Потому что

BLU никак не могли выиграть. И нет, теперь дело было не в том, что они не дотягивали до уровня команды RED. Просто Синему Хеви опять приспичило устроить ссору прямо посреди боя. Это смотрелось довольно забавно, если не глупо: высокий, под два метра, человек, размахивающий пушкой, весящей полторы сотни кило, ходил по точке, начиная распаляться все больше, а рядом шустро крутился врач, пытаясь если не успокоить сокомандника, то хотя бы самому не сорваться в крик. Тема для ссоры была той же, что вчера, позавчера и две недели назад. — Почему ты не любишь меня, доктор?! — Потому что я довольно прохладно отношусь к людям, которые пытаются убить меня и людей, которые мне дороги, — отвечал Медик, накапливая уберзаряд. — Чем я хуже глупого Красного Снайпера?! — Хеви, прошу тебя, прекрати… Высунувшегося было Красного Инженера нашпиговали пулями так, что теперь он стоил, по меньшей мере, восемь с половиной тысяч долларов, однако пыл гиганта это не остудило. — Он не любит тебя! Он убивает тебя каждый день! — А помимо него — еще восемь человек! Прекрати! — терпение обычно спокойного немца начало подходить к концу. — Снайпер любит меня. Я люблю его. Пожалуйста, просто усп… По земле совсем рядом щелкнула пуля, выпущенная из снайперской винтовки. Предупреждение. Медик, на всякий случай, шустро метнулся в сторону, но Хеви, словно и не обратив на это внимания, схватил немца за плечи и тряхнул, пытаясь заставить посмотреть на себя. — Почему ты не доверяешь мне?! — WEIL! — терпение вконец истощилось, и Медик, скинув с себя чужую руку, ушел, не оборачиваясь. Хеви хотел было броситься за ним, но не успел: резкая боль в голове внезапно оборвалась чернотой. Красный Снайпер был довольно ревнивым для хладнокровного динго. На Респаун, однако, попали оба Синих — один от винтовки, второй от огня. — Пойми же ты, — Медик выдохнул и протер очки. — Пожалуйста, пожалуйста. Я ценю команду BLU, я очень люблю их… но как друзей. Всех друзей. Понимаешь? И тебя тоже. Du bist mein bester Freund, я надеюсь на это, но я не могу относиться к тебе так, как ты хочешь этого, я не могу быть тем, кем ты пытаешься заставить меня быть. — Почему, доктор? — Хеви в данный момент был очень похож на побитую собаку. — Потому что, — Медик прислушивался: за дверью Респауна Администратор отсчитывала секунды до победы Синей команды. — Потому что не я выбирал, каким я буду. «Победа!». Медик ринулся на поле боя. Оно и понятно: наверняка хотел найти своего Снайпера до того, как его кто-нибудь пристрелит или сожжет. Хеви уныло поглядел вслед своему доктору. Завтра споры начнутся сначала. Вместо того, чтобы начать отсчет до нового боя, Администратор внезапно объявила, что следующий бой будет только через неделю, а пока наемники могут отдыхать. Может быть, она надеялась на безумную радость и дикий восторг, но отношение команды к отпуску наверняка не оправдало бы ее ожидания. — Старая, …, карга! Если бы она, …, сказала об этом на пару … недель раньше, я бы, …, взял билет на самолет и рванул бы, …, домой в Бостон! — с каждым словом Скаута на двери Респауна появлялась новая вмятина от пистолетной пули. В конце концов ему это надоело, и он ушел на кухню базы, попутно награждая стены ударами биты. Остальная команда нервничала меньше — возможно потому, что им, в отличие от пацана, было, чем заняться в отпуске. Снайпер, почти сразу же, как закончился бой, завел фургон и укатил куда глаза глядят, Шпион, активировав невидимость, ушел на базу RED, Солдат, Демо и Инжи откопали ящики с алкоголем, а Пиро вытащил на улицу маленький надувной бассейн и канистры с бензином. Все были заняты своими делами. Хеви не знал, куда себя деть. Он вытащил сэндвич и, жуя его, принялся медленно слоняться по базе. Пить здоровяка не позвали, в бассейн он не влезал, уехать никуда не мог, а на соседней базе друзей у него не было. Разве что сыграть в шахматы с их Медиком или заняться армрестлингом с их Хеви. Но для этого будет еще целая неделя. Хеви вздохнул. Ноги сами привели его к лазарету: когда-то он был любимым местом на базе для русского. Причина для этого была ясна. — Доктор? Стоило зайти, стало ясно, что Медик куда-то торопится: его одежда была убрана в небольшую походную сумку, а сам он, без халата, зато в плаще, метался по лаборатории, ища свои очки. Нашел, нацепил и, подхватив сумку, на лету врезался в подошедшего ближе Хеви. — Куда ты идешь, доктор?! Хеви хотел задать невинный вопрос, но его голос повысился против его воли и стал звучать угрожающе. Медик, потирая ушибленный нос, поднял упавшую сумку и произнес: — К своему Снайперу. Мы уезжаем. Хеви знал ответ на свой вопрос раньше, чем тот был высказан вслух, и его руки сами собой сжались в кулаки. Медик заметил это, но прежде чем успел сказать что-либо, русский внезапно выдохнул: — Прости. Прости. Немец посмотрел ему прямо в глаза. Хеви помнил, с каким восторгом эти глаза когда-то смотрели на него во время боя. Когда он раскручивал Сашу — свой пулемет, сметая Красных в одно месиво, когда защищал Медика от пуль и ракет, когда отдавал ему свой сэндвич, чтобы подлечить, потому что Медик без Хеви умирал быстрее, чем Скаут у чужой турели. А потом чертов кемпер научил доктора стрелять, признался в любви, и блеск в глазах Медика потух, а Хеви стал ему не нужен. О том, что он разгромил весь лазарет, неделю закатывал истерики и демонстративно не замечал немца, пулеметчик старался не вспоминать. Самым главным было то, что, даже после того как Хеви чуть не размазал этого динго по стене, он нисколько не боялся гиганта и не упускал возможности при любом случае кольнуть его побольнее. Хеви знал — точнее лишь предполагал, но, может быть, верно — что каждый раз, когда его лоб трескался из-за пули, пущенной из винтовки, где-то далеко этот красный гаденыш ухмылялся, шепча про себя: «Что, съел? Я отнял у тебя жизнь с такой же легкостью, как и твоего Медика». Сейчас речь шла не об этом. Медик замешкался было, не зная, что ответить. Хеви понимал его. Когда-то им двоим достаточно было одного брошенного слова, чтобы понять друг друга. Когда-то. Сейчас говорить даже обычное «прости» было намного сложнее. — Gut, — наконец сказал слишком добрый немец и улыбнулся, заставив сердце Хеви ухнуть вниз. — До встречи, через неделю, Хеви. Пожалуйста, напомни остальным, чтобы они кормили моих голубей. И ушел. Хеви, оставшийся в одиночестве, вздохнул, чуть не сдув несколько медицинских журналов с письменного стола, отправился в комнату Демо, и, не обращая внимания на хозяина комнаты и остальных, забрал один из ящиков. Это было действительно крепкое пойло — рецепт самого Демо, может быть. Неудивительно, что спустя некоторое время команда удостоилась чести слушать громогласные завывающие продолжительные лекции на темы «Чем я хуже динго?» и «Почему доктор не любит меня?». Администрация, объявляя отпуск, все же ожидала совсем не этого. На следующий день Хеви сидел за столом и пытался справиться с похмельем и гудящей головой. Напротив него Скаут, вытащив от усердия язык, пытался вытащить ананас из банки, причем банка побеждала в этой битве. — Чо ты такой кислый и молчаливый, чувак? — Маленький человек хочет еще послушать мои вопли? — когда надо было, Хеви умел шутить сам над собой, даже если и делал это через силу. На кухню скользнула чья-то тень, открывшая кран с водой, и спустя полминуты на голову русскому шлепнулось холодное мокрое полотенце, заставив того замурчать от облегчения. Шпион умел быть добрым и обходительным, когда был в хорошем настроении. Банка с ананасами, одержав победу над бостонцем, проиграла французу с его балисонгом, а с учетом того, что кусочек фрукта был последним, это было вдвойне обидно. — Подстилка, — прошипел Скаут. Теперь он всегда пользовался этим оскорблением в сторону трикстера. — Маме своей скажи об этом, — не по-джентельменски ответил пересмешник, закуривая. Снятый пиджак и расстегнутая рубашка, обнажающая шею, на которой виднелось несколько засосов, говорили, что плевать хотел Шпион с высокой колокольни на все оскорбления и мнения о нем. Впрочем, это не помешало Скауту икнуть, покраснеть и вступить с сокомандником в яростную перепалку; его не волновало даже то, что его соперник абсолютно молча курит у окна, просто слушая. Поняв, что в такой атмосфере он от похмелья точно не избавится, Хеви поднялся и отправился в свою комнату. Там он, перевернув полотенце холодной стороной, сел у окна, жуя сэндвич, и принялся наблюдать, как Инженер выводит свою машинку из гаража. Вскоре он завел ее, окликнул Демо и Солдата, и все трое укатили в город: один — за металлом и инструментами, другой — за алкоголем и всякой химией, из которой лепятся бомбы-липучки, а третий… Хеви понятия не имел, зачем Солдату понадобилось в город. Выходит, сейчас на базе остались Пиро, до сих пор валяющийся в бассейне, Хеви и Шпион со Скаутом, все еще пререкающиеся о чем-то. Впрочем, бостонец вскоре вылетел с базы и, гикая, отправился наматывать круги по округе. Наверняка, потом забежит на чужую базу и на пару с Красным Скаутом будет стрелять по окнам, выводя всех из себя. Вскоре, судя по звукам выстрелов, так и произошло. Хеви думал о том, что сейчас делает Медик. Наверняка, сидит на переднем сидении снайперского кемпера и слушает тупые австралийские шутки. И смеется над ними. Медик вообще любит смеяться и веселиться; он безумен, как и все наемники, но безумен по-доброму, и именно это в нем нравится русскому. Глупый Снайпер. Он научил Медика стрелять. Хеви и сам мог бы научить своего доктора стрелять: что тут сложного — держи пушку и стреляй. Но зачем? Зачем вообще человеку, который должен лечить, уметь стрелять? Красный Медик стреляет чаще, чем лечит, и что, его команда любит его за это? За то, что он лучше снесет синюю турель, чем подлечит покалеченного союзника? Глупо, глупо, глупо! Глупый Снайпер! Глупый Медик! Глупый Хеви! Надо было раньше признаваться ему в любви, а не тогда, когда он это сделал. Когда Медик ответил ему отказом, а пулеметчик разозлился. Глупо! Хеви вздохнул. Все равно сейчас уже ничего не сделаешь. Да и Медик ведь — все тот же Медик, разве что стрелять научился и больше не боится оставаться один на точке. А Хеви… Может быть, Хеви найдет себе другого… ну, не Медика. Кого-нибудь. Все равно кого, лишь бы Хеви ему нравился, а все остальное само придет. Он отложил полотенце, взял еще один сэндвич и достал из шкафа книжку со стихами. Есть не хотелось, а буквы прыгали перед глазами; Хеви отбросил еду и книгу на кровать и, подперев рукой щеку, принялся смотреть в окно. Кажется, начинался дождь. Скаут бежал в сторону базы BLU. Он пытался укрыться от дождя с помощью своей кепки и ладоней, сложенных «домиком», но его это не спасало. Подбежав, он махнул рукой Пиро, судя по всему заснувшему в бассейне, и зашел внутрь базы. Хеви насторожился. Любой из команды, будь то нелюдимый Снайпер или пьяный Демо, пожертвовали бы минутой своего времени, чтобы разбудить спящего и не дать ему намокнуть. Почему Скаут этого не сделал? Хеви спустился вниз, на улицу, легким движением закинул Пиро на плечо и отнес в общую гостиную, положив на диван и укрыв одеялом. Скаут носился по первому этажу, как будто ища что-то. — Скаут! Почему ты не разбудил Пиро? — Чё? — он ненадолго оторвался от своих поисков. — А чё, стоило? Ну извини, чувак, не знал. Я ваще не думал, что он спит, мож он просто пузыри пускал. Да и мне сейчас не до него… Скаут понесся было на второй этаж, но Хеви, словно догадавшись о чем-то, резко схватил его за ноги и поднял вверх тормашками. — Скаут — Шпион! — Чё? Чувак, хэй, да ты смеешься? Как я могу быть долбанным трикстером? — бостонец задергался, пытаясь вырваться из захвата русского. Тот, покачав головой, понес его на кухню, чтобы парень не мешал спящему Пиро своими криками. — У меня из-за тебя сейчас кровь из ушей хлынет! — Скаут задергался еще сильнее. — Да блин, отпусти ты меня, толстяк! Не Шпион я! Если бегаю где хочу, так сразу Шпион, да? Да? Я вообще Солдата искал, а тут ты, черт возьми! — Солдат уехал час назад, — Хеви поднял паренька так, что их глаза оказались на одном уровне. — Ты слышал, как он уезжал. Скаут вздрогнул и закусил губу, нахмурившись. — Merde, — внезапно сказал на чистом французском и, на пару секунд окутавшись дымом, превратился в Красного Шпиона. — Eh bien, vous avez gagné. Я Шпион. Может, теперь отпустишь меня? Хеви понял фразу буквально — отпустил, уронив на пол. Француз, выругавшись, поднялся, потирая ушибленные места. — Я хотел сказать тебе, mon ami, что ты умнее, чем кажешься. Но передумал, толстолобый толстокожий жирный… — Зачем ты ищешь Солдата, Шпион? — спросил Хеви. — он тебя терпеть не может. — Ошибаешься, — Хеви показалось, или француз вновь закусил губу, на полмгновения потеряв над собой контроль? — Называет тебя сухарем, французской задницей, сдавшимся трусом… — Tais-toi, — перебил его Шпион, морщась. — Я в курсе, как меня называют. Вот поэтому я ищу его не в своем обличье. — Но почему именно наш маленький человек? — Не лезь не в свое дело, — пересмешник достал сигарету и закурил. Несмотря на твердолобость и толстокожесть, Хеви действительно был не таким глупым, каким его считали. Плюс к этому, он одним из первых — не без просьбы Медика — извинился перед их Шпионом, и француз в знак благодарности поделился с ним кое-какими тайнами, касавшимся не только Солдата и Шпиона-противника, но и всех наемников в целом. Поэтому Хеви без труда сложил в уме два и два, сделал свои выводы, которые, скорее всего, были правильными и, схватив француза за шкирку — пиджак — вновь поднял над полом. — Глупый, глупый Шпион. Солдату нравится наш Скаут. Но ему не нравишься ты. — Ты мне пиджак помнешь, géant stupide, — Шпион ничем не выдавал своих эмоций, дымя сигаретой. Хеви отобрал ее. — Поэтому, — он погрозил сигаретой, — ты и превратился в Скаута. Ты думал, Солдат перепутает тебя с ним. Но зачем? Быть может… Он остановился, словно внезапная догадка пришла ему в голову — хотя она была там уже давно — и с каким-то внутренним злорадством отметил, что француз начал злиться. — Быть может, трикстер хотел понравиться… — Tais-toi, tais-toi! — вновь перебил его Шпион, разозлившись. — Не делай слишком поспешных выводов. Это все не то, о чем ты думаешь! Я не хотел понравиться… Шпион вывернулся из захвата, бросая эту фразу врагу, однако к концу последнего предложения голос изменил французу — должно быть, тот, по лицу ухмыляющегося русского, догадался, что сам себя выдал. — Вот будет потеха, когда Скаут и Солдат узнают об этом! — Узнают? — выражение лица трикстера исказилось в злобной усмешке. — О, нет. Не тебе шантажировать мастера обманов и подстав. Даже не пытайся задеть меня. В конце концов… du bist meine beste Freund! Когда Шпион успел достать свой портсигар? Хеви отшатнулся. Медик, стоящий перед ним, щелкнул перчатками и улыбнулся — вроде бы по-доброму, как всегда улыбался Медик, а вроде бы и нет. — Прекрати превращаться в доктора! — О, тебя это расстраивает и злит? — трикстер, склонив голову и обхватив щеки руками, сделал глуповато-счастливое выражение лица. — И что ты сделаешь? Ударишь меня? Своего любимого доктора? Подойди сюда, — усмехнулся он голосом немца, — обещаю тебя вылечить! Хотя нет! Я лучше вылечу своего милого Красного Снай… Хеви ударил его, вложив в удар силу, способную свалить лошадь. А потом внезапно вспомнил, что Респаун отключается на время выходных. Медик оставался Медиком даже тогда, когда не мог помочь сам: прекрасно зная или просто догадываясь, что команда в его отсутствие или неспособность работать может не оставить друг на друге живого места, он не выключал медиган в лаборатории, переводя его в спящий режим и цепляя записку, как включить лечащий луч в случае необходимости. Поэтому сейчас Шпион, приложив лед к голове, которая после удара едва не разлетелась на куски, сидел на кушетке, постепенно приходя в себя, а Хеви, выражение лица которого напоминало нечто среднее между раскаянием и желанием мести, сидел на стуле у письменного стола. — Извини. Француз ответил ему грубым ругательством, перекладывая мешок льда из одной руки в другую. Даже на красной маске исчезающая кровь смотрелась жутко, а если ее было столько, что она залила большую часть открытого лица и шею, зрелище становилось действительно отталкивающим. — Почему именно Солдат? — «Почему именно Солдат»? — передразнил Шпион. — А почему именно Медик? Медик, Медик, Ме… — замолк, увидев, что русский начинает разминать пальцы. Получать по башке больше не хотелось. Он осторожно ощупал зубы языком на предмет их наличия и целостности. — Parce que, — хмуро, словно не желая говорить. — Потому что не мы выбираем, mon ami. Выбирает жизнь. Синий Шпион, спустившийся после полуденного сна, судя по всему, услышал голоса и заглянул в лазарет. — Bonjour, collègue, — улыбнулся ему Красный коллега. — Brûler en enfer, — процедил сквозь зубы Синий и ушел, хлопнув дверью. Хеви обеспокоенно посмотрел ему вслед. — Ты оскорбил его? — Non, — обиделся француз. — Последний раз, когда я оскорбил его, он и его друг-пироман вылили на меня ведро Банкате, украденного у нашего Снайпера. Я так и не отстирал тот костюм. Blague dégoûtant. Он замолк. Хеви тоже замолчал, не зная, о чем говорить. Сидеть и просто разговаривать с Красным трикстером было очень странно. Надо ли было разговаривать вообще? Общих тем у них не было. Разве что… — Когда ты влюбился, Шпион? Тот смерил русского высокомерным взглядом, не желая отвечать. А Хеви… Хеви вдруг почувствовал, что должен высказаться кому-нибудь, пусть даже это и будет всего лишь глупый пересмешник. К тому же, хоть они и казались абсолютно разными, проблема у них была одной и той же — чем не повод? — Я не буду слушать тебя, — сказал Шпион, словно по лицу пулеметчика поняв, что тот затеял. — И не буду ни о чем тебе рассказывать. Я не настолько отчаялся. Произнес он это как будто через силу. Может быть, и сам хотел поговорить, но поддерживал репутацию. Хеви вздохнул. Надо было разговорить его, наверное. Сказать, что не все так плохо, и что он, Хеви, понимает, что чувствует Шпион. Можно было и дальше молчать, ожидая, что француз решит разговориться, но медиган почти закончил лечение, а кроме Солдата Шпиона тут ничего не держало. Он уже отложил лед в сторону и достал зажигалку; покурит — исчезнет, уйдет, и на базе BLU появится тогда, когда там будет Солдат и не будет толстяка пулеметчика. Можно было переть напролом, как русский делал всегда — просто начать говорить о себе, а там, глядишь, и у собеседника интерес появится. Но это срабатывало только с разговорчивыми людьми вроде того же Скаута или Инжи. Хеви решил попробовать третий способ — самый действенный. Он поднялся, чуть не снеся стол, и ушел на кухню. Вернулся с двумя кружками и всякой снедью, которая годилась в качестве закуски. Затем отправился к себе в комнату и притащил оттуда остатки выпивки Демо. Шпион с едва заметным интересом наблюдал за этим и скривился, когда Синий открыл бутылку, мгновенно выпустившую запах, способный убить не только все бактерии в лазарете, но и пару голубей, решивших спуститься со своего чердака. Хеви налил выпивки в кружки и протянул одну из них Шпиону. — И чего ты хочешь? Чтобы я этим отравился? Русское гостеприимство, конечно, не ограничивалось одной выпивкой, но оно обычно ей и заканчивалось, когда гости так грубо отказывались пить. Хеви сдержался, памятуя о том, что один хороший удар сейчас, во время перемирия, отправит француза на тот свет, а русского — на поклон перед Администратором. — Ничего. Просто… выпей со мной. — …а потм он обозвал меня слизняком и ушел. Mon Dieu, я думл, он убьет меня, а он не убил. Может быть потому, что наш чертов Скаут утщил ваши документы… не знаю. Но он не убил меня, хотя до этого я всадил ему нож в спину… чтвертый раз подряд… bon sang… Хеви сочувственно кивнул. Для него, как для человека, выпившего вчера несколько бутылок этой отравы, четыре-пять — или шесть? — кружек почти ничего не значили, но вот Шпион был пьян. Жутко пьян для того человека, который ничего крепче коньяка, скорее всего, в своей жизни никогда не пил. Прорвало на разговор его уже после кружки третьей, и Хеви внезапно оказался единственным слушателем, который был под рукой. Началось все с того, что Шпион, как обычно, пакостил команде BLU. Пакостил настолько хорошо, что большая часть команды уже смыслом всего боя видела отомстить Красному трикстеру. Удалось это только Демо, да и то под самый конец битвы, когда BLU уже выиграли и просто развлекались, отстреливая врагов. Шпион тогда напоролся на бомбу-липучку и, вместо того, чтобы разорваться пополам, просто отлетел метров на пять, переломав себе несколько костей. Попытался сфокусировать взгляд и увидел Солдата, который, видимо, будучи в очень хорошем настроении, вместо того, чтобы убить Шпиона, взвалил его на плечо — не забыв сломать пару ребер — и дотащил до Красного Респауна, передав в руки Медика. Может быть, ничего странного, но для француза, которому своя-то команда нечасто помогала, этот случай был чем-то из ряда вон выходящим. После этой истории последовал рассказ о том, как Шпиона, замаскированного под Синего врача, просто схватили в охапку вместе с как будто бы лечащей пушкой, и Солдат взлетел, выстрелив себе под ноги. Он тогда смеялся, наблюдая, как «Медик», цепляется за него и закрывает глаза, боясь высоты, но смех резко оборвался, когда первое, что сделал Шпион после приземления — вонзил нож в спину своему «попутчику». И хотя это могло бы быть обычной ситуацией на поле боя, с этого-то все и закрутилось. Потом следовал рассказ о том, как Шпион, надеясь получить расположение своего bien-aimé, рассказал ему о Синем Шпионе и Красном Пиро. Получил лопатой по лицу и, потеряв голову, пристрелил Солдата из пистолета. Возможность хоть как-то наладить отношения потерпела крах. Потом шла та история про разведданные. Дальше следовал несвязный французский бред, во время которого Шпион допивал четвертую или пятую кружку алкоголя. Хотя даже сейчас умудрялся говорить, почти не заплетаясь. — Ты просто не пнимаешь… — Я не понимаю? Я влюбился в доктора, когда он только появился здесь. Тихий скромный доктор, который нуждался в защите. Он был похож на одного из своих голубей… Он и сейчас на него похож. Разве что стал более… жестоким, что ли. — Он не стал жестоким, mon ami, — разуверил его Шпион, покачиваясь на кушетке в такт своим словам. — Он стал… более смстоятельным. Команда редко когда змечает, если изменения с ее членами прсходят постепенно. Твой Медик — все такой же Медик, разве что тпрь не кричит так громко, умирая от удара… Excusez-moi… Дверь лазарета приоткрылась и тут же захлопнулась. Из-за нее донеслось громкое «Imbéciles» и быстро удаляющиеся шаги. Следом за ними — еще одни: Пиро вновь пошел валяться в своем бассейне. — …а Солдат, — продолжил Шпион непонятно какую начатую тему, — он… не голбь, нет. Не орел, каким себя считает наш Слдат… я не знаю. Но он птца, точно… он умеет летать. Mon Dieu, как он умеет летать… — он замешкался, словно вспоминая что-то. — Quand je vois comment il survole dans le ciel, je veux voler avec lui. Plus que tout, je veux être avec lui. Хеви поразился не столько тому, что Шпион произнес эту фразу, ни разу не запнувшись, а тому, что после этого он опрокинул в себя еще одну кружку, и его не вывернуло наизнанку. — Я не првду это, — заметил он, неправильно поняв выражение лица собутыльника. — Не счс. Но там было чтт про небо… да… ты гврл о голубе. О Медике. Мне бы тоже хтлсь, чтобы у меня был свой сбствнный Медик. Тебе пвзло. Хеви еще раз кивнул, допивая бутылку и на всякий случай убирая оставшийся алкоголь подальше. Шпион пока больше и не пил, покачиваясь из стороны в сторону и шепча что-то на французском. Пулеметчик не мешал ему, думая. Затем все же вытащил еще одну бутыль с пойлом. С того момента, как они начали пить, прошел час до того момента, как на базе никого не осталось, кроме них, а потом — еще два до нынешнего момента, когда на базе так никто и не появился. Может быть, Скаут вернулся, но он бы обязательно отправился искать хоть кого-нибудь: гиперактивному парню было скучно одному. До города было часа четыре езды, поэтому Инжи, Солдат и Демо, скорее всего останутся ночевать в каком-нибудь мотеле. А еще ящик полегчал бутылок на пять со вчерашнего, не меньше. Хеви просто пытался подсчитать, что послужило причиной того, что он согласился на безумную идею, возникшую в голове у пьяного в ничто Шпиона. — Смтри, — он щелкнул портсигаром, и Хеви заворожено уставился на появившегося вместо француза Медика. Пьяным доктор выглядел довольно странно: его и чуть выпившим никто никогда не видел, а тут — раскрасневшиеся щеки, тяжелое дыхание, сползшие на нос очки и расстегнутый ворот рубашки. Медик-Шпион встал и пошатнулся, схватившись за кушетку. Хеви, чтобы облегчить ему задачу, сел на его место, а француз, не убирая портсигара, принялся шарить по футболке русского. — Но я нчго не общаю… Однако спустя минут пять Хеви заметил, что перчатки на его руках несколько побледнели, а на запястьях появилось какое-то подобие синих рукавов кителя. Сомнений не оставалось: Шпион замаскировал его под Солдата. И, судя по реакции, у него это довольно хорошо получилось. — Mon Dieu, — французский не вязался с немецким обликом. Шпион коснулся груди Хеви и принялся проверять маскировку, изредка шепча «Боже», теперь уже на немецком: сказывалась вбитая в голову привычка говорить на языке того, кем ты сейчас являешься. Хеви хотел попросить прекратить, хотел сказать, что это было слишком, но не успел: француз, абсолютно одурев, до конца расстегнул рубашку, обнажая белоснежное тело под ней, и попытался таким же способом стянуть китель с Солдата-Хеви. Последним внятным словом, которое услышал от него русский, перед тем, как они оба окончательно потеряли над собой контроль, было «bitte», сказанное со смесью французского и немецкого акцента и, как показалось, с какой-то толикой отчаяния. Нет, конечно, Хеви еще понимал, что он делает. Даже когда буквально раздирал чужую одежду, повалив Шпиона-Медика на кушетку, все еще пытался одернуть себя и вытащить из алкогольного тумана. Это было отвратительно — подменять любимого человека чужим телом, пусть даже и таким образом. Французы, может, могли позволить себе такое, но русский считал это… святотатством, что ли. Это было неправильно. Это было оскорблением. Хеви никогда не простит себе это, но сейчас, глядя на то, как поскуливает под ним человек, которого — будучи он настоящим — до боли хотелось обнять, прижать к себе и никогда не отпускать, сдержаться было трудно. Француз и немец были почти одинаковой комплекции, разве что первый — на полдюйма ниже и чуть худее. Маскировка едва заметно блестела под светом лампы, изредка подрагивая, но Шпиона это не волновало: он водил пальцами по чужому телу, стараясь запомнить, как оно выглядит, даже несмотря на его лживость. Когда руки достигли лица, Хеви решив было, что это сигнал, чуть наклонился, но француз, на полмгновения придя в себя, слегка оттолкнул его, закусив губу и отводя взгляд. Остатки гордости еще не были утеряны. Надо отдать Шпиону должное, даже будучи безумно пьяным, сначала он вел себя довольно скованно, морщась и шипя, когда Хеви делал слишком резкие движения, и закусывая губу, когда ему становилось легче. Все еще включенный медиган притуплял чувство боли, но не тягучее возбуждение, подпитываемое алкогольным туманом в голове. Их никто не видел, никто не слышал, и спустя какое-то время Хеви двигался уже в полную силу, заставляя кушетку трястись, а Шпион стонал в голос, изгибаясь и царапая чужие плечи. Это было безумием. Это ощущение тепла ниже живота, тяжелое возбуждение и дикое желание. Эти пальцы, оставляющие красные полосы на плечах, затуманенный, сквозь слезы, взгляд голубых глаз и закушенная до маленьких бисеринок крови губа. Этот голос, срывающийся на хриплые стоны, это тело, вздрагивающее от каждого движения Хеви и отвечающее на него, капли пота на его теле, на обоих телах. Все было настолько отвратительно лживым и настолько потрясающе правдивым, что это ощущение не хотелось терять. Хеви прошептал «Черт возьми» и поразился тому, как странно звучит его шепот. Голосом Синего Солдата, который, казалось, даже не умеет разговаривать тихо, не то что шептать. Сейчас это не волновало. Когда возбуждение достигло апогея, Медик-Шпион прижал руки ко рту, пытаясь сдержать рвущийся наружу вопль. Получилось с трудом. Хеви, тоже приблизившись к разрядке, навалился на француза, стараясь не покалечить его, и почувствовал, как возбуждение толчками покидает его. В лаборатории было жарко, очень жарко. Шпион, откинув голову назад и закрыв глаза, прерывисто и хрипло дышал, пытаясь отдышаться. Хеви отстранился от него и сполз на пол. Сердце то поднималось тошнотой к самому горлу, то ухало вниз, заставляя кишки сжиматься. Это того не стоило. Не нужно было поддаваться на уговоры трикстера. Не нужно было даже заставлять его пить. Как Хеви сможет теперь смотреть в глаза своему Медику? Каждый раз… представлять, как все было… с ним и не с ним одновременно… Нет. Хеви закрыл голову руками. Нет, нет, нет, нет, нет! Чужое дыхание становилось тише, и Хеви, вдруг испугавшись, поднялся и посмотрел на Шпиона. Тот засыпал. Черты его лица разглаживались и все больше становились французскими, а не немецкими, дыхание выравнивалось, хрипы исчезали. Вскоре он был уже самим собой, настоящим, но одновременно непохожим на себя: слишком ярким был контраст между тем Шпионом, что со злобной ухмылкой убивал всех на поле боя, и тем, что сейчас был здесь, спокойным, с какой-то толикой боли во всем выражении лица. Хеви перевел взгляд на свои руки и тело: он снова был здоровяком русским, и теперь то, чем они сейчас занимались, казалось воистину ужасающим. Хеви по пьяни переспал со Шпионом. Один из них бы в маскировке Медика, второй — Солдата. Ничего странного, ничего странного! Да, конечно же, абсолютно нормальная ситуация для психов-наемников, конечно же! Почему бы и нет, черт возьми, почему бы и нет?! Он заставил себя прекратить истерику. Легкая боль в голове грозила, спустя какое-то время, вылиться в обычную боль от похмелья. Надо было прийти в себя. Надо было прийти в себя и привести в порядок Шпиона. А уже потом думать, что делать дальше. Когда Шпион пришел в себя, он приподнялся на локтях, скинул с себя пиджак, которым был укрыт, и сел. Сделал это слишком резко, судя по всему, потому что почти сразу прижал руку ко рту, схватил протянутое ведро, и его вывернуло наизнанку. Хеви тактично отвернулся. Ничего другого и не следовало ожидать. Он слышал, как трикстер тяжело дышал, как пил воду, притащенную с кухни, большими глотками, а потом закашлялся, и его вырвало еще раз. Демо со своей проспиртованной насквозь печенью и стальным желудком мог позволить себе пить все что угодно, но остальным, угощающимся его выпивкой, стоило беречь себя, если они не хотели разделить участь заспиртованной лягушки. Подождав некоторое время, Хеви вновь повернулся к Шпиону. Тот глубоко и медленно дышал, стараясь двигаться аккуратно: каждое резкое движение вызывало тошноту. Он приподнял маску, чтобы не запачкать ее, и Хеви мог видеть острые скулы француза, черные кончики его волос и чуть заметную щетину на подбородке. — Ты в порядке, Шпион? Если когда-нибудь Хеви начнет составлять список самых своих глупых и сказанных не вовремя фраз, то эта займет первое место. Она умудрилась обогнать даже вопрос «Неужели ты действительно не носишь штаны?», заданный Демо, и издевку «Да из тебя трикстер такой же, как из меня балерина», сказанную Синему Шпиону. Шпион поднял голову, посмотрел в глаза Хеви, и тот отшатнулся. В этих глазах плескалось столько холодной ненависти, сколько здоровяк не видел у пересмешников даже на поле боя; она была настолько концентрированной, что выпивка Демо по сравнению с ней была не опаснее прокисшего молока. Хеви вышел из лазарета, стараясь не поворачиваться к врагу спиной, закрыл двери и сел на пол, прислонившись к стене. Легче не становилось. Даже несмотря на то, что и Хеви, и Шпион были почти что в порядке, легче не становилось. На улице темнело. Вскоре, минут через пять, по всей базе раздался гогот, сопровождаемый ударами по стенам: Скаут вернулся. Он пробежался по всем коридорам и наконец выбрался к тому, где сидел русский. — Чо ты тут сидишь, здоровяк? — Где ты был так долго, маленький человек? — Выиграл полсотни баксов в карты у Красного Скаута, — почесал подбородок бостонец, — потом смотрел телик на их базе. Потом драпал от их Солдата, потому что мы разбили ему окно мячом. Ну, положим, не ему, а Красному Инжи, но этому психу пофиг, чувак. А ты? Целый день валялся у дверей больнички и бухал? Хеви помотал головой. Голова болела. Скаут сел на корточки и заглянул сокоманднику в глаза. — Чувак. Смирись. В этом обдолбанном мире есть вещи, которые мы не можем изменить. Этот пацифист в белом халате фанатеет от ссущих динго, и с этим ничего не поделать. Хеви вздохнул, понимая, что парень прав. — Почему Солдат любит тебя, Скаут? — зачем-то спросил он. Скаут вновь почесал подбородок. — Ваще не знаю, — признался он. — Потому что потому. Не знаю. Он поехал в город, чтобы купить мне подарок. Просто так. Так что наверно и любит просто так. Психбольной, помешанный на войне и Америке, любит меня, — парень хихикнул, но вновь стал серьезным. — Я тож люблю его, если тебе интересно. Очень. Но зачем ты спросил об этом? Хочешь найти какого-нить одинокого придурка с нашей базы и выплеснуть ему душу за бутылкой бухла? «Уже нашел», — мрачно подумал Хеви, поднимаясь. Зачем он вообще завел этот разговор? Чтобы Шпион, находящийся за дверью лазарета, понял, что ему ничего не светит? Глупо, глупо, глупо! Скаут ушел в свою комнату, откуда вскоре донеслись удары битой по чему-то тяжелому - подушке, скорее всего. Хеви аккуратно открыл дверь и заглянул в лабораторию. Там никого не было. Все выглядело так, словно здесь никого не было со вчерашнего дня, если не считать ящика с выпивкой, стоящего на письменном столе, и сдвинутой кушетки. Хеви вернул кушетку на место, услышав, как за спиной скрипнула дверь: Шпион исчез. Что делать теперь? Оставить все как есть? Или попытаться оправдаться? Я был пьян, ты был пьян, но моя вина в том, что я предложил, а твоя в том, что ты согласился. Давай простим друг друга и забудем об этом. Звучит как детская глупая поговорка: «Мирись-мирись и больше не дерись». Хеви знал одно: Медику точно не следует знать об этом. Даже догадываться. Шпион не расскажет своим о том, что произошло. Хеви сделает то же самое. Однако чем больше он думал об этом, тем больше понимал, что ничего не понимает. Раскалывающаяся на куски от боли голова до сих пор не сомневалась, что все это было отвратительно и непорядочно. Но тело все еще не могло отвязаться от ощущений, что все это было здорово. Даже по пьяни с человеком, слишком далеким от настоящего Медика, — здорово. И это было странным. Чертовски странным. Это нельзя было просто так оставить или забыть, но и разобраться тоже было нельзя. Что же делать? Инженер, Демо и Солдат вернулись за час до полуночи, оставили машину на улице, доволокли пьяного шотландца до дивана в гостиной и почти сразу же завалились спать. Перед этим Солдат протянул Скауту новую куртку синего цвета, а также торжественно вручил дорожный знак на столбе, выдранный, скорее всего, с ближайшего железнодорожного переезда. Бостонец был в восторге и хотел немедленно опробовать оружие, но Инжи с трудом успокоил парня и отвел в его комнату, что, впрочем, не помешало Скауту долбасить по стенам, пока он шел. На следующий день внезапно вернулся Снайпер и, как обычно, вдребезги разругался с Инженером, на этот раз по поводу его машины, стоящей на месте фургона. Эти двое до сих пор не могли найти общий язык, и единственное, пожалуй, что мешало им пристрелить друг друга — работа в одной команде. — Зачем ты ваще уезжал? — спросил Скаут. Вместо ответа молчаливый австралиец продемонстрировал ему винтовку, к стволу которой было привязано несколько перьев. — И? — Сиднейский соня, — ответил стрелок, поглаживая винтовку. — Я посмотрю, как Красным понравятся его дротики. RED будут хорошо гореть, — он подмигнул Пиро и усмехнулся, показывая клыки. Был только вторник, но Хеви казалось, что прошло, по меньшей мере, недели две. Он бездумно слонялся по базе какое-то время, потом сел играть в карты со Шпионом и Демо. Оба обыграли его в пух и прах, причем не ясно было, кто из них жульничал больше. Скаут сшибал углы своей комнаты дорожным знаком. Солдат ушел курить. Инженер развлекался в своей мастерской. Снайпер стрелял. Пиро спал. Заняться было нечем. Хеви подумывал было сходить на базу RED, но не решился. Шахматы и армрестлинг могли подождать. Так прошли и среда, и четверг — скучно и уныло. Теперь уже все наемники не знали, куда им податься: привыкшие убивать и умирать, никто из них не знал, что будет, когда — если — все это закончится, и им придется вернуться к жизни обычных людей. В шахматы Хеви все же сыграл, правда с Синим Шпионом, а не с Красным Медиком. В этой игре жульничать французу не удавалось, поэтому партия длилась довольно долго. — Ты не был на базе RED сегодня? — как бы невзначай начал он разговор. — Я ночевал там четыре дня, — ответил пересмешник, рубя пешку, — стоит и отдохнуть. Зачем ты спрашиваешь? — Я думал… — Хочешь узнать, что случилось с Красным Шпионом? Хеви поставил коня не в ту клетку и поглядел на Шпиона. Тот достал сигарету. — Mon ami, если два отчаявшихся человека, один из которых — le filou, остаются в одной комнате с большим количеством выпивки, рано или поздно они дойдут до такого состояния, когда перешагнуть за рамки приличия будет, скорее, необходимостью, чем желанием. Хеви вздохнул. — Растрезвонишь на всю базу? — Нет. — Красный бы рассказал… — Он и рассказал, — скривился Шпион, закуривая. — Merci beaucoup, l'enfer. Я не собираюсь портить отношения с командами. Мне лишь интересно, что тебя тревожит больше: то, что ты переспал с ним, то, что ты переспал с ним, когда он был в обличье Медика, или то, что ты разрушил свою святыню, сделав это. Шах и мат. Хеви подпер подбородок рукой и задумался. Он, конечно, повторял себе, что это плохо, это ужасно, это отвратительно, но… Это — что именно? Странный вопрос. Очень странный. Шпиону надоело ждать ответа, и он, стряхнув пепел, принялся сшибать фигуры с доски. Одной из них попал в здоровяка, и почти моментально исчез, опасаясь последствий. Хеви не обратил на это внимания. Когда в понедельник сирена вновь зазвенела, оповещая, что до начала боя остался час, вся команда разразилась дружным воплем облегчения. Скаут первым оказался на Респауне, красуясь новой курткой и размахивая железнодорожным знаком. За ним шел Снайпер; его передний карман оттопыривался из-за десятка лежащих там дротиков. Когда почти все собрались, дверь распахнулась, и влетел Медик — улыбающийся, как всегда собранный, со шприцеметом на поясе и медиганом наготове. — Horrido! — выкрикнул он, по-доброму улыбаясь. Ответом ему было «Кто не успел — тот опоздал», сказанное Солдатом и кусок «Flower of Scotland», спетый Демо. Медик занял свое место, включив медиган. Хеви искоса взглянул на него: выглядел немец отдохнувшим и довольным, а воротник его рубашки был поднят выше, чем обычно, скрывая шею. Русский, сжав зубы и нахмурившись, отвернулся и принялся ждать. Работали слаженно и активно, истосковавшись по крови и смертям. Вовремя примененный уберзаряд позволил Хеви и Медику избежать взорвавшихся бомб-липучек, которым Красный Демо усыпал всю точку; однако остальным повезло намного меньше, и почти все отправились на Респаун. Хеви, смекнувший, в чем дело, раскрутил Сашу и принялся двигаться вокруг точки. — Мы сделали это, Kamerad, — тяжело дыша, улыбнулся Медик. Его халат был заляпан кровью, а воротник сбился, открывая Хеви то, что он так боялся увидеть, — следы засосов и укусов на шее. Внезапно, как обухом по башке, ударили воспоминания: Медик, раскрасневшийся и тяжело дышащий, в расстегнутой рубашке, он же, всхлипывающий и изгибающийся от каждого толчка, он же, кричащий от удовольствия… Хеви побледнел и закусил губу. Медик, лишь наполовину понявший, с чем это связано, покраснел и поправил воротник. — Хеви, я… — Всё хорошо, — пробасил русский, направив оружие на подбегающего Красного Пиро. В голове всплыли слова Скаута: «…есть вещи, которые мы не можем изменить». — Wsjo choroscho, — повторил немец с ужасным акцентом, — что ты хотел сказать этим? Из передатчика раздался предсмертный вопль Шпиона. И доктор, и пулеметчик, не сговариваясь, встали спина к спине. Хеви передернуло от этого прикосновения, но Медик ничего не заметил. Вопрос так и остался без ответа. Точку BLU захватили только одну, но никто сильно не переживал по этому поводу. Само осознание того, что они вновь заняты делом, а не слоняются по базе просто так, придавало уверенности. Даже когда оружие испарилось из рук, и единственное, что оставалось — бежать, этот побег не воспринимался как поражение. Атмосфера была вдохновляющей: Пиро демонстрировал всем желто-серую резиновую перчатку, которую он нашел на поле боя и зачем-то нацепил на противогаз, Скаут долбил знаком по стене, пытаясь выпрямить его, потому что тот погнулся о чью-то голову, а Солдат одной рукой подкидывал и ловил длинный кинжал, украшенный в восточном стиле. Это привлекло внимание Шпиона. — Это же Вечный покой! — Ну да, — американец последний раз поймал оружие и повесил его на пояс. — Стащил его у Красного трикстера. Словами не описать, насколько меня бесит эта Франция в данный момент… — Отдай его мне, mon coéquipier. Я верну его. — ЧЕРТА С ДВА! Ты бы знал, каких трудов мне стоило выследить эту французскую задницу! Как он зыркал на меня, когда я выворачивал ему руки и сворачивал башку! Обойдется без своего ножичка, ему не убудет. Ты как считаешь, здоровяк? — М? — Хеви потряс головой, пытаясь выгнать из нее до сих пор мельтешащие неприличные картинки с участием Медика. — Да-да, конечно. До этого он не вслушивался в разговор, а после вообще перестал слушать. Снайпер и Инжи опять повздорили, и теперь переругивались с разных углов Респауна, складывая свое оружие в шкафчики. Команда вернулась в общую гостиную и принялась заниматься своими обычными делами. Все как обычно. Все вернулось на круги своя. — Месяца через два мы будем ныть, что хотим отдохнуть от всей этой херни, — заметил Демо, пересыпая порох из своей гранаты в бутылку и встряхивая всю эту смесь. Инженер в ответ ему усмехнулся, а Пиро рассмеялся. Хеви веселиться не хотелось, а хотелось успокоиться. Это было трудно. В комнате с сидящим рядом Медиком, который не знает, о чем задумался его друг, это было трудно. Русский поднялся с дивана, на котором сидел, жуя сэндвич, и ушел в свою комнату. Стоило только зайти, он понял: что-то не так. Окно было приоткрыто, и ветер слегка колыхал занавеску. Свет был включен. Над кроватью виднелся легкий сигаретный дымок, исходящий от едва видимой тени. — Шпион, — сказал Хеви. Это было не предупреждение, а констатация факта. Красный трикстер щелчком пальцев отправил сигарету в полет из окна. — Вы празднуете поражение. Это странно. — Зачем ты пришел, Шпион? Тот не ответил, а потом внезапно вздохнул. Это был не вздох облегчения, не вздох отчаяния или грусти, принятия сложного решения или злости. Просто вздох. Как ни странно, Хеви понял, что он означал. Пересмешник закрыл глаза и вытащил портсигар. На трезвую голову заниматься сексом было куда тяжелее, с учетом того, что теперь им обоим приходилось сдерживаться, чтобы команда BLU, уходящая на боковую, не решила вдруг заглянуть и пожелать спокойной ночи. Разрядка облегчения не принесла, но сам факт того, что произошедшее реально — принес. Когда все закончилось, Шпион не сразу снял маскировку. Привел дыхание в норму, полушепотом выругался, спихивая с себя тяжелое тело и, с трудом сев и повернувшись спиной, закурил. Только тогда позволил Хеви увидеть верхнюю часть — нижняя предусмотрительно была скрыта под одеялом — именно своего тела. — Зачем? — Думал, мне станет легче, — ответил. — Стало? Промолчал. — Зачем ты делаешь это, Шпион? Заменяешь Солдата мной? Разве тебе это нравится? — Что-то я не заметил, чтобы ты сопротивлялся, — съязвил. Голос немного, совсем немного дрогнул. Не прислушивайся Хеви, он бы не услышал. Шпион затянулся и выпустил дым. По всей комнате разливался запах французских сигарет. Хеви не мог сказать, каким был запах — приятным или нет. Не до этого. Он разглядывал спину Шпиона. Как человек, для которого удар в спину — основной способ убивать, может так легко оголять ее перед врагом? Мог. Видимо, не боялся отправиться на Респаун. Бледная кожа, не знакомая с палящим солнцем, чуть выпирающие лопатки. Несколько родинок. От шеи до плеча — красный широкий порез. Свежий, начавший заживать. — Кто тебя так? — Ваш Солдат. Моим же оружием. Не прикасайся ко мне, — не попросил — приказал француз, когда Хеви приподнялся. Тот послушно опустился обратно, продолжая наблюдать. Странно все это было. Больше не вызывало мыслей о святотатстве, желания забыть. Словно все было так, как и должно быть. Хеви любит Медика. Шпион любит Солдата. И оба они помогают друг другу избавиться от навязчивых мыслей, пока объекты их любви и знать не знают, что происходит. — Ты ведь придешь еще раз, Шпион? Не вопрос — констатация факта. Француз не ответил. Докурил и исчез, а одеяло упало на пол. Вскоре исчез совсем, ветер колыхнул занавеску открытого окна. Хеви перевернулся на спину, подложив руки под голову, и принялся смотреть в потолок. Не спалось. Было холодно. Где-то далеко ухал филин, которого обычно подкармливали Снайперы. Судя по немецкому воплю с соседней базы, в этот раз его добычей стал один из голубей. Хотелось напиться. Но приходилось просто лежать и смотреть в потолок. Завтра нужно будет сделать вид, что ничего странного не происходило. Не покраснеть и не отвести взгляд от Медика. Не побледнеть и не сглотнуть, стоя перед Солдатом. Не выдать себя даже перед Шпионом, а то он ведь догадается. Даже и без этого догадается. Нужно заснуть, выспаться. Завтра тяжелый день. После отдыха всегда тяжело возвращаться к работе. А работать с человеком, которому ты, не как обычно это бывало, не можешь доверить свою самую сокровенную тайну, еще тяжелее. Хеви закрыл глаза и вздохнул. Шпион приходил. Раз или два в неделю, когда становилось совсем невмоготу видеть Солдата на поле боя. Приходил без приглашения, обычно через окно, забирался на второй этаж. Как? Не ясно. Сидел, курил, дожидаясь, пока хозяин комнаты, вернувшись, увидит его. Хеви не прогонял француза. Сам не знал, почему, но не прогонял. Как-то Синий Солдат обмолвился, что его безумно раздражает запах французских сигарет. После этого никто не видел Красного Шпиона курящим, и лишь Хеви знал, что этому было причиной. Ему это не нравилось. Раньше русскому казалось, что Шпион на поле боя и Шпион, который приходит к нему, пусть даже в обличье Медика, — разные люди. Человек с вечной нахальной усмешкой и человек с усталостью на лице и прикрытыми глазами — разные. Сейчас же Шпион постоянно был дерганным, раздражительным, убивающим так, словно это приносило ему облегчение. А после секса начал исчезать сразу, как только придет в себя. Его не держали. — Чувствую себя вашим Шпионом, — сказал как-то раз, прежде чем исчезнуть. Хеви его не понял. Хеви вообще ничего не понимал в последнее время. Все это было слишком запутанным. Он задумывался теперь все чаще и чаще, задавал все больше и больше вопросов. Почему они оба вообще соглашаются на это? Желание забыться? Желание уйти от проблем? Что будет, если кто-то узнает об этом? Медик или Солдат? Что они будут чувствовать? Ярость или удивление? И что будет, если маскировка, которой пользуется Шпион, внезапно сорвется? Последний вопрос почему-то мучил больше всего. Хеви сидел в общей гостиной и разгадывал кроссворды. Пиро рисовал, мурлыча непонятную песенку и покачивая головой; перчатка на его противогазе болталась в такт движениям. — Зачем ты вообще носишь этот хлам? — не выдержал читающий книгу Шпион, которого уже давно это раздражало. Пиро разразился длинной «лекцией», как обычно называл Скаут его постоянные «мфпх» и «пфхм». Хеви не выдержал тоже, но по другой причине: внезапно написав несколько слов на листке с кроссвордами, он протянул его Пиро. «Как Пиро могут разглядеть Шпионов в их маскировке?». Пироман перестал разглагольствовать, прочитал записку и склонил голову набок. Потом на листке с рисунком нацарапал несколько слов и протянул ответ: «R НЕ ЗНАЮ КАК ЭТО ПРАNСХОДNТ». «Ты просто видишь их без маскировки?». «R СЛЕЖУ ЗА ВСЕМN. R ВNЖУ ТО ЧТО ПОЗВАЛRЕТ АТЛNЧNТЬ ЗАМАСКNРОВАНОГО ВРАГА». — Он не сможет объяснить тебе это, mon ami, — заметил Шпион, внимательно наблюдая за перепиской. — Я пытался сам понять это, но безрезультатно. Вы оба, — обратился он к Пиро, — видите нас и невидимыми, и замаскированными. Я бы мог списать это на Пироландию, если бы mon Rouge Dragon тоже жил там. — Как сделать так, чтобы вся команда могла увидеть чужого трикстера? — спросил Хеви, понимая, что дальше, особенно в присутствии Шпиона, переписываться бессмысленно. «ПОНАБЛЮДАЙТЕ ЗА НNМ. ШПNОН ЛЮБNТ ПОДХАДNТЬ БЛNЗКО N СА СПNНЫ. НО НЕ ЛЮБNТ ЧТОБЫ ПОДХАДNЛN К НNМУ. НNКАГДА НЕ УБNВАЕТ ЧУЖУЮ КАМАНДУ. ЕГО АРУЖNЕ НЕ СВЕТNТСR КАГДА МЫ ВЫNГРЫВАЕМ». — У тебя проблемы, mon ami? — внезапно поинтересовался Шпион, закрывая ладонями те места на противогазе Пиро, где примерно находились уши. — Я запутался, — помотал головой Хеви, — я совсем запутался. — В чем именно? Пиро вырвался и, собрав все карандаши и рисунки, ушел. Вместо него в гостиную влетел внезапно трезвый Демо. — Мужики, там Солли со Скаутом срутся! — Не до этого, — отмахнулся француз. — Но они чуть ли не насмерть срутся! — О-о-о, ради бога!.. «Я не знаю, чего я хочу — пока писал Хеви, пытаясь подобрать к русским мыслям английские слова. — Хочу ли я вообще этого. Шпион приходит ко мне, чтобы забыться самому и помочь забыться мне. Мне это не нравится, но я не могу понять: это — что именно? То, что он приходит, или то, что он приходит в виде Медика?». Шпион прочитал записку, одновременно выпроваживая шотландца за дверь. — Хочешь узнать, что происходит? — спросил он. — Да. — Зайди к Медику после завтрашнего боя. — Не прикасайся ко мне, — вновь приказал он. Хеви вновь послушался. — Твой порез не заживает. — Не твое дело. Шпион снова начал задерживаться на какое-то время. Виноват был холод — осенний пронизывающий холод, от которого даже теплая осенняя одежда спасала с трудом. Днем еще можно было согреться, бегая по полю боя, но ночью было тяжело. — Солдат и Скаут поссорились. — Я знаю, — он достал портсигар, чертыхнулся и бросил его обратно, продолжая одеваться. — Они помирятся. — Ты поможешь им, Шпион? Вопрос остался без ответа. Шпион надел часы, уже собираясь исчезнуть, но Хеви, внезапно поднявшись, набросил на француза плед с кровати. — Что это? — спросил тот, выпутываясь. — Там холодно, — Хеви кивнул на окно. — Октябрь. Шпион скривился, но, подумав, запахнулся посильнее, открывая окно. Ветер колыхнул края пледа, сделав француза похожим на большую птицу. — Спасибо, — вдруг сказал пересмешник, не глядя на Хеви. Приоткрыл было рот, чтобы сказать еще что-то, но промолчал и выскользнул на улицу. Хеви подошел к окну и закрыл его. И вышел из комнаты. Медик еще не спал, проверяя медиган на случай неисправностей и готовя заряды шприцемета. — Gute Nacht, — улыбнулся, заметив Хеви. Тот, не обращая внимания на приветствие, подошел ближе и обнял немца, оторвав его от пола. Обнял крепко — чуть ослабил хватку, услышав сиплое «полегче, bitte» — и закрыл глаза, вдыхая запах лекарств. Ничего. Сердце не ухало вниз и не подскакивало к горлу. От прикосновений не передергивало и не веяло теплом, даже жаром. В голову не лезли глупые и пошлые мысли. Внутри была пустота. — Что-то случилось? — спросил Медик, и Хеви вдруг осознал, что держит его в объятиях по меньшей мере минут пять. — Я… Мне приснился кошмар, доктор, — соврал он, отпуская немца. Тот выглядел обеспокоенным. — Теперь все в порядке? Хеви кивнул, но выглядело это неубедительно. Медик задавал ему вопросы, стараясь понять, откуда мог взяться кошмар. Отвечал Хеви невпопад, слишком погрузившись в свои мысли и говоря, что все в порядке. Нет. Ничего не было в порядке, а маленькие разрозненные кусочки одной большой картины никак не хотели складываться вместе. — Тебе стоит выспаться. Завтра тяжелый день. — Тебе тоже стоит выспаться, доктор, — пробасил русский, выходя из лазарета и закрывая дверь. Черт знает, что происходит. Все становится все запутанней и запутанней, и с этим так просто не разобраться. Одно Хеви знал точно: что бы ни происходило с ним, Шпион, судя по его виду, чувствует то же самое, и если хотя бы одному из них удастся разобраться в себе, это уже будет большим плюсом. «Пять! Четыре! Три! Два!..». — Четыре, три два… — передразнил Инженер, колотя гаечным ключом, чуть ли не примерзающим к пальцам, по телепорту, никак не хотевшему собираться. Вся команда BLU прекрасно понимала его настроение. Было холодно, моросил мелкий дождь, и земля вокруг точки превратилась в липкую грязь. Даже Скауты бегали неохотно, волоча по земле свое оружие и переругиваясь друг с другом. Единственный, кто был в восторге от погоды, — Синий Пиро, умудрившийся за первые несколько секунд боя наплаваться в грязи так, что теперь походил на болотного монстра, изрыгающего огонь, который, несмотря на погоду, отрезвляюще действовал на наемников. Хеви несколько дней — дольше, чем обычно — не видел Красного Шпиона, но учитывая то, что Скаут и Солдат внезапно помирились друг с другом, пересмешник все же был на вражеской базе. Русского это волновало, но он заставил себя сосредоточиться, поливая пулеметной очередью окрестности и не забывая изредка поднимать голову наверх и осматриваться в поисках Снайпера. Красный Снайпер перестал вызывать в Хеви такую бурную злость, как раньше. Синий Медик перестал быть тем, кого надо схватить, прижать к себе и никогда не отпускать. И даже подколы в стиле «твоя медсестричка опять сбежала от тебя?» перестали так сильно действовать на нервы, как раньше. Хеви пытался понять, что с ним происходит. Точку BLU захватили быстро, почти без перерывов удерживая ее положенное время. За полминуты до конца Хеви завернул на Респаун пополнить запасы сэндвичей, но, услышав тревогу, вернулся обратно. На точке уже никого не было, но Медик, стоявший на коленях над телом Пиро метрах в пяти от нее, поднялся, едва завидев своего друга. — Ты не успел? Он вздохнул, опустив голову. Немец всегда расстраивался, когда не успевал спасти кого-то. Красный Инженер собрался было поставить турель, но больше пяти секунд не продержался. — Пойдем, доктор. — Jawohl, — без энтузиазма откликнулся тот, поднялся и подошел, прихрамывая, и они встали на точку — спина к спине. Снайпер был выведен из строя, поэтому можно было не волноваться. — Я хотел сказать кое-что, доктор… — начал Хеви, удивляясь, почему Медик не включает лечащий луч. Впрочем, врагов поблизости не было. — Да? — он чуть отошел. Перестав чувствовать сокомандника за спиной, Хеви резко развернулся, и немец инстинктивно отпрыгнул назад, чуть не поскользнувшись. «Победа!». Красный Скаут, бегущий было к точке, резко сменил свою траекторию, но дождь из пуль настиг его в воздухе. Хеви перевел взгляд на Медика; тот улыбнулся ему и, поднимая шприцемет, направился в сторону базы RED. Однако что-то здесь было не так. Что-то было не так. «Его оружие не светится, когда мы выигрываем». Вот в чем дело! Он выдохнул. Медик-Шпион обернулся, словно не понимая, почему здоровяк не пользуется пятнадцатью секундами превосходства. Его взгляд на секунду встретился с взглядом Синего и скользнул в сторону. Хеви вдруг словно ударили по голове. Он подошел и, подхватив «Медика» под колени, посадил на свою руку. Пересмешник попытался удержать равновесие, взмахивая руками, но в конце концов вцепился в футболку русского, чтобы не упасть. — Что ты делаешь? И Хеви рассказал все, что хотел бы рассказать настоящему Медику. Рассказывал кратко, стараясь уложиться в те десять секунд, оставшиеся до начала нового захвата, и отодвинув передатчик, чтобы команда его не слышала. Говорил о том, каким грустным выглядел Шпион, когда рассказывал о своей влюбленности, о том, как долго Хеви корил себя за то, что согласился на его уговоры, и о том, как думал, что Шпион чувствует то же самое, что тоже ненавидит себя за это. О том, что и француз, по его мнению, и он сам, запутались друг в друге, в себе, в объектах своей влюбленности и в том, что вообще происходит, о том, что оба не знали, почему один из них продолжает приходить к другому, и тот не прогоняет его. Наконец о том, что вчера Хеви понял, что перестал что-либо чувствовать к Медику, кроме теплых, действительно теплых, дружеских чувств, и внезапно понял, что это означает. Договорив последнюю фразу, поставил Шпиона-Медика у ворот Красного Респауна, и почти сразу оказался на своем, потому что время закончилось. Нужно было готовиться к новому захвату. Хеви вернул передатчик на место, переложил оружие из одной руки в другую и внезапно вздрогнул от раздавшегося над ухом шепота: «Хорошее представление, mon ami». Обернулся, но Синего Шпиона рядом уже не было. Демо был прав с разницей лишь в том, что ныть команды начали спустя добрых полтора месяца после отпуска. Дождь лил, не переставая, все, что не было забито досками или забетонировано, превратилось в липкую жижу, затекающую даже в труднодоступные щели, а холод стоял такой, что обоих Пиро не выпускали на настоящую битву: они либо стерегли Инженеров, не отходящих от своих построек, либо огнеметом согревали Снайперов, примерзающих к своим винтовкам. А был всего лишь конец октября. Хеви выменял ведро и большой полосатый шарф на Вечный покой, украденный Солдатом. Кинжал теперь лежал на тумбочке у кровати, и всякий раз заходя в комнату, Хеви думал, что там его не найдет. Оружие оставалось там, где его положили. Красного Шпиона не было видно на поле. Точнее, он был, но где-то далеко, либо у тех же турелей, либо у тех же Снайперов. На базе Синих больше не появлялся. Будь рядом свой пересмешник, он бы подсказал, что делать, но Синий Шпион третий день валялся в лазарете с дикой простудой. В первую ночь его, правда, попытались выкрасть, но Медик, и так находящийся на взводе из-за собственной начинающейся болезни, внезапно разозлился и пообещал, что если больной покинет лабораторию, он вернется уже вместе с Красным Пиро, причем немец не знает, кто из них после этого выйдет раньше. Оно было верным: источник болезни, который таскают куда ни попадя, мог скосить абсолютно всех наемников. Потом выпал снег, все, что могло заледенеть, заледенело, и Хеви подумал, что он как будто вернулся в Россию. Администратор объявляла победы и поражения прокуренным и сиплым голосом, сирена, звенящая до начала боя, звенела с каждым днем все противнее и противнее, а вскоре и вовсе перестала это делать. Базы встречали начало ноября и новые каникулы. Никто не знал, сколько они продлятся на этот раз, но на второй день безвылазного пребывания на базе оказалось, что диван невероятно мал для толпы, лежащей на нем, а драка подушками довольно весела до тех пор, пока вы не разобьете окно непонятно откуда взявшимся Аллапульским бревном — слава богу, уже взорванным до этого — после чего Скаут будет наслаждаться, что в кои-то веки большая часть команды орет не на него. Устав от такой атмосферы, Хеви поднялся и ушел в свою комнату. Непонятно почему на него накатила хандра, и он, даже не переодевшись, плюхнулся на кровать лицом вниз. И почти сразу же вскочил, едва удержавшись от вопля, неподобающего людям его комплекции. — Imbécile, — вместо приветствия прошипел ему Красный Шпион, также отскакивая и материализуясь. Он изменился: щеки впали, из-за чего скулы казались еще острее, хриплый голос нес в себе оттенок недавно прошедшей простуды, а костюм был слишком измят для такого франта, каким был француз. Хотя, может это было связано с тем, что его чуть не придавили. В руке пересмешник держал Вечный покой, судя по всему только что взятый с тумбочки у кровати, но держал за лезвие, а не за ручку. Вообще, сейчас Красный походил на человека, которому надо поговорить, а не убить. — Послушай, ты… — начал было он, но Хеви внезапно, сам от себя не ожидая, подошел к Шпиону и сграбастал его в крепкие объятия. Француз окаменел; кинжал выпал у него из руки и со звоном ударился об пол. — Не прикасайся ко мне. Прозвучало неубедительно. — Не прикасайся ко мне, — хрипло повторил он. — Ne me touche pas, fass mich nicht an, не трогай меня… Хеви не слушал его, крепко прижимая к себе и слушая, как билось чужое сердце. Шпион пытался было вырываться, изо всех сил показывая, что ему это не нравится, но вскоре — сдался, цепляясь за широкую спину и прижимаясь крепче. — Ненавижу тебя, — простонал, закрывая глаза, когда чужие пальцы, проведя по шее, чуть приподняли его голову за подбородок и притянули еще ближе, — ненавижу, ненавижу, ненавижу те… На этот раз все было по-настоящему. Шпион царапался, едва удерживая себя чтобы не начать постыдно двигать бедрами и выгибаться в такт ритмичным движениям. Запрокидывал голову и закусывал губу до крови, зажмурившись. А еще стонал громко, по-женски, жутко стесняясь этого и пытаясь не издавать ни звука, шипя сквозь сжатые зубы. Получалось плохо. Откуда Скауту, пробежавшему мимо комнаты, было знать, что почти в тот же момент, когда он крикнул: «Ты можешь чавкать сэндвичами беззвучно, чувак?», Хеви целовал француза, чтобы тот, кончая в третий раз и пачкая без того заляпанную неснятую рубашку, не привлек слишком много внимания своим стоном. А еще Шпион безумно хорошо умел вырубаться, когда у него не оставалось сил даже на то, чтобы нормально думать. Когда он уснул, Хеви укрыл его одеялом, предварительно сняв и перебросив через плечо рубашку, и вышел из комнаты, стараясь никому не попадаться на глаза. Через полчаса вернулся и повесил выстиранную одежду на спинку стула. А после, повинуясь внезапному порыву, стянул с лица француза ненавистную маску. Хуже уже не будет. Шпион был красив, даже несмотря на то, что на лбу у него залегло несколько морщинок, а на висках едва заметно поблескивала седина. Черные волосы, мокрые от пота, растрепались, завиваясь в небольшие колечки. Правую скулу пересекал тонкий шрам, немного заходя на нос с небольшой горбинкой. Глаза были закрыты; на длинных черных ресницах поблескивали капельки слез. Хеви вытер их, но сделал это неаккуратно: Шпион вздрогнул, проснувшись. Какое-то мгновение в его взгляде читались испуг и недоумение, а затем пересмешник, словно поняв в чем дело, дотронулся до своего лица и выдохнул — не с облегчением или разочарованием, а словно говоря: «Вот почему ты так смотришь на меня…» — Ты ненавидишь меня, Шпион? — Мне казалось, — он отвел взгляд, закрывая губы и нос ладонью и заливаясь краской, — что когда я шептал «Mon Dieu…» и «Ne vous arrêtez pas», я не ненавидел тебя. — Почему? — Потому что, — француз перевел только что сказанные фразы. Хеви по-доброму усмехнулся, еще больше вгоняя любовника в краску. Абсолютно разные люди. Тот Шпион, что на поле боя, и тот, что здесь сейчас — разные. И Хеви это нравилось. — Я запутался, — продолжал Шпион, — я совсем запутался в себе. Когда Солдат и Скаут поссорились, мне показалось, что это мой шанс, но вместо того, чтобы воспользоваться им, я замаскировался под этого мальчишку и сказал Солдату, что люблю его. Потом проделал все то же самое со Скаутом. Мне показалось, что это правильно, потому что… если они поссорятся и я все же заполучу себе Солдата… не будет смысла больше бывать у тебя в гостях несколько раз в неделю. — Глупый, глупый Шпион. — Да, — он внезапно улыбнулся, — le stupide, stupide Espion. Особенно глупо я себя чувствовал, когда ты разыгрывал передо мной ту комедию. Вначале мне показалось, что ты действительно принял меня за Медика, но ты бы не потащил его к вражескому Респауну. Этот театр был лично для меня, и меня ты хотел заставить разобраться в себе. Зачем? Хеви задумался. — Потому что… — не знал, какие слова подобрать. Точнее, знал, но мог произнести их только на русском. Потому что я понял, что ревную. Потому что мне не хотелось тебя терять. Потому что я хотел бы, чтобы ты был со мной по-настоящему, в своем обличье, а я был бы с тобой в своем. — …ты не смог бы бывать у меня в гостях несколько раз в неделю, — вернул Шпиону его слова. Тот усмехнулся. — Bien. Такой ответ меня устраивает. Конечно же, он понял. Он же был французом, трикстером, пересмешником, всеми наемниками из обеих команд одновременно — кем угодно. Умел понимать намеки. Хеви понимал их хуже, но когда Шпион беззвучно произнес одну фразу, прежде чем заснуть снова, понял ее, даже не вникая в смысл. Снег, падающий за окном, прекратился.