Неудачный день

Он проснулся внезапно, не так, как бывает, когда задыхаешься от нехватки воздуха после кошмара и судорожно хватаешь ртом воздух, не так, как после неожиданного «падения» во сне, когда тело непроизвольно дергается на кровати, пытаясь сохранить баланс, а ровно. На удивление очень спокойно и плавно. Просто в какой-то момент он понял, что не спит и открыл глаза. Серебристый лунный свет заливал комнату. Не вполне проснувшимся сознанием он отметил, что это странно – плотные шторы задвигал вчера сам лично. Впрочем, причина проникновения света спутника Земли в помещение находилась тут же, в поле его зрения - вполоборота стояла у окна. Если бы он не помнил событий прошлого вечера, то подумал бы, что некая неземная богиня решила почтить его своим присутствием. Она словно светилась изнутри каким-то мягким матовым темным светом. И этот свет сталкивался в сантиметре от тела с лунными лучами, которые струились по ней как вода, обволакивая и лаская. Ему на секунду показалось, что она ангел… черный ангел, с черными крыльями за спиной. Она смотрела на звезды, чуть вздернув подбородок, с такой печалью на лице, как будто уже вечность ждала и просила чего-то у этих холодных, далеких осколков счастья. Обнаженная и прекрасная, как мраморная Венера. Он поддался соблазну, проследив взглядом потоки лунного света, стекающие по ее телу. Хрупкие косточки ключиц - покалывание на кончиках пальцев – осторожно провести по ним, нежно-нежно, вызывая легкую дрожь. Изящная шея – где-то там, совсем рядом пульсирует голубая жилка, если аккуратно прикоснуться, можно почувствовать, как бьется сердце, которого нет. Ямочка под горлом – если верить поэтам, то именно там рождается голос Бога* - прильнуть невесомо, бережно, едва касаясь губами, чтобы услышать, нет, почувствовать, вобрать в себя крик, что, несомненно, вскипает где-то там, в глубине. Напряженная грудь – соски чуть темнее, если слегка прикусить, обводя языком, они станут ярче, будто наливаясь желанием – идеальная форма. Плоский живот – его хочется коснуться целой ладонью, проводя по талии до бедер, отменяя прохладу горячей рукой, заклеймив собственностью и принадлежностью, а потом бесконечно коротко касаться, дразня, губами, и чувствовать, как судорога предвкушения заставляет мышцы дрожать. Сосредоточение женственности – маленький треугольник между бедер – то, что всегда так манит своей беззащитностью и запретностью, обещающей смелому неземное блаженство. Точеные ноги – произведение искусства – он бы, пожалуй, встал перед ней на колени, только чтобы обнять их, или дотронуться губами до подколенной ямочки, щекоча, или поцеловать каждый пальчик на ноге, проводя ладонью по своду ступни. Он хотел ее. Но это было как-то по-особенному – такое своеобразное ленивое возбуждение, погребенное под лавиной эстетического экстаза от простого созерцания. Там не было и следа той животной страсти, которую он испытывал, как правило. Он поднял глаза к ее лицу и неожиданно столкнулся с пристальным взглядом. Вдруг понял, что все это время не дышал, захлебнувшись внезапно поступившим в легкие кислородом. Он мог бы поклясться, что ее глаза сейчас светились – не так, как горят глаза монстров в фантастических фильмах, не так, как блестят в темноте кошачьи глаза, нет – ненавязчивым, тусклым, возможно, фиолетовым светом. По крайней мере, он слишком четко различал их в полутьме. В них было приглашение? Нет, призыв! Зов? Приказ? Он бы, не задумываясь, подчинился, но сейчас до боли во всем теле боялся разрушить феерически хрупкую картину, непонятно за что открывшуюся его взору. И медлил. Чувствуя себя слоном в посудной лавке. Руки вдруг стали непропорционально большими, пальцы пухлыми, ноги налились свинцом. Он в полной мере понял, как ощущает себя человек, которого однажды видел в рекламе, что-то про похудение, не важно – в нем было больше двухсот килограмм живого веса, и он не мог самостоятельно передвигаться. Впрочем, ощущение исчезло так же внезапно, как и появилось – его буквально подкинуло с кровати, когда она поманила рукой, очевидно решив, что просто взгляда не достаточно. В тот же момент, как он встал в полный рост, она отвернулась к окну. Он подходил медленно, все еще неуверенный в том, его ли это желание или же им движет чья-то сторонняя сила. Он встал за ее спиной, не касаясь, покорно ожидая знака, сигнала, хоть чего-нибудь… Руки сводило от желания коснуться. Он впервые хотел нежно. Не брать, но дарить, не утверждать право, но ласкать. Однако это явно не совпадало с ее желаниями. Она не произнесла ни слова, но по тому, как напряглись ее плечи, как застыла шея, он понял, что знаков не будет – он либо возьмет ее сейчас так, как она того хочет, либо … Он не додумал. Резко прижал к себе, притягивая руками за бедра, желая дать почувствовать, что он принял правила, что он готов. Немного неловко, еще дезориентировано провел по животу, уже более настойчиво и уверенно сжал грудь, но уступая собственным желаниям, нежно поцеловал выступающий на шее позвонок. Некоторое время хаотично шарил руками по телу, все еще пытаясь поймать ощущение контроля над происходящим. Почувствовал, как она безмолвно отвечает на ласки, подаваясь, двигаясь в такт. Услышал, как невольно, абсолютно вопреки, участилось ее дыхание. Наконец, поймал волну ее настроения, грубо развернув ее голову к себе, но поцеловал неглубоко, заставляя выпрашивать продолжения. Она вырвала подбородок из захвата и снова отвернулась. Но прикрыла глаза, когда он провел кончиками пальцев по ее плечам. Он уткнулся носом в ее волосы, вдыхая, позволяя страсти разрастаться, вспениваться, бурлить где-то внутри. В последний момент, словно готовясь нырнуть в глубокий омут, затаив дыхание, робко поцеловал торчащие совсем по-детски беззащитно лопатки, успев подумать, что вот отсюда действительно могли бы расти крылья. Затем, уже не сомневаясь, насильно ощутив полную пустоту в голове, снова развернул ее лицо к себе, целуя жадно и грубо. Выпустил, словно отбросив, впился в шею. Руки жили отдельной жизнью – одна массировала грудь, вторая, раздвинув бедра, скользнула между, с напористой наглостью проникая вглубь. Тесно, жарко и влажно. Он заметил, как дрогнуло, словно выточенное из мрамора, горло - она с усилием сглотнула - быстро провел по нему кончиками пальцев и успел-таки поймать губами стон. И почувствовал, наконец, как рвется тонкая грань, определяющая, где кончается контроль и начинается безумие. Дальше действовал уже не он, не в полной мере. Он не мог бы рассказать, что же произошло, словно сторонний наблюдатель, что может в принципе описать ситуацию, но никогда не передаст ощущения участников. Сознание даже не раздвоилось, оно просто дистанцировалось. Последней связной мыслью было пошлое сравнение со сценой в фильме Титаник, когда он наклонил ее, заставив упереться рукой в оконное стекло, и оно слегка запотело вокруг ее ладони. Словно сквозь толщу воды до него донесся ее первый полу стон полу всхлип – когда он вошел в нее - как будто разбудив слух. До этого момента он не слышал вообще никаких звуков и сейчас они заполнили его голову до звона в ушах. Казалось, что он слышит, как ворочается в кровати сосед с первого этажа. Их было настолько много… и они складывались в некую оригинальную мелодию – accelerando, passionato , furioso, задавая темп. Они доводили его до исступления – не тактильность, резкая, контрастирующая, словно сдирающая, царапающая глубже поверхности, не безумство запахов, опьяняющих, лишающих способности связно мыслить, не визуализация, скупая и сюрреалистичная одновременно. Он видел каждый выступающий позвонок – словно нитка бус на спине - когда она выгибалась, напряженные мышцы - волокна канатного троса – правая рука вцепилась в подоконник, будто последний предмет, удерживающий в реальности, ладонь – как дыра в стекле, от которой разбегаются трещины – точно некая фантастическая воронка в мир за окном. Он вдыхал густой, насыщенный, терпкий аромат. Пахло имбирем, белым вином, морем и почему-то еще немного землей. Он чувствовал прохладную влажность ее кожи под руками, обдирая ее своими горяче-сухими руками. Но все это было поверхностно и не четко. Он почувствовал, что еще пара толчков и он выйдет за грань реальности, нет не так, еще пара ее стонов… Звуки, сводящие с ума. Нет, не сейчас, не так быстро. Несмотря ни на что, он не готов был просто взять то, что ему предлагали. Может быть, это ее излом в сознании, что готов примирить ее с тем, чтобы рассчитаться вот так просто, как шлюха в борделе, или подтвердить одной ей известную истину? Но он не готов. Его не учили играть такие роли и ему мерзко от одной мысли. Что-то еще не сломалось внутри? Хотя ведь он много раз делал это, почему не сейчас? Он не доставит ей такого удовольствия, даже если оно задумывалось. Он остановился и замер на мгновение, наклонившись и прижавшись всем телом. Затем отстранился, выходя. Властно притянул ее к себе, развернул, секунду всматривался в ее лицо, словно ища глаза, спрятанные за полуприкрытыми веками. Осторожно коснулся их губами. Ее черты заострились, то ли от едва сдерживаемого напряжения, то ли от ярости, губы скривились. Он выждал еще чуть-чуть, но не нашел отклика. И разозлился уже по-настоящему. Практически закинул ее на подоконник, резким движением развел ноги, ворвался грубо, словно в порыве отомстить за то, что не приняли. Какофония звуков достигла своего апогея и возникшая из ниоткуда тишина резанула слух. *Один из вариантов происхождения слова «поэзия» – «голос Бога» в переводе с древнееврейского.