Отражения

      Круглый зал размером ярдов в шестнадцать. Зеркальные стены, зеркальный потолок, пол скрыт от глаз тонким слоем густого молочного тумана.       – Ты снова здесь? Знаешь, Танцующий, это место опасно даже для тебя.       Протягиваю руку и касаюсь ладонью серебряной плиты, вновь, как и много лет назад, видя отражение всего, что есть в зале, кроме самого себя.       – Я сплю?       Она появляется за моей спиной: белесый туман сгущается и темнеет, словно измазанный графитом. Моя подруга-тень, одна из трех давних любовниц без лица. Тонкая рука скользит по моему плечу, невесомо касается щеки. В тихом голосе, похожем на шелест увядающей листвы, слышится усмешка.       – Ты мне скажи, Танцующий. Если это и сон, то только твой.       Иду вдоль сверкающей стены, скользя пальцами по прохладному серебру. Первый круг. Второй. Третий. Синяя мозаика под ногами. Желтая. Красная.       – Это место не должно существовать. Храд Спайна больше нет, как нет и Сиалы.       Невольно застываю перед зеркалом. Фор, на мгновение отрывая взгляд от толстого фолианта, приветливо улыбается. Киваю в ответ, но так и не пересекаю незримой преграды, отделяющей меня от старой кельи. Ты прожил хорошую жизнь, Учитель. Покойся с миром, пускай Гаррака, где осталась твоя могила, больше не существует.       – Это место никогда не принадлежало Сиале, – я вздрагиваю, почти забыв о своей спутнице. – Прислушайся к себе, Танцующий, разве ты не чувствуешь?       Чувствую ли я? Не уверен. Я так и не научился отличать сны от яви. Иногда мне кажется, что я до сих пор блуждаю в сумрачных залах Храд Спайна, и все, что было позже – Лабиринт, задыхающийся в дыму Авендум, мертвый Арцивус – всего лишь игра моего обезумевшего сознания.       Двигаюсь дальше, невольно вглядываясь в отражения. Закатное небо пылает медью и четверка воинов зовет меня к костру. Поляна в окружении елей, и отрывистое, злое "Дулле". Мой двойник, кривящий в усмешке губы.       Я помню их. Сколько раз я возвращался сюда? Сколько отражений звали, манили, угрожали, проклинали, умоляли?       Я помню их все.       Я помню старого гарракца, что встретил меня на кладбище у Одинокого Великана. Мы шли вдоль могил, отдавая молчаливую дань друзьям, не вернувшимся из похода за Рогом Радуги. И пусть здесь были лишь пустые могилы, но клянусь Саготом, я слышал голос каждого из них в шепоте поземки. Но я помню и бесстрастное, надменное лицо Улиса ван Арглад Даса, великого «зуба Дракона», приказавшего казнить меня лишь за то, что посмел оскорбить его одним своим присутствием в королевском саду.       Я вновь слышал флейту, поющую последнюю песню Алистану Маркаузу. Ее жалобный стон, когда оборвалась струна жизни капитана гвардии. Но я слышал и сухой голос милорда Крысы, отдающий приказ Угрю увести погоню от отряда.       Я помню отблеск янтаря в глазах Посланника, прежде чем острые когти вспороли мое горло. Я слышу предсмертный хрип Кли-кли, у которой не хватило сил справиться с «Пылевым молотом» точно так же, как когда-то Миралисса отдала всю себя плетению щита. Я помню сгоревший дотла Авендум, не выдержавший натиск Неназываемого. Я слышу торжествующий смех Игрока, когда Кронк-а-Мор изломал мое тело подобно тряпичной кукле…       Сотни отражений…       – Сотни несбывшихся вероятностей.       – Подслушивать чужие мысли нехорошо, леди, – усмехаюсь я, останавливаясь перед очередным зеркалом. На этот раз комната, затерянная в лабиринтах Храд Спайна и вихрях времени, преподнесла мне сюрприз – поляна, окруженная величественными златолистами, была мне явно незнакомой.       – Иногда ты слишком громко думаешь, – возвращает насмешку моя спутница.       Осторожно касаюсь кончиками пальцев тонкой, трепещущей преграды.       – Несбывшиеся вероятности. Хочешь сказать…       – Что все это могло быть? Что все это было, но не здесь и не в этой Игре? Что все это могло произойти, сделай ты другой ход в тот или иной момент? Или не произошло, потому что Игрок не учел один важный фактор – тебя?       Тонкие руки вновь обнимают мои плечи, гибкое тело прижимается к спине.       – Я не знаю, Танцующий. И никто не знает, – ее голос стал тише и задумчивей. Ладонь, сотканная из полупрозрачного сумрака, легла поверх моей, и серебристая пленка преграды задрожала еще отчетливее. – Могу сказать лишь одно: это всего лишь отраженья прошлого, а его не изменишь даже ты. Но возможно, лишь возможно, здесь ты найдешь то, что изменит твое будущее.       Чувствую легкий тычок в спину и невольно делаю шаг вперед, разрывая серебристую преграду.       Ветер шелестит в кронах, задумчиво перебирая червонное золото листвы. Каждый вдох пропахшего краснобровником воздуха оставлял на языке кисловатый привкус осени.       Тихо потрескивает огонь, жадно обгладывая прогоревшие поленья. Сидящий у костра эльф подкидывает пламени очередную порцию дров и поднимает голову на звук хрупнувшей под моими ногами ветки.       Взгляд единственного золотистого глаза прикован к тому месту, где в нерешительности замерла моя воровская персона. Но не видит меня. Рука эльфа тянется к лежащему подле луку.       – Кто здесь?       Молчу. Но не из страха быть нашпигованным стрелами, что твоя игольница. Просто следую некому предчувствию.       – Что случилось? – из тени за его спиной выныривает женщина, сжимающая в руках рукоять с'каша.       – Кажется, я что-то слышал.       Эльфийка делает несколько осторожных шагов, замирая настолько близко, что я могу почувствовать ее запах, но так же не видит меня. Видимо, в этот раз отражение не хочет моего участия.       – Здесь никого нет.       Она прячет клинок в ножны и возвращается к костру.       – Тебя так долго не было, – тихо укоряет ее эльф.       – Прости, – ее улыбка еще сильнее обнажает и без того немаленькие клыки. – Ты же знаешь, Эграсса мало понимает в шаманстве. Я должна была их защитить.       Он протягивает руку, и эльфийка, не задумываясь, вкладывает в раскрытую ладонь свою. И, подчиняясь одному резкому движению к’лиссанга, падает в его объятия.       – Я скучал, – Элл зарывается лицом в распущенные волосы Миралиссы.       – Я опоздала лишь на пару дней, – ее пальцы невесомо проводят по краю ленты-повязки, закрывающей второй глаз эльфа, вернее, того, что осталось от него после знакомства с орочьей стрелой.       – Все равно, что вечность.       Тонкая ладонь скользит на шею Элла. Острые ногти царапают обнаженную воротом рубашки кожу. Миралисса склоняется к губам к’лиссанга…       Один плавный шаг назад, и я вновь оказываюсь в окружении серебра.       – Ты выглядишь удивленным, – моя подруга все еще здесь.       – Не знал, что между ними что-то было, – растеряно потираю заросшую щетиной щеку, все еще под впечатлением от увиденного.       – Думаю, они и сами не знали, – тень проводит ладонью по зеркальной пленке и отражающиеся в ней златолисты меркнут, растворяются в ртутной глади. – Вернее, боялись принять. Но в доме Любви все различия стираются, становятся не важными. Твои друзья могут быть теми, кем захотят. Нет больше верного к’лиссанга и бесстрастной эльфийской принцессы. Есть лишь мужчина, женщина и их чувства. Чувства, что оказались сильнее смерти.       Ее голос становится все глуше, а картинка перед глазами начинает меркнуть, покрываться белесой дымкой.       – Ты нашел то, что искал, Танцующий, то, что спасет Хару в этой Игре. Тебе пора. Помни, мы заплатили за твою жизнь великую цену. Так что, будь другом, береги себя.       Благодарно киваю одной из трех и тону в молочном океане тумана.       – Этот мир придуман…       – Ради чего? – возможно, я слишком резок, и Серый растеряно замолкает.       Ради чего придумана Хара? Ради моего тщеславия? Или я невольно создал мир лишь ради того, чтобы вновь увидеть наяву ту незримую нить, связавшую обычного к’лиссанга и эльфийскую принцессу? Чтобы понять, что весь мир, все миры, созданные Танцующими, существовали не зря. Что в доме Любви возродиться еще не одна жизнь.       – Возможно, весь этот мир был придуман только ради вас двоих. Кто знает?