Partial existence

В психбольнице Йен не занимается практически ничем. Большую часть времени он лежит на спине, смотря в иссеченный трещинами белый потолок, и вспоминает свою прошлую жизнь; он вспоминает холодный кофе, который пил, сидя на старенькой кухне и щурясь от ярких лучей солнца, пробивающихся сквозь занавески. Он вспоминает, как они с Микки лежали на одной кровати, как тот проводил кончиками пальцев по его спине, или шептал ему на ухо нежности вперемешку с непристойностями, от чего у Йена непременно сносило голову; и, конечно же, он вспоминает, как Микки закусывал губу, когда кончал. Все, что осталось сейчас - это воспоминания. Три раза в день Йену приносят таблетки, и он послушно глотает их, запивая водой с привкусом ржавчины, вспоминая тем временем, как они однажды целовались сразу после драки. Они продолжали вымещать свою злость в этом поцелуе; их языки сталкивались, он чувствовал солоноватый привкус крови, и ощущал безумное желание сделать Микки еще больнее; он не столько целовал, сколько кусал его, тут же зализывая укусы, ставя новые сразу поверх. Он вжимал Микки в кирпичную стену и проникал под его футболку, царапая ногтями нежную кожу, в ответ на что тот издавал непроизвольные стоны, прижимая партнера еще ближе к себе. "Чертов мазохист" - бормотал Йен, до синяков сжимая запястья парня, в ответ на что тот поднимал на него затуманенный взгляд, полный такой похоти, что Йен больше просто не мог держать себя в руках, и начинал стягивать одежду так быстро, как не делал этого даже в армии. А армия - это еще череда воспоминаний. После долгого пребывания там ему хватало одной только мысли о том, каким податливым могло быть тело Микки, чтобы возбудиться до такого состояния, что он мог получить разрядку, даже не прикасаясь к себе. Он шептал его имя ночью во сне, и тут же просыпался, лежал в темноте, будучи не в состоянии заснуть снова, и прятал свои горящие щеки в подушку. Иногда он чувствовал, как будто в нем что-то надрывается, и тогда он глотал злые слезы, и мысленно кричал "Иди-ты-нахуй-Микки-иди-к-дьяволу-я-ненавижу-тебя", и больше всего на свете хотел сломать ему нос ну или хотя бы что-нибудь, но ночью все повторялось, и Йену опять снились влажные сны, и он комкал в руках простыню, чувствуя буквально физическую потребность вновь - хоть раз - прикоснуться к человеку, которого любит. Такая потребность у него есть и сейчас. В психбольнице Йен не занимается практически ничем. Большую часть времени он лежит на спине, смотря в иссеченный трещинами белый потолок, и одними губами, вновь и вновь, как заклинание, произносит "Я скучаю." Микки не навещает его. Не приносит купленные в круглосуточном супермаркете пироги, не улыбается, не обнимает, не говорит, что все будет хорошо. Микки больше не ухмыляется, когда Йен спрашивает о том, помнит ли он, как они занимались любовью на крыше многоэтажки. Он не злится, когда Йен забывает принять свои таблетки, и не говорит срывающимся голосом "Я беспокоюсь за тебя". Микки месяц как мертв, а все, что осталось у Йена - это воспоминания и белый потолок психбольницы.