное излучение, что какая-то аномальная зона... И что надо слегонца ускориться. При глючащих детекторах, ага. Мне свезло, что я ехал во второй машине. Не знаю уж, кто там был в первой за рулём и что у него случилось – то ли опыта не хватило, то ли в панику ударился... В общем, когда БТР в жарку въехал, водила, вместо того, чтоб газануть – машину, понятно, уже бы не спас, но людей бы вывез живыми, – наоборот, тормознул и, видимо, попытался отвернуть. Ну, резина-то потекла, понятно. Их и закрутило. Прям в жарке, а она ещё здоровенная попалась, выше деревьев пламя било... Потом их БТР на обочину выкинуло, а мы тем временем тоже притормозили, хотя я и орал, чтоб газовал и дальше становился. А на той обочине воронка сидела. Небольшая, но и её хватило – она тот БТР ещё закрутила, и не подняла – сил не достало – а в нас швырнула, да так, что мы тоже с дороги ушли и перевернулись. Но хоть живы и почти целы остались. Вылезали, правда, долго. Тем, первым, БТРом нас ещё и к земле прижало, так что сразу стало понятно: никто больше никуда не едет. Когда вылезли, металл там остыл уже почти. Но заварило все выходы к чертям, конечно. Намертво. И кто-то стонал внутри. Или, хрен его знает, казалось нам. Там сержант был... не помню имени. Он весь боекомплект расстрелял, пытался хоть так люк вскрыть. Стрелял и орал, и слезы по щекам. Я тогда впервые в жизни видел, чтоб оно так, знаешь, как в книжках пишут – слезы градом. Он их и не замечал, похоже. Уж не знаю, кто у него там остался, может, брат, может, друг. Потом-то, когда у нас всех мозги немного на место встали, его оттащили и БТР всё-таки вскрыли, инструменты-то у нас были, никуда не делись... Только лучше б мы этого не делали. Просто... надеялись, наверное. Когда люк открыли, оттуда так и потянуло, знаешь... Печёным мясом. Хорошо прожаренным, с корочкой. И с кровью внутри, сочным таким. А дело к обеду уже шло, так что... когда я осознал, на что у меня слюнки потекли, тут-то меня и вывернуло. Так знатно, как ни с одного бодуна не полоскало. И не меня одного. В общем, убирались мы оттуда галопом; похватали, что под руку подвернулось, и свинтили. Ни секунды лишней никто задерживаться не хотел. Только люк закрыли и закрепили, так плотно, как смогли. А сержанту тому вкатили успокоительных и под руки вели; я так думаю, что он крышей бы двинулся потом. Но до Завода мы так и не дошли, так что, может, ему и свезло. А вот всем остальным не очень. Я тогда ещё неопытный слишком был, поэтому ничего заранее и не понял; не знаю, изменилось бы что, если б я был внимательнее... Вряд ли. Всё равно укрытий поблизости не было. Это же её зовут так – Деревня, а на деле тут домов почти и нет, а долина здоровая, вот мы сегодня почти с обеда сюда вошли, а ещё даже середину не миновали; так что... Может, судьба такая выпала? Сейчас-то я бы сразу насторожился, ещё когда приборы заглючили. А уж то, что вокруг живности никакой не наблюдалось... Я тогда решил, что оно всё выстрелов и прочего шума напугалось, оно же тогда не привыкло ещё, что если где выстрелы, значит, там скоро будет хавка. Поэтому выброс был охрененной просто неожиданностью. Мы даже решили, что гроза, когда первый раз бахнуло. Но потом землю качнуло, а облака покраснели. Я уже подумал, что всё, допрыгался товарищ Хвост. Но научники сказали, мол, ничего страшного, вот у нас таблетки есть. Сейчас-то они и правда есть, а тогда они были экспериментальные, и никто не был уверен, что сработают – на людях ещё не испытывали, да и на животных, мне кажется, не особо, потому как достали их не из аптечки, а из лабораторных материалов. Но выбора-то никакого больше не было. Меня вырубило почти сразу. Когда я очнулся, солнце было уже совсем близко к горизонту. И я был один. До сих пор никому не известно, что случилось с остальными, хоть их потом и искали. Может, таблетки подействовали только на меня, а их всех зомбировало. Может, мимо гулял контролёр и увёл их с собой, а на меня уже сил не хватило. Может, они срубились не сразу, нашли укрытие, и там-то их прихлопнуло разом... Никто не знает. Может их вообще зашвырнуло в будущее или прошлое. На самом деле, неважно, потому что это уже ни на что не влияло: я остался один. Совершенно. В незнакомой местности. Мы хотели срезать и от дороги успели уйти достаточно далеко, чтобы я не смог угадать обратное направление. А когда я попытался включить ПДА, то выяснилось, что он, в отличие от меня, выброс не пережил. Продолжало темнеть, зверье постепенно возвращалось к своим логовищам... и я это слышал. А у меня с собой был рюкзак с пайком на день и парой упаковок бинтов, макаров с двумя обоймами к нему – потому что по их научному регламенту оружия мне не полагалось, я и это нелегально протащил – и небольшой охотничий нож. В общем, ночевал я на дереве, и практически глаз не сомкнул. Но тогда я боялся мутантов. А вот когда пришёл день, я позавтракал и с дерева слез... Знаешь, я сначала правда думал, что это чувство неприкрытой спины. Что мне страшно, потому что никто меня не страхует, потому что, случись что – хоть бы всего лишь подвернутая нога – и я уже почти гарантированный труп, или потому что я заблудился и достаточно скоро это понял... Но это всё было не то. Просто... через какое-то время ты понимаешь, что не уверен в существовании других людей. В том, что ты ещё хоть единожды услышишь не свой голос или увидишь не свое лицо. Что не весь мир – Зона. И что Зона – не весь мир. Это... это действительно страшно. Тебя не пугает смерть, тебя пугает то, что никто о ней не узнает. Когда до меня дошло, что мой ПДА перед тем, как сдохнуть, скорее всего, успел выложить в сеть сообщение о моей смерти – «Хвост, Сельская местность, выброс», у меня чуть крыша не поехала. Потому что как можно узнать, что ты жив, если все думают, что ты мертв, и никого нет, чтобы увидеть тебя живым?.. Я три дня бродил здесь один. Я три дня не был уверен, кто я, может быть – собственный призрак?.. Или зомбарь, который почему-то всё ещё считает себя человеком. И когда я выбрался, наконец, к туннелю и услышал доносящиеся из него голоса... Это было как явление гребаного ангела, наверно. Ну, то есть, я сначала подумал, что у меня глюки. А потом рванул вперед, чуть ли не с воплем «Люуууди!» И очень хорошо, что у меня достало ума промолчать, потому что встретили меня выстрелами. Это были бандиты. Двое. Даже не представляю, каким образом они умудрились забраться так далеко и с таким вооружением: у одного была «Гадюка», у второго вообще обрез. Думаю, они сами меня напугались – бежит что-то человекообразное, перемазанное в грязи, машет руками... То ли зомби, то ли псих. Но тогда мне было не до размышлений. Я просто... не знаю, впал в бешенство, что ли: я их столько искал, я так хотел к людям, я их нашёл!.. А мне в ответ стреляют. Так что я их убил, обоих. У бандитов что тогда, что сейчас – проблемы с меткостью; может, от них все, кто стрелять умеет, в наемники бегут?.. Но я почти не спал всё это время, и ел только однажды, так что я высадил почти весь свой боезапас, и заполучил себе от них одну пулю в бедро – с внешней стороны, ближе к колену. Крови почти не было, пока я не попытался наступить на эту ногу. Так что бинтоваться пришлось прямо на месте; я торопился, боялся, что набегут собаки – видел их недалеко. Поэтому даже тела не проверил, только обрез подобрал. Там посреди туннеля стоял грузовик, и я залез к нему в контейнер. Прикрыл двери и почти сразу вырубился, даже не осмотрелся. Не знаю, сколько я спал. Когда проснулся, выяснилось, что у бандитов в контейнере было оборудовано подобие лагеря, и даже газовая печка с запасом баллонов была, не говоря уже о консервах. И вода – там был запас питьевой воды, и в первый же день я выпил, наверное, литров пять. Думаю, бандиты каким-то образом были связаны с Монолитом, иначе непонятно, как они сумели протащить это всё мимо Радара. Я бы вообще решил, что это переодетые монолитовцы, но их меткость говорила сама за себя. Я отлеживался в грузовике несколько дней. Практически не выходил из контейнера. Нашёл там артефакт – тогда ещё толком не знали их свойств, да и меняются же арты, так хрен его знает, что это было, но он лежал на отрытом месте, так что я решил, что он не радиоактивен, и прибинтовал его к ране – на всякий случай. Заживать быстрее не стало, но боль уменьшилась и начавшееся воспаление спало всего за пару часов. За эти дни случился ещё один выброс. И... что-то сломалось у меня в мозгах. Или где-то ещё. Потому что я перестал бояться одиночества. Мне стало плевать, есть ли люди, кроме меня и где. Живой я или это глюки моего контролёра. Узнает ли кто о моей смерти... Когда я смог ходить, то добрался таки до останков бандитов – собаки всё же наведались однажды, но мне и на это было плевать – и нашёл там рабочий детектор. ПДА, понятно, были запаролены. Я дождался следующего выброса, чтобы иметь запас времени, собрал рюкзак и двинулся к учёным; с дороги я не сходил и уже через несколько часов стоял перед бункером. Вояки, понятно, сначала не хотели меня пускать, и потребовали, чтобы я доказал, что не зомби, тут-то меня и разобрало. Я так, кажется, ни разу в жизни не ржал, потому что сам был не уверен, куда ещё доказывать-то? Но они сразу же убедились, вокруг забегали ученые, меня утащили в медпункт... Ну и понятно, обследовали-допрашивали ещё с неделю. И сидел я у них там на зарплате, помогал, пока Радар в первый раз не отрубился. Но дальше Завода не ходил. **** Хвост переводит дух и жадно пьет воду из бутылки. – Так что... я могу ходить один. Но я понимаю, почему большинство сталкеров этого не делает. Есть что-то... расхолаживающее в том, что никто не узнает, где и как ты погиб. Это делает тебя нереальным. Как будто тебя никогда не было. Может, эти оповещалки в ПДА как раз затем и встроены, а не только чтобы предупреждать идущих в тот же район. Он поднимается, отряхивает штаны и в два шага исчезает в окрестной тьме. – Мда, – качает головой Батя, – мощно задвинул. Мух потихоньку приходит в себя: ему кажется, будто что-то огромное нависало во время этого рассказа над головой, почти касаясь его то ли пузом, то ли крыльями, и шумно дышало где-то прямо внутри головы. А потом исчезло, оставив после себя чувство облегчения и, одновременно – потери, словно у Муха был шанс к этому огромному прикоснуться, стать частью – или участником – а он его упустил. – А как вы познакомились? – спрашивает он. – Если он ходит один?.. Почему он наш проводник, неслышно звучит в его вопросе, и туда ли он ведёт, куда нам нужно? – Он спас мне жизнь, – просто отвечает Батя. – Шли мы как-то через Большие Болота, с удачной ходки возвращались; и был у нас в команде паренек, который, вроде тебя, всё задумывался – а надо ли делить на всех, когда можно на одного? – Да я!.. – вскидывается было Мух, но Батя резко выставляет ладонь, отметая возможные оправдания. – Паренек этот стрелял не очень, но на выстрелы набежали болотные твари, а мы все смотрели в другую сторону... И когда Хвост меня нашёл, я был один, кто выжил. Вернее, кто ещё не помер, потому что без Хвоста я бы точно там скопытился, совсем скоро причём. Он меня перевязал и к Доктору оттащил: три километра на своем хребте пёр!.. Я ему верю, в общем, – заканчивает Батя. – Если ты об этом. Кутаясь в спальник в теплой полудреме, Мух думает, что ему удивительно повезло, ведь мог же нарваться на каких-нибудь уродов. Вон, Хорек же его в группу звал, в Рыжий лес идти? Звал. И где теперь та группа? Уже третий день как никто из них в сеть не выходит; а значит, влетели куда-то, откуда сигнала нет и там сидят – в лучшем случае. А три дня... вряд ли кто там жив ещё, в общем. А он вот он, в тепле и, практически, в уюте, и напарники у него, каких поискать... Потому что в Зоне доверие ценнее артефактов. А ещё они скоро найдут Оазис, и даже восьмой части от прибыли ему хватит, чтобы купить себе крутой костюм и пушку, а тогда можно будет лазить в такие места, куда большинству путь заказан, и, значит, артов там хоть лопатой греби, и когда он разбогатеет, Катька... Катька ещё пожалеет, что... На этой ноте он засыпает, продолжая мечтательно улыбаться. – Откуда ты взял ПМ два года назад? – спрашивает Батя вернувшегося из кустов Хвоста. – «Свободы» тогда ещё не было, бар только-только обустраивался, Сидорович и по сейчас армейской снарягой старается не торговать, а уж тогда... Хвост внимательно смотрит на него через костер и растягивает губы в своей обычной неприятной улыбке: – У одного дезертира. Нанял меня проводником, хотел разбогатеть быстро и на халяву. А уж откуда он взял – только он один и знал, да никому уже не скажет. – Что, мутанты сожрали? – понимающе хмыкает Батя: из аномалии Хвост бы вряд ли вытащил рабочий пистолет. – Нет, – как обычно, невыразительно отвечает Хвост, – я его убил. Накидывает на плечи куртку и снова скрывается в темноте. А Батя думает, как же его достала эта манера Хвоста говорить «убил». Не грохнул, не пришил, не – хотя бы – прирезал. Убил. Словно заявляет всему миру «я – убийца». Или даже «мы тут все убийцы». Не то чтобы это была неправда... Но вот ещё что: глаза у Хвоста вроде бы темные, но если вспоминать его взгляд не глядя, то кажется, что из глазниц его на тебя пялятся два куска льда. Батя ежится и идёт укладываться спать: если бы Хвост не был его спасителем, если бы Хвост не знал дорогу через Деревню и Завод... Батя ни за что не взял бы его в попутчики. Потому что не дело это, когда тебя в дрожь бросает от одного только присутствия напарника.