На асфальт из глаз сыплются снопы искр.
Уже третий месяц виски стал водой, а бесконечные выступления превратились в одну строчку из песни, которая потеряла всякий смысл из-за постоянного повторения. Вся дорога крутится из стороны в сторону, и вот я уже стою на пороге дома номер три. Внезапно всё обращается черным и спутанным; последнее, что я вижу, это красивые руки, хватающиеся за дверной косяк.
И я имею тебя своими пальцами, пока ты извиваешься на кровати, заставляя меня хотеть тебя еще больше. Твои стоны совсем не девичьи, а женские, с тяжелым придыханием, низкими хрипами, и в такие моменты я люблю тебя больше всего на свете.
Я целую тебя в твои сухие губы, сжимая свободной рукой твою тонкую шею. Белые простыни ласкают холодом твои плечи и лопатки, моя кожаная куртка соприкасается с твоей шелковой кожей, и ты подаешься вперед, как итальянская марионетка.
— Хоть раз можешь вести себя как взрослый человек? — в ее голосе дребезжит прокуренное недовольство.
Меня охватывает неожиданный испуг от того, как шаловливо мое пьяное сознание, что осмелилось подсунуть столь пикантное воспоминание годичной давности в неподходящий момент.
— Не пить? Молчать? Да ради тебя, крошка…
— Не называй меня так, это отвратительно.
Я вижу, как её личико с нахмуренными бровями раздваивается, и уже два суккуба выжидающе глядят на меня. Моя голова как будто летит вниз, от чего я вздрагиваю и вновь щурюсь.
На ней халат, и до меня доходит, что уже, должно быть, позднее время, а она собиралась спать, или вовсе спала. Слова бесконечных извинений застревают где-то в глотке, не в силах преодолеть препятствие под названием Гордость.
— Вот об этом я говорю, — уже тише произносит она. — Я думала, что ты устал и хочешь отдохнуть в тишине, а вместо этого ты надираешься и приползаешь ко мне. Как обычно.
— Тебе же это нравится, — возмущенно и утвердительно отвечаю я и подпираю ладонью подбородок.
Внезапно она начинает смеяться, да так искренне, что мне кажется, будто я пропустил какую-то отличную шутку, и я вяло улыбаюсь.
— Гораздо проще общаться с тобой, когда ты выпил. Из трезвого и слово вытянуть трудно.
— Поэтому я постоянно пью, — иронично отвечаю, интенсивно качая головой, а потом, кажется, тяну к ней руку, и она хватает ее, не позволяя упасть. Я смотрю в пол, ковер под правой туфлей волнуется как море. Мы сидим в абсолютной тишине, нарушаемой лишь моими бесцельными словами и просьбами, которым не суждено стать озвученными.
— Как Джек? — сонным голосом интересуюсь я.
— Какой Джек?
— Твой терьер.
— У меня аллергия. Я та, у которой нет животных, — странно, но она совсем не обижается на то, что я перепутал её с другим человеком, а только подносит мою руку к губам, аккуратно целует тыльную сторону ладони и выпускает навстречу холоду.
— Ложись спать, — произносит она, вставая с места.
— С тобой? — я вытягиваюсь в ее сторону подобно щенку и жалобно часто моргаю.
Сдавленный смешок бывшей любовницы эхом звучит в ушах три, четыре, пять раз и утихает, словно его и не было. Она ушла и прикрыла дверь в спальню.
— Ну вот, снова так, — бубнит мой внутренний голос, но алкоголь говорит мне, что на полу очень тепло и удобно, и я падаю вниз.
* * *
— На диване тебе не понравилось? — теперь я точно слышу, что она насмехается, притом сочувствуя. Всё моё тело прижато к полу, лицо смято, и правым глазом я вижу ступню, на которой темно-синим цветом написано
«Amo»*.
— Жу тэм, мон ами, — забавно утомленным тоном ворчу я, чтобы снова услышать улыбку в голосе женщины.
— Вставай и убирайся, — беззлобно молвит она, вновь уходя прочь.
— Где твоя собака?!
— Она стала бешеной, и я пристрелила её под одну из твоих песен.
— Дай угадаю, под какую.
— Ради всего святого… Я заварила чай, хлеб на столе, масло — это то, что квадратное и желтое в холодильнике, — она обувается, опираясь рукой на стену. — Из алкоголя у меня есть забродивший компот, но я бы не рисковала.
— Можно остаться? — всё еще не сдвигаясь с места, медленно спрашиваю я.
— Хочешь, чтобы я и тебя пристрелила, как Джека?
— А ты хочешь, чтобы я полз к тебе?
— Не цитируй сам себя, это дешево, — теперь она улыбается, щелкая дверным замком.
— Это, наверное, значит «нет».
— Уже десять. Я позвонила, за тобой заедут. Передавай привет Ванкуверу.
— Где мы?
— До встречи через год, когда вы снова здесь окажетесь.
— Эй, перес… — дверь закрывается, — тань так говорить…
Я чувствую невероятную усталость, закрываю глаза и проваливаюсь в сон.
* * *
В этом месте всё как-то иначе. Стены тут слишком белые, прямо под цвет волос этой девушки и кокаина, который она жадно втягивает носом.
Как я здесь оказался? И где находится это самое
«здесь»?
Шум слева превращается в звуки несчастной гитары, что незаслуженно получает удары по струнам неопытными руками. Из открытого нараспашку окна слышно, как дышит ночное шоссе вместе со стрекочущими мотоциклами и жужжащими автомобилями. Тут, похоже, все веселятся. Или меня просто шатает.
— Масло квадратное, а хлеб на столе, — касаясь пальцами переносицы, шепчу я, и всё вокруг почему-то становится тише.
___________________
* Amo — (исп.) — люблю.
