Уютное оцепенение

And I can feel one of my turns coming on. I feel cold as razor blade Tight as a tourniquet Dry as a funeral drum. Pink Floyd — One of my turns "Клац-клац. Клац-клац. Промах-промах. Промах-промах" — маятник Ньютона тихонечко тянет свою песню. Вот чудеса, шарики издают тихий звук, а кажется, что они заглушают все в этой комнате, и остается только это звонкое "Клац-клац. Клац-клац. Промах-промах. Промах-промах". Беньямин покосился на маятник: ему очень нравилась эта вещица, но в данный момент это был объект для ненависти. В то же время маятник останавливать не хотелось, этакий мазохизм упрямого ребенка. Пусть железка насмехается, пусть бьет по больному. Это его промах, и он это заслужил. В голове стучат десятки таких маятников и продолжают свою песню "Клац-клац. Виноват-виноват. Они верили-верили. А ты не смог-не смог. Провалил-провалил. Клац-клац". И каждый удар такого шарика отдается невыносимой болью в голове. Или в сердце? Беньямин внимательно разглядывает свою ладонь и пытается нащупать пульс. Надо же, стучит так, словно он только что пробежал всю дистанцию. А может он и правда ее пробежал? Который раз он уже все это в своей голове прокручивает? — Бен! Эй, Бен, ты здесь? — женская рука осторожно касается его плеча. Джозиана. Кажется, они решили вместе посмотреть фильм. Что-то связанное с музыкой. Джози еще говорила, что он обязательно должен посмотреть этот фильм. Собственно, они и сели смотреть фильм, но, странное дело, Бен смотрит на главного героя (Пинк, кажется?), а видит себя. Нет, не внешне, да и истории у них разные, а вот состояние... Глядя на опустошенного Пинка, в голове мелькает мысль "а не я ли это?". Беньямин отвел взгляд от экрана и переключил внимание на маятник. Говорят, маятники успокаивают. Как же! — С тобой все хорошо? — Джозиана с тревогой смотрит, как он, закрыв глаза, сосредоточенно считает пульс. Своей прохладной ладошкой она касается его лба. Горячущий. Может, это просто у нее руки такие холодные? И Джози осторожно прикасается ко лбу губами. Горячий. И щеки будто огнем пылают. — Все хорошо, Джози, просто голова разболелась, — Бен говорит с огромным трудом, каждый звук отдается в его голове цоканьем маятника. Прикосновение губ Джози на мгновение прогоняет боль, а потом она возвращается с оглушительной силой, — давай досмотрим в другой раз? Сегодня неподходящий вечер. — Фильм я еще десять минут назад выключила, вижу же, что не смотришь и с тобой что-то не так. — Джозиана уже на ногах и достает из комода любимое одеяло из верблюжьей шерсти. Морозными вечерами они любили укутаться этим одеялом, раствориться в неге. Тепло, рядом любимый человек, и, кажется, согреваешься и телом, и душой. Вот пусть и сейчас одеяло согреет ее милого. — Давай, ложись, а я сейчас поищу лекарства. — Не надо лекарств, Джози. Я просто полежу, посплю и все пройдет, — он что-то еще бормочет, закрыв глаза, и не замечает, что его укладывают, накрывают одеялом и помогают устроиться поудобнее. Маятник в голове начинает стучать новую мелодию: "Клац-клац. Клац-клац. Не заслужил-не заслужил. Уйдет-уйдет. Клац-клац". Бен содрогается от этих мыслей, или же это просто его бьет озноб? А вдруг и правда уйдет? Джози у него такая замечательная, а он все занят своими мыслями. Перед глазами проплывают кадры из фильма. Вот главный герой (или это он?) стоит в телефонной будке и пытается дозвониться жене, но никто не берет трубку. Вновь набирает номер, но ответа так и нет. И в то время, пока звонит телефон, жена отдается другому мужчине. Та, которая говорила, что любит, теперь обнимает и целует другого. Что, если и с ним произойдет то же самое? А может, уже произошло? Может, она с обожанием смотрит на кого-то другого, целует его, дарит свою ласку? Нет, такого не может быть. Его Джозиана не может быть такой двуличной. А впрочем, пусть так, он не хочет об этом сейчас думать, голова и так раскалывается. Сейчас он больше всего хочет тишины, хочет остаться один, чтобы никто его не трогал, не нарушал его уединения. Заботливые руки вновь касаются его лба, поправляют одеяло, и тихий голос просит выпить лекарство. Кое-как приподнявшись, Беньямин быстро глотает лекарство и тут же без сил падает обратно, проваливается в черное забытье. "I have become comfortably numb... " Яркие слепящие вспышки света сменяются непроглядной темнотой, а маятник наконец-то прекращает скрипеть свои противные мотивы, их место занимает тишина, которая кажется почти блаженством. Головная боль отступает. Никаких движений, замереть, чтобы ни один мускул не дрогнул, и дышать очень-очень медленно. Постепенно это состояние даже начинает нравиться. Лишь бы его не побеспокоили, не потревожили, не разрушили его уютное оцепенение. Незаметно идиллия нарушается, тело начинает болезненно ныть, уютная чернота становится какой-то грязно-серой и больно слепит, хочется забиться в угол и закрыть лицо, чтобы свет этот не выжигал и без того воспаленные глаза. И вот тут-то Беньямин понимает, что здесь нет никакого угла, здесь вообще ничего нет. Пустота, ничто. Она поглотит его, она уничтожит его. Каким же он был глупцом, когда мечтал об одиночестве. Вот сейчас он один, и разве ему хорошо? А, собственно, кто он? Беньямин Вегер? Нет, он даже близко на него не похож. Сейчас он жалкий беспомощный мальчишка. Неужели это его истинное лицо? Это все болезнь, это морок, настоящий Бен совсем другой. Только бы ему успеть проснуться прежним Беном, только бы успеть вернуть Джозиану. Он должен перестать думать о промахах и провалах, пока он ее не потерял. Это может стать самым большим промахом в его жизни. — Доброе утро! — будит Бена голос Джози. Ему кажется, или в ее голосе чувствуется вина? Пробормотав что-то, отдаленно похожее на "привет", Бен пытается разлепить глаза. И тут же зажмуривается — яркий свет из окна так непривычен после мрака сна. — Долго же ты проспал, — он чувствует, как Джози садится рядом и касается его лба рукой. — Температуры не чувствую, лобик холодный, наверно, это был стресс от фильма, — а теперь Бен явственно слышит виноватые нотки в голосе девушки. — Как бы то ни было, тебе было нужно отдохнуть и принять лекарство. Да, о лекарстве, принятом тобой, допинговому офицеру я сообщила, а то мало ли. Вот так. Пока он валяется пластом, жалея себя и не желая просыпаться, о его спортивной судьбе думает Джозиана. Не он выдрал себя из сна, чтобы совершить необходимые процедуры, связанные с приемом лекарства, все сделала его девушка. Не врач, не он. А она, Джози, его любимая. Почему-то именно эта маленькая деталь заставляет Бена широко распахнуть глаза и поймать руку девушки. — Я толком его не досмотрел, — сообщает он отчетливо, хоть и охрипшим от сна голосом. — И спасибо, — он крепче сжал пойманную руку. — За что? — увидев, что Бен проснулся, Джози улыбается. — За эту злобную антидопинговую службу? Это необходимость, просто необходимость, как руки помыть перед едой. Или ты про "Стену"? Фильм еще посмотрим, если хочешь, конечно. Необходимость. Да, Джози сказала совершенно верно. Необходимость. Необходимость спортсмена, а не его девушки. Так почему же спортсмен лежит тряпкой, когда его девушка хлопочет за него? Может, ей и бегать за него? Бен краснеет. — За все, — отвечает он, наконец. — И за заботу, и за фильм, милая. Правда, я его почти не видел, — и Бен смущенно улыбается. — Его всегда можно включить еще раз, — Джози улыбается в ответ. — Диск я даже не вытащила. — Самое то с утра, — мрачно отмечает Бен, и Джози, не зная о мучивших любимого кошмарах, улыбается. — Почему бы и нет? При свете дня, может, будет не так тяжело смотреть. А Бен вспоминает, что ему приснилось. Еще раз встретиться с кошмаром лицом к лицу, еще раз увидеть себя в главном герое? Есть ли на это силы? Есть ли силы посмотреть на самого себя еще раз? Из задумчивости его снова выдергивает голос Джози. — ...и ты на него похож, — слышит он. Бен вздрагивает. Неужели это настолько видно со стороны? Неужели он действительно стал таким? Или Джозиана знает его слишком хорошо и видит, что творится у него в душе и в его мыслях? — Я правда такой же, как Пинк? — настороженно спрашивает он. Джозиана смотрит на него с удивлением. — Я о Барретте говорила, — отвечает она. — Да, на него ты похож. Особенно, если сбреешь бородку. Бен, ты меня слышал? — Нет, — признается он. — Я задумался. Понимаешь, мне приснилось...многое приснилось. Даже страшно о таком вспоминать. — Сны остались в мире грез, — мягко замечает Джози. — А я говорила, что альбом "Стена" очень личный для Флойдов, во многом он основан на фактах из жизни Уотерса, который этот альбом и сочинил, но так же в Пинке очень хорошо улавливается Сид Барретт, первый лидер Pink Floyd. Среди фанатов до сих пор идут споры — кто же на самом деле Пинк. Не скажу точно, что там с Сидом произошло, давно читала, да и история там непростая. Если вкратце, его эксперименты с психоделикой сыграли с ним злую шутку, что-то в его голове перемкнуло, и в какой-то момент он потерял себя. Группа это тяжело пережила, конечно. Они остались без своего основателя, лидера, без главной творческой жилы. Можно сказать, Сид в чем-то даже был Первопроходцем. Вот видишь, как цепляет эта история, я так много узнала благодаря фильму. Я, когда о Сиде читала после фильма, постоянно ловила себя на мысли о вашем внешнем сходстве. Бен знал историю Барретта, пусть и столь же смутно, как Джози, но после этого фильма он точно захочет узнать эту историю более подробно. В какой-то момент ему показалось, что он понимает его мысли и чувства. Возможно, если он лучше узнает историю прообразов главного героя, он лучше поймет себя и свои мысли? И возможно, это знание избавит его от многих ошибок в будущем? Беньямин обнимает Джозиану. Вот она, рядом, в его объятиях, настоящая, реальная, родная. А то, что ему привиделось, лишь морок, дурной сон. Сон, который стоит забыть. А может, и нет. Этот сон может стать хорошим уроком для него, напоминанием во что он и его жизнь могут превратиться, если он позволит себе еще раз попасться в ловушку мозга. — Похоже, ты действительно идешь на поправку, сегодня у тебя совсем другой взгляд, — Джози легонько целует колючую щеку. Нет, все-таки побриться ему явно не мешает. — Знаешь, как бы избито это не звучало, но у меня такое ощущение, что я сегодня проснулся другим человеком. Я вновь стал собой и надеюсь, что тот хмурый тип из моих кошмаров больше уже не вернется. — Бен целует Джозиану и еще крепче прижимает к себе. — Ты только рядом будь. — Буду. "Клац-клац. Клац-клац. Клац-клац" — маятник мелодично щелкает свою песенку и теперь совсем не похож на то чудовищное орудие пыток, которое вчера действовало Бену на нервы. Пускай себе щелкает. Уютное оцепенение больше Бена не прельщает.