Странное в своей необъяснимости ощущение какой-то беды охватило Дмитрия, едва он оказался возле дома. Его поистине звериное чутье подсказывало, что случилось нечто непоправимое, и, к сожалению, не подвело. Только оказавшись в гостиной, он понял, что произошло. Сброшенное на пол покрывало, упавшие подушки без слов объяснили, что здесь произошло. Скрипач стиснул зубы, но все же не сдержался и выругался. Сказанные им слова ничуть не соответствовали облику интеллигентного бизнесмена и очень бы удивили тех, кто это вдруг бы услышал.
— Где Катя? — Скрипач сверлил бывшего друга взглядом, стоя на пороге его квартиры, но даже не делая попытки войти. —
Черных в притворном удивлении взглянул на него.
— Интересно, дорогой бывший друг, с какой стати тебя интересует моя жена? — Слово «моя» он выделил тоном собственника, у которого собираются отнять самую дорогую вещь, и эта интонация особенно взбесила Дмитрия. Резко шагнув вперед, он толкнул Стрельца к стене и прошипел: — Где она? Если ты что-то с ней сделал…
Он не договорил, но Черных все понял по его глазам. Это была не красивая дежурная фраза, это была ярость хищника, защищавшего своего. И странно, какой болезненной оказалась эта мысль для Стрельца: Скрипач считал Катю «своей», готов был перегрызть за нее горло даже другу, с которым они столько вместе прошли.
— Все с ней в порядке, — неохотно буркнул он, сам не понимая, зачем успокаивает соперника.
— Видел я, в каком порядке, — зло сказал Скрипач, не собираясь сбавлять обороты. Странно, как эти двое вдруг поменялись местами: Черных теперь был совершенно невозмутим, а Дмитрий едва сдерживался, чтобы не налететь на Катиного мужа с кулаками.
— А, ты об этом, — усмехнулся он, и Дима непроизвольно сжал кулаки. — Всего лишь небольшая семейная сцена в воспитательных целях. Я не избил ее до полусмерти и не отдал на растерзание каким-нибудь придуркам, если ты об этом. Что бы ты ни думал, — голос Стрельца изменился, став жестким, ленивые интонации из голоса исчезли, — но я люблю ее. Я никогда не прощу ей, что она сделала с нами, но я ее люблю. — Он твердо взглянул в глаза Скрипачу и вдруг резко, даже с цинизмом спросил: — Ты с ней спал?
— Ты что, свихнулся?!
В глазах Димы мелькнуло непритворное изумление, как будто Черных спросил нечто кощунственное, совершенно дикое, и покачал головой.
— Что бы я ни испытывал к твоей жене, есть границы, которые нельзя переходить. И пусть ты сам лишился ее уважения и любви, пусть меня ты считаешь предателем, но я никогда не сделаю того, в чем ты сможешь меня упрекнуть. Никогда, — повторил он уверенно, все еще не отводя взгляда, на мгновение став для Стрельца прежним Скрипачом.
Дмитрий сделал шаг к двери, но вдруг резко обернулся.
— Береги ее. И постарайся понять: она ни в чем не виновата. Тебе, наверное, очень не хочется признавать, что ошибся, причинил ей боль ни за что… Но это так. Тебе трудно смириться с этим, но необходимо. Иначе этот ваш ад никогда не прекратится. А поодиночке страдать гораздо сложнее.
Скрипач ушел, не попрощавшись, плотно прикрыв за собой дверь, но Черных не попытался его задержать. Слова друга попали в цель, ударили по самому больному. Дмитрий всегда был отличным психологом, не ошибся и сейчас. Стрельцу меньше всего хотелось думать, что все, совершенное им, абсолютно несправедливо; что он просто так уничтожил самое главное в своей жизни: любовь единственной для него женщины. Он всеми силами боролся с жалостью, пытался не думать над тем, что причиняло невыносимую боль. Вел себя как эгоист, думая лишь о своих чувствах, но не желая даже выслушать жену. Так кто он после этого? Самая настоящая сволочь, упивающаяся чужой беспомощностью и унижением. Черных в бессильной ярости ударил кулаком в стену. «Иначе этот ад никогда не прекратится». А он прекратится? Нет. Она не сможет его даже понять, не то что простить.
Стрелец взглянул в сторону спальни жены, а затем решительно направился из квартиры. Ему нужно было расставить все точки над i, и Черных даже знал, кто в этом поможет.
***
— Да, Тузик, не получилось бы из тебя грамотного убийцы, — с усмешкой сказал Стрелец, небрежно разваливаясь в кресле напротив. Весь его нарочито беззаботный вид мог только насторожить тех, кто давно его знал. А Туз знал его давно.
— О чем ты? — выжал из себя улыбку бригадир.
— Да все о том же, Тузик, все о том же, — усмехнулся Черных. Затем перегнулся через стол, глядя прямо в глаза Тузу и произнес уже другим тоном: — Ты кого свалить решил, падла? — Голос был металлическим, а взгляд — полным той холодной ярости, которая толкает на убийство. На предумышленное, тщательно спланированное убийство. Точнее, расправу. — Как ты посмел… Думал, я ничего не узнаю? Только вот тебя видела соседка, когда ты вносил мою бессознательную жену в подъезд. И твой знакомый подтвердил, что ты одолжил у него некое медленно действующее снотворное, якобы бессонница замучила… Ну да теперь тебя ничего не будет мучить.
— Стрелец…
— Заткнись. Ты достаточно мне врал. Ты задел то немногое, что еще оставалось в моей жизни не втоптанным в грязь. Ндеялся, что я ее убью? За надежды тоже надо платить. Ты поплатишься жизнью.
***
Стрелец бил ожесточенно, прицельно, нанося болезненные удары с методичностью и профессионализмом опытного бойца. Бил в лицо, в челюсть, буквально кроша зубы, бил ногами по ребрам, в порыве ярости не слыша вскриков избиваемого. Когда Туз терял сознание, его ненадолго оставляли в покое, но затем ледяная вода приводила его в чувство, и все вновь продолжалось. Казалось, злость Стрельца не знает края. Он выплескивал всю боль, все отчаяние, которые испытывал при одной мысли: он потерял ее. Потерял не только по своей вине, но и по вине этого урода, который умолял отпустить его, пожалеть… Но жалости Черных не испытывал. Он не испытывал никакой жалости к этому скорчившемуся на полу жалкому человечишке, еще утром считавшему себя одним из представителей криминальной элиты. Самомнение у Туза всегда было завышенное.
Их приговорили тем же вечером. Вместе с не менее избитым Князем вытащили на улицу, к полуразрушенной стене бывшего завода. Черных даже не стал произносить положенную в таком случае речь. И последнего слова, как на суде, не предоставил. Просто вскинул пистолет, подаренный когда-то Катей, и невесело усмехнулся этой символичности.
— Я не знаю, чем поможет миру тот факт, что двумя сволочами станет меньше. Я знаю одно: такое не прощают. Вы посмели задеть то, чем и для чего я жил. Такое не прощают, — повторил Черных.
Сухой выстрел безжалостно разломил тишину, и безвольное тело рухнуло на землю.
— Позволь мне, — негромко произнес за спиной Стрельца Дмитрий, и тот молча подал ему оружие. Второй выстрел, второе тело, и вновь никаких сожалений по поводу своего поступка. Эти мужчины сейчас в самом деле были хищниками, готовыми разорвать на части обидчика. Неважно, своего или того, кто им дорог.
Вот только Черных, в молчании шагая плечом к плечу со Скрипачом, понимал, что этот поступок ничего не изменит. Да, он, точнее они, воздали по заслугам тем, кто посмел задеть Катю, вот только это неважно. Для нее неважно, потому что ее гордость, которую не раз ломали, словно какой-то механизм, втоптана в грязь. Потому что ее любовь, ради которой она столько раз нарушала свои принципы, раздавлена чужим недоверием, уничтожена чужой грубостью и ненавистью. Лаврова уже не будет прежней, равно как и простить мужа не сможет. И неважно, кто виноват в этом фактически, важно, что ее предал тот, от кого она этого не ожидала, кому доверяла как себе… А вот он не смог ей поверить. Сам, сам лично уничтожил ее чувства к себе, оставив ей боль, горечь, разочарование. А ведь нужно было всего лишь выслушать, всего лишь сдержать эмоции… Казалось бы, так мало, но он не смог. И она простить его тоже не сможет. Вот только от понимания ее правоты легче не становилось.
