Попкорн Апофеоза

Небо томно стонет вдалеке, ловко расправляя свои бархатные крылья-покрывала над оплаканной посеревшей землей. Уже давно стемнело и лишь яркие вспышки небесного гнева изредка освещают пустующие улочки убитого города. Где-то под ногами чуть слышны предсмертные вздохи гнущейся у корня флоры, что неделями тонет в объятьях плывущих рек бушующей грозы. Сожженные кустарники винограда, коим с завидным трепетом уделяли внимание, превратились в падших ангелов из Ада. По обе стороны от них стелились скудные поля, на которых сквозь молниеносные вспышки света виднелись темные, будто нечисть из кошмарного сна, сгорбленные и исхудалые на длинных лапах-спичках с прилизанными ушами силуэты дворовых собак, что были чертями сей округи. Все живое погибало в пороках людской глупости, жадности, наивности, и консервативности, но также это давало вечную жизнь былым воспоминаниям, кислород которых заполнял полуразрушенный фундамент здешних окрестностей. Воздух пропитан тяжёлыми осадками несбывшихся надежд, пожизненного горя, надуманной безысходности и нелепой обиды… Тут были вещи, от которых бежала каждая грешная душа, тем самым завлекая себя в оковы собственного страха. Однако, и в плохом есть своя манящая изюминка – юный паренек, которому было подвластно скрасить своим присутствием разбитые в дребезги как дороги, так и перекошенные временем заключения лица зэков города Феррозе. Он прибыл из ниоткуда вместе с верным другом - грозой, что теперь покорно служит ему, уничтожая безысходность и обветшалость, безбожность и ложь, истину и установленные обществом нормы… Он стал для них апофеозом, что просвещал и спасал во времена отрешенности, минуты самозабвенного лживого горя и мнимого счастья, если на второе имелись причины. Тем не менее, несмотря на все свои подвиги, истинная работа его заключалась в том, что он был самым обычным продавцом попкорна, имя которого – Ким Чондэ. Невысокое стройное тело всегда облачено в привычные клетчатые штаны, будто они одни в запасе и в то же время совершенно новые, светлый пиджак поверх темного пуловера со множеством карманов, где нередко залеживается по несколько зерен кукурузы. Однако запах, источаемый парнем, далек от его земной профессии: аромат кожи – заряженные частицы электрона, что частенько можно прочувствовать в обычном прикосновении, и сырость с привкусом соли, что поселилась с его приходом в Феррозе. Непослушные отросшие волосы, словно ровно скошенная солнечная пшеница, которую делит пополам не менее привлекательный своей изящной линией пробор, из-за чего глаз может быть не видно, но взгляд невесомо ощутим каждой клеткой тела. К его вредным привычкам относятся незначительное, но громкое постукивание каблуками потертых кожаных туфель, постоянно задумчивое выражение лица, яро искусанные уста и стертые пальцы в кровавых мозолях, будто он ходит на руках. С другой стороны, Ким – загадка, посланная свыше. Никто и вовсе не подозревает, что прибыл он из галактики UDFj-39546284, а родной дом – ARO-k96. Внешне - ничем не отличим от земных жителей, а внутренне - превосходит их на тринадцать миллиардов световых лет, обладая, в том числе, и силой телепортации. Однако истинный созерцатель с отточенной интуицией заметит в облике подвох: порой усовершенствованная оболочка предательски трескается, сухо пуская металлические перья, а городские ночи рассекает двумя кристаллами белого фосфора, глухо постукивая копытами вместо каблуков туфель. Он прибыл из мира, где кислород – бесконечное скопление гидратов метана; где воздушные постройки в виде дворцов для циклопов погружены в пучины пурпурно морских чернил; где небо застилают неоновые нити спутанной паутины, яд которых разъедает любого смельчака; где дороги простираются громоздкими стенами природных стихий сплошного штормового лабиринта; где проводятся бои неудачно мутировавших экспериментов - местных фатально больных жителей - верхом на кентаврах и китоварсах в битком переполненных аренах, что повисли в страшной близости с небосводом: зрители приветствуют их ультразвуковым свистом, оглушительными сиренами и лавиной телепатических криков, дабы изобразить обманчивое одобрение, а потом утопить в приступе довольства чьей-то смерти и ее противоположной сестрице; где время бесценно, а жизнь соседа – очередная спичка из коробка; где возможно все и осуществимо почти ничего; где царствует беспрекословное рабство, неутолимая жажда, смертельная скука и роковая случайность; где не ведают о земной любви и лютой ненависти… *** Затхлый воздух вновь осел на окраине Феррозе, пока в самом его сердце царил друг-гроза. По обочине проселочной дороги размеренно шагает пес. Его голова огорченно опущена, а напряженно прикрытые веки внимательно рассматривают каждую трещинку разбитого пути. Сверху, издалека, исхудавшее животное провожают последние лучи солнца светлого города, где оно стало чуждо милой стае. Их немощные концы слабо освещают густо-черную и покрытую жесткой коркой грязи шерсть собаки, на лапах у которой давно стерты розоватые подушечки. Думы животного, что познал вкус предательства и измены ближнего, исконно на том самом месте, куда ведут четверо конечностей. Тяжко вздыхая и постепенно привыкая легкими к приближающейся местности, оно смиренно следовало своей участи: Феррозе славился не только «обычным» продавцом попкорна с недавнего времени, сплошным населением из зэков, мрачной атмосферой, гиблостью чувств, но таких же и поступков, на ряду которых твердо стояли нередкие пропажи уличной живности – слабаков, которых тотчас погружают в огненную печь, а после и вовсе подают к торжественно застеленному столу с множеством различно заправленных специй. Однако, к несчастью, людей, которых выкинуло общество, как мешок с мусором, это также касалось. Переступив «заветную» черту, грозовые облака, довольно проурчав громовыми раскатами, щедро пустили свои хладные воды приветствия, ненавязчиво намекая о «радужном» отношении местных жителей к новоприбывшим гостям, тем более из райских уголков Земли. Именно один из таковых всего в шестидесяти трех милях располагался от Феррозе. Ходили громкие слухи о якобы счастливой жизни и светлой любви в подобном месте, однако, оно отличалось лишь часто сияющим солнцем над головой. Впрочем, даже к такой мелочи зэки относились равнодушно – их волновало исключительно собственное пространство и близость потенциального врага, коим «счастье» вовсе не являлось. По обе стороны криво затопленной дороги грозно возвышались убогие небоскребы с редкими, в промежутках, небольшими обветшалыми домами. Их мрачные тени в грозовом буйстве приобретали еще более устрашающий облик, что остужал кровь в теле, заставляя дрожать каждой фиброй души и растерянным взглядом рыскать по сторонам в поисках надежды. Однако в этом месте не было укрытий, что способны защитить - лишь волшебное правило трех «М»: много напуганных, мало мест, можно (кушать) все! Сквозь звонкое стаккато капель в островках луж послышалось приглушенное трение резины об асфальт. Мимо промчалась серая легковая, решительно обрызгивая продрогшую, несчастную собаку. Тем не менее, она хотя бы на лапах смогла удержаться от угрожающе распластавшейся лужи слева. Было что-то до боли знакомое в промчавшемся авто, хоть картина и была размазанной, хитро не позволяя рассмотреть себя сполна. Продолжив свой теперь уже менее гениальный путь на лапах, по состоянию схожих с медицинской ватой, нахлынувшая тревога поглощала каждый участок мозга, заботливо преграждая контакт к тяжелым думам разума. С каждым шагом становилось все трудней дышать, а усталые веки неумолимо грозили кромешной тьмой в не менее темном городе в любое мгновение, стоит лишь отвлечься. В конце концов, преодолев еще пару метров, тело предательски обмякло и победно повалилось в оплаканный небесным ливнем мусор… *** Оставив остатки противных воспоминаний в обыденных разговорах с толпой голодных клиентов, что докучала своей стойкой однообразностью жизни, продавец Ким скрылся от посторонних глаз в занавесе плачущего друга с неба. Когда-то давно, будучи еще рабом одного из крупнейших правителей ARO-k96 – змееголового Синоида, что славился своим ненасытным аппетитом во время боев на арене, требуя больших кровопролитий, этот незрелый паренек мечтал о бесконечно планированном межгалактическом путешествии, невиданному прежде полету в полной свободе и манящим райским чувствам с Земли, о коих так жадно читал, тайком проникая в библиотеку своего свирепого покровителя. Хоть вибрация этой планеты была лишена человеческой любви и ненависти, это не окунало его в покои царства ночного Морфея: у него было время, которое как губило мрачной обстановкой прихоти судьбы, так и оживляло трепетной надеждой в вечности дней. Ким Чондэ был одним из многочисленных китоварсов, участвующих в сражениях, но редким в победах, которые вершились на крупном багровом поле знатной арены. Его мощные металлические крылья, широкая лошадиная грудь могущая тягаться размерами с драконьей, каменные копыта из электронов и пронзительный взгляд двух кристаллов-молний прослыли грозой всех пороков, а звался он – Апофеоз. Отличие от здешнего народа было в том, что у него щемило сердце от подобных зрелищ, но, покорно выполняя приказы свыше, он молча оценивал как своих противников, так и седлающих его дрожащих мутантов, которые стали несчастными жертвами безжалостных экспериментов. Однако, в то же время, разуму Кима было все равно: его мечта – пьянящая свобода и познание великого земного счастья. И вот, однажды, ему посчастливилось лично встретиться с главой философии всей UDFj-39546284 – рыбоголовым небесным киклопом Викторианом Эндо, что заключил с ним сделку, а после выкупил из рабства. Правда Апофеоз был не так уж и глуп, потому осмелился сначала выполнить договоренное, а затем отправиться в объятия просторов широкого космоса. Пусть далось ему все непросто, но оно стоило заветной мечты. Сейчас же он уверенно мокнул за стеной слез беснующейся грозы, не боясь быть замеченным, блаженно расправлял затекший металл крыльев за спиной, вновь постукивая левым каблуком потертой туфли, что плавно сменялся звериным копытом. Из прикрытых век по щекам скатились две дорожки темно-пурпурного чернила, а в следующий момент, стоило глазам открыться, вспышка яркого света электричества ослепила темные уголки округи: он стал настоящим собой и хотел уже вот-вот покинуть это наскучившее место, продолжая бесконечные межгалактические странствования, чтобы утолить свою жажду познания истинной жизни чувств. Но стоило ему только в последний раз посмотреть назад, в спину прошлого, как неподалеку от груды мусора Апофеоз заметил черную лохматую собаку, что тяжело дышала под тяжестью истощенности. Где-то под корой серого вещества пролетела пленка с картинами арены, от которой он умело бежал, но, вспомнив о существовании пылкой боли, все же отважился остановиться и посмотреть ей в глаза. Как оказалось, страх вовсе не истекал кровью, что вещало далекое прошлое, оно даже наоборот – завораживало своей красотой. Прежде Апофеоз видел множество человеческих душ, форма которых, то отпугивала своей искаженной кривизной, то вводила в заблуждение своей фальшью отражения, либо и вовсе была бесформенным ничем. Однако то, что виделось сейчас, приятно щекотало сердце и разум одновременно. Эти совершенные, тонкие контуры, аппетитные, выпуклые прелести женской натуры, большая, огненно пылающая чакра души и умиротворенный, легкий сон – все буквально кружило голову ему, погружало в былые многочисленные рассказы из давно забытой библиотеки, пьянило, как было поначалу со свободой, возвышало духовно и обжигало материально. Появилось неутолимое желание утонуть в этих безумно прекрасных чувствах, что оглушали своими криками о земном счастье - любви. Пока он в смятении любовался щедрой волей судьбы и доброй случайности, животное пробудилось. Открыв потяжелевшие веки, собака попыталась мигом подняться, что не особо удалось с первой попытки. Тем не менее, с пятой она уже крепко стояла на своей четверке. Чуть струхнув остатки цепей Морфея, взгляд в недоумении замер на странном существе с мощным туловищем лошади, крепко накаченным торсом мужчины, за спиной которого расправлены внушительных размеров металлические крылья, и головой, волосы которой сверкали облаком молний, а глаза пронзительно светились как два кристалла белого фосфора. Спустя пару секунд тело животного сковал страх, а схватившийся за пунцовые щеки Апофеоз больше не вызывал какого-либо внутреннего смятения. Она была напугана не по-собачьи, но и бежать не было ни сил, ни возможности, ни смысла. Когда потрясенный земными чувствами китоварс опомнился, он смущенно обратил свой облик, натянув оболочку обыденного продавца попкорна – Ким Чондэ. Подобное поведение со стороны незнакомца заставило хрупкое сердце животного сжаться и замереть в ожидании скорой и неутешительной участи. Собаке думалось, что ее сейчас схватят и унесут к себе в какую-нибудь еще более убитую, чем город, конуру, а после пустят в уста огня печки, чтобы вкусно преподнести проголодавшимся каннибалам, коим человечина уже осточертела. Оскалив ровный ряд чуть пожелтевших зубов, пес угрожающе выгнул спину, извлекая утробное рычание из недр замерзшего и пропитанного страхом тела. Однако на увиденную реакцию животного Ким лишь непонимающе склонил голову на бок. Для него было удивительны как новые чувства, так и поведение полюбившейся души. Прежде он смог бы дать вразумительные объяснения случившемуся, но только не здесь и сейчас – он уже пленен присутствием родной сущности, обретенной любовью и счастливым мгновением. Однако ему осталось недолго до конца: «Обретая счастье единожды, исчезаешь навсегда», - так гласили последние слова киклопа Эндо. Ким прекрасно знал, что не в праве, как и любой другой житель ARO-k96, обладать подобными чувствами – вибрация их расы уже имела бесконечность времени, лишая любви. Ни одному живому существу не подвластны две вещи сразу, но никто не лишен возможности изменить это, заплатив самым ценным – своим существованием. Пусть этот закон и существует более миллиона веков, есть в нем один изъян – из тысячи фибр души попадается единственная, нутро которой помнит все. Увлеченный своими размышлениями Ким сделал шаг навстречу этому запретному притяжению. Резкое движение стало последней каплей для перепуганного животного, что тотчас бросилось к ноге парня, погружая зубы в податливую человеческую оболочку. Не успевший опомниться Чондэ лишь непроизвольно открыл рот и в упор уставился в темно-карие очи милого создания. В принципе, возмущением он не был переполнен, но в зобу дыхание сперло, определенно. «- Если не ты, то тебя!» - пронеслась мысль в собачьей голове. Она из последних сил рванулась прочь, подальше от этого подозрительного человека, который пугал своими действиями не меньше, чем городские легенды Феррозе. Лапы непроизвольно цеплялись то за неровные выступы дороги, то за попадавшиеся останки разваленных домов, то за разломленные стволы деревьев от когда-то разыгравшейся не на шутку молнии, то за разбросанный ветром по всей округе мусор, а то и вовсе друг за друга. Ей казалось, будто сам бес гонится за ней, от чего взгляд не мог прочно сфокусироваться на прямой дороге, постоянно унося тело в разные стороны поочередно. Трусливо поджав хвост и уши, животное со слезами на глазах бежало от своей участи, что уверенно твердила обратное – неизбежность. Так происходило с каждым, кто переступал темную черту города Феррозе, выискивая в нем свое спасение, а также утешение, которое, на самом деле, крылось в нездоровых мыслях хитрого разума каждого. Провожая юного пса недоуменным взглядом, Ким невольно вспомнил о попкорне: «Специальный сорт его – взрывающаяся кукуруза». Где-то под ребрами впервые больно впились иглы разочарования о былом и грядущем... Всем изначально суждено исчезнуть, а ему в особенности, ведь Апофеоз – пусть и бывший раб своего покровителя, когда-то сражавшийся на арене безжалостных кровопролитий, а после снявший тугие оковы плена, за ним и ему подобным продолжала следить звездная канцелярия одной из древнейших галактик космоса. Огромные создания, головы которых божественно изуродованы, а лица способны отражать всю сущность души жертвы перед смертью, приятно облачены в темные мантии, будто блестящие ночи померкших жизнью звезд, великих судей. Они смиренно наблюдают за каждым взлетом и крушением, чтобы, впоследствии, опустошить. Их поступки не обсуждаются, они не подвластны карам, не имеют каких-либо грехов. Они – избранные дьяволы, в ком изначально заложено истинное правосудие. Они – подобие запрограммированных устройств, что никогда не дают сбоев в своих действиях. Однако и в них заложен тот единственный изъян в виде наследственной фибры души, о коем знают и специально умалчивают галактические философы, дабы иметь собственную власть над расами и увеличивать их количество вибраций, что на ступень ниже от состояния души в волнах, куда попадают после исчезновения. Помимо этой мысли повисла и следующая: «У взрывной кукурузы имеется хотя и очень тонкая, но гораздо более твердая и немного стекловидная оболочка, нежели у обычной кукурузы». Под каждой оболочкой хранится душа и у каждого она по-своему неповторимо оригинальна, даже если форма ей и не дана. Душа Апофеоза же таилась за семью печатями, из-за чего порой он унывал, рассматривая ядра ничего не подозревающих людей. Он ведал больше о других, а о себе – лишь привычно ужасающий облик аренного китоварса в доспехах из ARO-k96 и верного друга - грозы. «- После приготовления попкорна на конечном продукте часто остаются прилипшие части этой оболочки», - сладко насвистывал в самое ухо ветреный друг. Ким Чондэ никогда не был слабаком, но ему были знакомы такие понятия, как «истина» и «справедливость». За все его сражения не было ни одного убитого, только раненые и отчасти неблагодарные ему воины: сколько бы китоварс не пытался объяснить фатально больным товарищам об их плачевном загнанном положении и втором шансе, все было тщетно. Но, к счастью, Апофеозу удалось оставить свой зримый след на арене, где в часы его восхода царили добро и порядок, заставившие кровожадных зрителей задуматься о происходящем, об истинных желаниях и скрытых мотивах. Правда, заложенное природой с рождения не истлеет под тяжестью вечных дней: китоварсы – хищные рабы-воины, коим в праве лишь подчиняться подобным змееголовым правителям, как Синоиду. - У взрывающейся кукурузы очень большой выход! – кричит гром из-за небесных кучевых. - Горсть ее дает большую миску попкорна! – успокаивающе шепчет плачущее небо, ласково обволакивая мерзлыми струнами дождя. Опустив тяжелые веки, Ким поднял голову кверху и расправил руки, словно крылья, продолжая двигаться вслед за милой. Друзья были правы: Апофеоз – прошлое, а Ким Чондэ – настоящее. Прошлое не стоит забывать, но и обременять им настоящее – еще более абсурдно! Обретя свободу в металлических крыльях, он обрел истинного себя, кому подвластен трепет прелести любви, о существовании которой далеко не каждый житель их вибрации осведомлен. И вот, остановившись подле заполненного очередью магазинного прилавка, взгляд упал на лохматую темную спину животного, что недавно позорно сбежало, а сейчас с заинтересованным блеском во взгляде жадно следило за продаваемой воздушной кукурузой. Уголки губ невольно потянулись вверх, а печаль в глазах сменили забота, радость и тепло. Прежде сердце никогда так сильно не горело и на подвиги особые не тянуло. Однако сейчас все тело переполняла таинственная энергия электронов, заряды которых любя щекотали кончики пальцев. Где-то внизу живота сладко заурчало, а к горлу подступил радостный ком, что наворачивал слезы счастья на глаза. Пусть у него и осталось меньше суток, он безмерно влюблен и безумно благодарен душе, оболочка которой пускает незримые слюни и загипнотизированным взглядом провожает каждое поедающееся зэками воздушное зернышко. Внезапно руки покрылись подслащенными мурашками от теплых порывов ветра, что отворил верные створки окон сердечной теплицы, где весело цветет майская трава, сквозь землю пробиваются только рожденные ростки будущих семицветиков, розы пышно распускаются под перистыми разводами радуги, ласточки порхают, напевая незамысловатую мелодию ликования души, и только за самым нарядным кустиком неумело прячется славный малый – купидон. В ангельских глазах плещутся искры, похожие на стайки пингвинов, что искусно маневрируют под водой в предвкушении пойманной рыбки. Именно в таком состоянии, преодолевая легкие столкновения с местными жителями, Ким все больше загорался одной лишь теплой мыслью об одном заветном, к которому путь ему проложили его неутолимая тяга к приключениям и извечное любопытство в познании всего, особенно человека, как высшего существа. Кропотливо созданная оболочка, что скрывает облик величественного китоварса, будто приобрела собственные крылья, с пернатой легкостью пролетая меж безразличными и моментами озадаченными лицами местных зэков - разум Чондэ давно подчинился страстной пляске сердечной тарантеллы. Он позабыл себя прежнего, заблудившись в мысленно созданном небесном лесу, который цветет миллионами воздушных кукурузок, приятно обволакивая голые ступни ног в чарующий плен сказочной силы чувств любви. Выхватив из рук опешившего подчиненного первый попавшийся бумажный пакет, мужчина с горящими глазами погрузил свободную руку в главную кабинку машины для изготовления попкорна и принялся жадно собирать горы воздушной кукурузы. Он глух и слеп для окружающих, сполна проникнувшись образом таинственной души уличной особы. Его движения были быстрыми и впервые за все время существования необдуманными. Тусклые краски мира становились пестрее обычного, а голову переполнял поток беспорядочных и совершенно несвязанным между собой мыслей для осознания истинной ценности обретенного счастья. Однако Киму не было какого-либо дела до истины и ценности – это любовь! Те божественные чувства, что заставляют кровь кипеть, а голову пьяно кружиться, затмевая разум и попутно озаряя глаза, дурманя ненадежную человеческую оболочку. Не успел он очнуться, как угодил в неглубокую лужу, подле которой без стеснения облизывалась мохнатая подруга. Теперь большие карие глаза с интересом и без капли страха отчетливо следили за каждым движением мужчины, то и дело жадно бросая взгляды на бумажный пакетик с воздушными барашками. Прежде она никогда не видела попкорн так близко, равнодушно считая его одной из причин заболеваний в то время, как другие представители бывшей стаи с завидным аппетитом уплетали за обе щеки различные прелести человеческого творения, в том числе и это. Тем не менее, голод одержал победу над былыми предрассудками в этой нелегкой борьбе, аккуратно навязывая грядущее наслаждение. Подойдя чуть ближе к ладони протянутой руки с воздушными барашками, в носу по-хозяйски прошелся приятный аромат, согревая и ободряя изнутри. Животному до сих пор все казалось заблудшим сном, который ему несвойственен, но действительность в мягкой улыбке и обеспокоенно-заботливых глазах мужчины вторила обратное. Ким с нескрываемым любопытством следил за ходом мыслей души, пока кожи не коснулся шершавый язычок, что вызывал в нем еще больше приносящих сплошное наслаждение ощущений. Все-таки читать книги – одно, ощутить на себе, как примере, - другое. У каждого своё мировоззрение и чувства, а потому, описывая их, можно выразить лишь мизерную долю виданного одним человеком, что всего-навсего приблизительно передает свои познания – куда больше содержится в его единственной фибре души, что не исчезает даже будучи поглощенной сотрудниками галактической канцелярии. По окончании трапезы влажный нос без зазрения совести потянулся уже в сторону наполненного попкорном бумажного пакетика, что тотчас любезно был раскрыт счастливым мужчиной. Несмотря на сгустившиеся тучи над ними, его кожа сияла фарфоровым блеском, в контраст которой играли ярко раскрасневшиеся уста и темные, словно ночной небосвод вдали от Феррозе, где в беззаботных сумерках загораются дюжины миллиона бисерных звезд, глаза. Освободившаяся кисть непроизвольно потянулась к кудрявой макушке, вмиг погружаясь в мягкий плен густой шерсти, что была почти суха после пролитых небесных слез. По коже пробежалась вереница упоенных любовью мурашек, сила которых с небывалой легкостью пьянила разум, заставляя уголки губ тянуться чуть ли не к самим ушам, тем самым украшая лик обладателя широкой, млечной улыбкой. Ким не мог налюбоваться милой душой, что охотно поедала последние барашки воздушной и слегка хрустящей кукурузы. Он нежно выводил незамысловатые узоры на спине животного, и каждый миг казался ему той самой вечностью, которую не ощущаешь во времени. Когда собака покончила с едой, она благодарно лизнула щеку своего спасителя, но имени так и не назвала: уверенность в том, что этот человек узнает ее из тысячи подобных крепко угнездилась в голове. Ким был такого же мнения, сидя на корточках, упираясь подбородком в сложенные лодочкой ладони и щедро одаривая милую мягкой улыбкой. Сейчас им обоим хватало лишь одного молчания, что притягивало их друг к другу, будто водяную лилию к теплым струнам солнца, дабы поведать о неизвестной земной прелести, легком щекочущем ветерке, искусно распевающих по всей округе пернатых друзьях, звонком ручейке, резво плещущихся рыбках, неугомонно квакающих лягушках и постоянно выясняющих отношения кузнечиков – все это заставляло распускаться каждый лепесточек. Внезапно животное зевнуло во все сорок два пожелтевших зуба, что глаза слегка намокли: долгий путь изрядно утомлял, не говоря уже о том, что это первый завтрак за весь период бодрствования. Заметив тускнеющее сияние родной души, Ким аккуратно протянул руку и бережно прикрыл широкой ладонью пару глаз напротив. В следующее мгновение их образы призрачно растворились в светлом блике небесной молнии, чтобы после оказаться в полюбившемся месте – заброшенном парке развлечений. Это место было первым, с которым познакомился Чондэ по прибытии сюда. Раньше думалось ему, что упруго натянутая паутина и вековая пыль – рассадники плохого самочувствия и былых воспоминаний темных дней. С другой стороны, он впервые почувствовал то самое недостающее умиротворение и полет пернатых мыслей в самозабвенной свободе, где и проводил немалую долю своего бесконечного времени. Однако главной спасательной колыбелью было мощное колесо обозрения, что скрипело под бременем тишины, но возвышало над редкими прелестями Феррозе, где еще не павшие духом горожане сажали светлые плоды будущей надежды. Прибывая в забытом парке развлечений, Ким приподнял нелегкую мохнатую подругу и отправился в сторону спасительной колыбели, о существовании коей в тайне давно мечтал поделиться с кем-нибудь, но, к сожалению, попадавшиеся прежде души не несли ничего, кроме цинизма и алчной ненасытности. И вот, сейчас он просто не мог упустить дарованного судьбой, пусть и не верил в нее, шанса, принимая во внимание факт того, что времени осталось всего ничего. Тем не менее, фибрам души было так легко, словно не они пожизненно заключены в стальную хватку границами оболочки, а порхают, будто тысяча воздушных мотыльков над полем-морем радужных тюльпанов. Пока пораженное животное предпринимало попытки осознания происходящего сонным сознанием, Ким творил воистину чудеса. Забравшись в одну из пыльно-одиноких кабинок, он вмиг сдвинул с места гигантский механизм очередной вспышкой небосвода, попутно располагая тушку любимой у себя на коленях. Заботливо приобняв милую со спины, он сполна передавал ей свое тепло, задумчиво рассматривая небо и глубоко вдыхая еще витающий шлейф попкорна, но мыслями тщательно следя за ней. Мгновение очаровывало своим замедленным течением, что отстраняло их от мира всего. Оно дарило им общие воспоминания, пропитанные так необходимой тишиной, где слышны лишь полузабытые напевы ветреного странника, небесное ликование и легкое покачивание в движении, будто корабль устремил свой ход в далекое воздушное плавание, расправляя белоснежные крылья-покрывала поверх тускло-серых кучевых. Древнее колесо плавно вздымалось, словно вдыхало жизни смысл, полное благодарности потревожившей его безмятежный сон парочке. Где-то над головой ловко пролетела стайка пятнистых скворцов, разносящих своими радостными окликами солнца приход оттепели. От их душевных криков небо чуть светлело в глазах мужчины, что искрились в весеннем пробуждении города Феррозе. Темные оттенки постепенно начало смывать осмелевшими лучами небесного светила, где царствует гордое добро, сказочное тепло и чарующая песнь любви. Дыхание дремлющей подруги выровнялось, а влажный носик забавно подергивался от невесомо щекочущих порывов небесных дуновений. Душа ее давно покорно отдалась в плен объятий мужчины, который любящим взглядом изучал свое небывалое сокровище. Игристый ветерок с лаской водил своими призрачными усами по темным кудрям мохнатого животного, а те с охотой отвечали ему. Тем не менее, от нахлынувших волн счастья и оболочка не выдержала, давая трещины со всех сторон, чтобы, в итоге, разлететься миллионом искрящихся осколков хрусталя, что вмиг подхватил легкий ветерок, беззаботно унося куда-то вдаль. Прикрыв веки в блаженстве подаренных чувств, карусель со скрипом замерла, но глаза решительно не хотели открываться. Ким знал, что пробил его час, как ненасытные канцелярские крысы прибыли по его душу, однако, ощущения разочарования не испытывал – лишь эйфория и безудержный полет воздушных мыслей. Никогда прежде китоварсу не давалась эта волшебная легкость, а также теперь еще и равнодушие к неутолимому любопытству об истинном облике своей души. Очередная вспышка неба, и она безмятежно дремлет на поржавевшем сидении кабины над редкими красотами Феррозе, где уже пробилось солнце. Сияя душой под покрывалом царства Морфея, животное мирно сопело под падающий с неба пышный карнавал воздушно-небесной кукурузы, что с трепетом воскрешала пробивающиеся сквозь землю первые ростки надежды.