Икеа. Мысли смелее

Чонин выдавливает на губку большую каплю густого зеленого геля, сжимает ладонь и моментально вздувшимся комком пены натирает ободок чайной чашки. За окном стихает шум машин, на часах без пятнадцати минут полночь, Сехун, опоздав на метро и посему развалившись на чужом диване, грызет желтое яблоко. Губка скрипит по ободку, стирая следы чужих губ, на глаза спадает челка, и воздух после дождя влажный, дышать тяжело. - Закрой окно. - Не хочу. Мне так нравится. Свежо. Сехун еще и фыркает в конце фразы для большей убедительности, видимо. Сехун очень красивый, очень упрямый и очень эгоист. И не очень нормальный. Сехун очень нравится Чонину. Часы отмеряют еще две с половиной минуты, вентиль скрипит, Чонин вытирает руки о майку и присаживается на подоконник, высовывая нос в приоткрытое окно. Находиться с Сехуном в квартире уже привычно, но все еще странно и чуть-чуть неловко. О том, что между ними происходит, они не говорят, Чонин убеждает себя, что не происходит вовсе ничего, о чем бы следовало говорить, но молчание между ними становится все тягостней, а опоздания на метро - чаще. Чонин не думает об ориентации кого-то из них или отношениях как таковых, с Сехуном странно, но без него скучно. Сехуну скучно везде и всегда. Но с Чонином ему уютно. - Сехун, какая у тебя цель в жизни? Парень нехотя отрывается от разглядывания единственной фотографии в телефоне и устремляет на Чонина недоуменный взгляд, будто это не он шатается по городу сутками напролет, забивая на универ и друзей, которые у него вроде как еще есть. - Цель? Цели нет. У меня в жизни мечта. - И о чем ты мечтаешь? - Заняться любовью в Икее. На одной из этих крутых кроватей, на которую у меня никогда денег не хватит, на самой дорогой. В идеале - зебровой расцветки. Или леопард. Глаз Чонина дергается, хотя он даже не удивляется, он давно привык, что от Сехуна можно ждать чего угодно. Но для поддержания разговора все же спрашивает. - Ты псих? - Я? Конечно. Неужели ты считаешь себя нормальным? Сехун смотрит на него как на идиота, Чонин всерьез задумывается. Нахрена ему все это нужно, как от парня теперь отвязаться, и есть ли у него самого в жизни цель. И стоит ли она хоть половины от мечты Сехуна. Чонин честно не помнит, откуда в его жизни взялся Сехун. Просто появился и теперь просто есть. Белобрысый, тощий, в отвратительных голубых линзах и драных джинсах. Потрясающе красивый даже с фальшивыми глазами и выпирающими ребрами. Чонин знает, что его дом в трех остановках метро, там грязно, холодно, и скучнее чем в любом другом месте города. - Если я куплю тебе эту кровать, ты займешься на ней любовью со мной? Чонин не осознает, зачем и как произносит это совершенно спокойно, не споткнувшись ни разу на словах «любовью» и «со мной», но уже после с ужасом вжимается щеками в пластиковые края рамы. На улице пахнет болотом и бензином. Дождь Чонин не любит. А Сехуна, кажется, да. - Только если зебровую. - Белье или плед? Покрывало? Сам каркас? - М-м-м… Все. - Заметано. Чонин спрыгивает с подоконника, перегибается через стол и тянет Сехуну мизинец, за который тот, привставая с дивана, цепляется своим. - Мы займемся любовью прямо там, а потом нас заставят ее купить. - Эй, мы так не… - Заметано! Чонин всерьез задумывается. Нахрена ему все это нужно, как от Сехуна теперь отвязаться, и сколько дополнительных смен попросить на следующий месяц, чтобы на это все накопить до конца лета. Сехун улыбается во весь рот, почесывает себя за ухом, а потом вдруг хмурится и резко садится. Чонин никак не может стянуть с лица выражение обманутого вкладчика долевого строительства. - Да расслабься, из страны нас за это не выгонят и наши фото по столбам расклеивать не станут. Штрафанут на пару тысяч и втюхают эту испорченную кровать. А мы еще и поломаемся перед ними. Во дворе паркуется машина, водитель громко хлопает дверцей, пиликающей дверью подъезда, фоном Чонин слышит каждый неровный вдох сехуновых легких и облизывает губы. - Что и кому ты хочешь этим показать? Чонин садится за стол и уставляется на парня из-под челки с недоумением, он любит копнуть поглубже, достать до самого нутра, достать собеседника до чертиков; Сехун не любит много думать, он чувствует, говорит, что чувствует, делает, как чувствует, и все вопросы «почему» и «зачем» из чужих уст выводят его из себя. - Забей. Если слабо, не стоило впрягаться. Чонину не слабо, он просто не понимает. Сехуну слабо, но с Чонином он, пожалуй, решился бы. Огрызок сладкого желтого яблока с тихим всплеском погружается в недопитый чай, Сехун зажимает чашку за ободок большим и средним и быстро водит по столу кругами. Чонина раздражает жужжащий звук, лужи на столе и отстраненный взгляд, он выуживает огрызок и отправляет в рот. Сехун поднимает голову и перестает кружить чашку. - Суточная доза йода в пяти семечках. - Я знаю. - А перегородки могут не перевариться и попасть в аппендикс. - А вот это бред. - Бред – уходить от темы секса в полночь. И есть чужие яблочные огрызки. Чонин смотрит, не отрываясь, Сехун замирает, только ресницы подрагивают над фальшивой синевой глаз. - Сехун, у тебя был секс с парнем? - Да. Это мой основной род деятельности. Ногти тихо скребут по ткани джинс на бедрах, и дышать еще труднее, а отросшая челка оказывается как нельзя кстати. Чонину дурно от мыслей, и все словно в тумане, нужные слова то появляются в дымке, то снова исчезают, не позволяя ухватить себя за хвост. Сехун не выдерживает первым. - Ну, валяй, спрашивай. - Что? - По логике, следующим вопросом должен быть «что у нас за отношения» и «я тебе нравлюсь?». Хотя на мой вкус, спрашивать очевидное просто невоспитанно. - Я не собирался, но… что мне сейчас лучше спросить? - Буду ли я спать с тобой просто так. Без икеевской кровати. Чонин щурится и с трудом сглатывает, пальцы дрожат, хотя внутри все мертвенно спокойно, а Сехун трясет ногой под столом нетерпеливо, что на него совершенно не похоже. Секундная стрелка настенных часов стрекочет как сорока, минутная вязнет во влажном воздухе и с места не сдвигается. Чонин выдавливает из себя слова, и они вязнут так же. - У тебя все-таки интересный способ мышления. - Чаще это называют психическим отклонением. Сехун потягивается, разминает шею и встает из-за стола, прохаживается по всей кухне размеренно, Чонину кажется, он слышит, как острый подбородок рассекает воздух, он разворачивается на стуле и укладывает руки на спинку, устремляя взгляд в окно. На стекле только отражение задумчивого лица с идеальными бровями, острыми скулами и перекошенной немного челюстью. Чонину все же очень нравится Сехун. Нравятся его бедра и плечи, шея и затылок. И все его психические отклонения. - Так ты будешь спрашивать или нет? - Зачем? - Ненавижу это слово, ненавижу. Ладно, тогда я спрошу. Ты будешь спать со мной просто так? - Сейчас? - Хочешь подождать? Сколько и… черт… зачем? Сехун улыбается вдруг, разворачивается и подходит к Чонину вплотную, почти касаясь животом носа, но Чонин вовремя успевает отпрянуть и поднять голову. Чонин думает, что они просто два сумасшедших, не опасных для общества, и потому еще разгуливающих на свободе и, прокручивая в голове все их сегодняшние диалоги, только сильнее в этом убеждается. - Чонин, ты меня боишься что ли? Парень поддевает пальцами чужой подбородок и наклоняется, Чонин чувствует физически, как сердце тяжелым молотом бьет во все органы разом, и рвано выдыхает. Секундная стрелка замедляется, отбивая в голове неровный бит. Под окном угрожающе воют коты. - Боюсь. В этих линзах. Сними. Когда Сехун, проморгавшись и накрепко закрутив крышку контейнера, поднимает взгляд, Чонин понимает, что психическое отклонение – это не хотеть секса на виду у десятков людей и камер, а носить фальшивую дрянь при таких глазах. Глубоких черных завораживающих глазах, которые смотрят сейчас испуганно и удивленно и словно впервые. - У меня минус восемь, так что могу врезаться в косяк. - Морковь улучшает зрение. - Да, и черника с рыбой. Это называется докторское вранье. Чонин растягивает губы в улыбке, и ему, как в той песне, хочется высунуть язык и раздеться, а Сехун трет все еще слезящиеся глаза кулаками и моргает часто-часто. - Поцелуешь меня? Даже слова звучат по-другому, когда из-под слипшихся ресниц робкий, совсем черный взгляд, а Чонин слегка мотает головой, разворачивается к парню спиной, опирается руками на холодный подоконник и судорожно вздыхает, когда на ягодицы смело ложатся широкие ладони. - У меня не было еще. - Я знаю. У меня тоже. - Ты ведь говорил… - Это называется пациентское вранье. Заучиваешь таблицу с буквами, читаешь в интернете, что лучше сказать о картинках у психиатра, говоришь, что хочешь заняться любовью на зебровой кровати. - Зачем? - Чтобы не носить очков со стеклами толщиной с палец, чтобы не пить больше четырех таблеток в день, чтобы понравиться… - Идиот. - И убедить себя, что достаточно особенный, чтобы ему понравиться. Сехун целует смуглую кожу на плечах и всю шею от ушей до ключиц, приспускает чужие джинсы и трусы, трогает сначала осторожно и неуверенно, а потом нетерпеливо сжимает, и Чонин снова думает, что ему это все нахрен не нужно, но от Сехуна теперь уже совершенно точно не отвязаться. Сехун не требует ничего, скорее, не решается, и просто ритмично толкается между плотно сжатых бедер, постанывая сдержанно и глухо, а Чонин выдыхает все отрывистей в холодное стекло, и кожа мурашками от ветра из приоткрытого окна. Ладонь Сехуна мягкая и скользкая от лубриканта, теплая, Чонин прикусывает свои пальцы и прижимается к стеклу всей щекой, думая, что если в соседнем доме и правда кто-то сейчас снимает их на камеру, это будет самый позорный кадр из всего видео, но ему почему-то плевать. Сехун кончает так же тихо, как и уходит по утрам: ни звука, только протяжный выдох вместо щелчка захлопнувшей двери. Лежать на самом обычном белом хлопковом белье вместе не кажется таким уж странным поначалу, только когда холодные пальцы Сехуна касаются кожи на полоске между задравшейся майкой и резинкой трусов, становится действительно волнительно. За стеной глухо гремит музыка. В голове взрываются петарды. - Можно, я скажу своему врачу, что у нас был секс? - Окулисту? - Психологу. Он сказал, что у меня депрессия из-за тебя, и что секс поможет. Мне намного лучше. Хотя, он наверняка соврал, чтобы хоть что-то посоветовать, и занять мою голову, чтобы я ему не надоедал. - У тебя прекрасный врач. Думаю, скоро и я буду к нему ходить. - Нет, ты держись, я не хочу загреметь в психушку даже с тобой, у меня минус восемь, а там линзы нельзя. - Тебе теперь и здесь линзы нельзя. Не в этом доме. Сехун хочет что-то возразить, но Чонин приподнимается на локте и влажно целует его в губы. Шум за окном стихает окончательно, предрассветные сумерки сгущаются в настоящую черноту и концентрированно - в узких сехуновых глазах, пальцы переплетаются вслед за языками и бедрами. На часах пятнадцать минут четвертого. Чонин решает купить зебровую кровать в рассрочку завтра же.