Колокола позовут тебя домой

Люсьен бредет сквозь воздушный пепел и прах, что под его шагами взмывает невесомыми клубами в воздух. Вокруг него безлунная ночь, холодная, как зимний лед, укутанная тенью. Пляшут крохотные, едва различимые снежинки. С губ срываются белые облачка пара, кончики пальцев коченеют от холода, и Лашанс разминает руки, скрипя кожаными перчатками. Он чувствует себя живым, хоть и не по настоящему. Здесь, в этой Пустоте, очень одиноко. Слышатся шепотки и вздохи других, подобных ему заблудших в это место «праведных» душ, но они так далеки… Здесь каждый идет свой дорогой. В никуда. Целую вечность. Люсьен идет, слушая шорох подолов своих темных одежд и эхо шагов. Тишина, к которой уже привык, была его вечной спутницей в этом месте. Иногда он поднимал очи к небу, где зияла черная воронка, а в ней — черное, смоляное солнце, холодное и далекое. Люсьен достигает края пустыни. Впереди плещется бесконечно огромное озеро. Он глядит в его непроглядные угольные воды и видит… Цветущий Нирн в объятьях умирающего лета. Вот яблоня, старая и покосившаяся, что до сих пор цепляется корнями в старые камни форта Фаррагут. До боли знакомая тропка заросла чертополохом и пасленом — никто не захаживал в его дом много месяцев…, а может лет. Люсьен хмурится. Сколько же времени прошло? Он вглядывается в воды внимательнее. Теневая Грива черным пятном маячит средь зелени. Старушка упитанная, вполне веселая, отрастила гриву до самых плеч. Опустив голову в пышную траву, с аппетитом жует, смахивая мух с крупа хлестками длинного, пушистого хвоста. Лашанс ухмыляется краем губ, с горечью, но и приятной теплотой на душе. Ему так хочется протянуть руку, коснуться ее холки, а когда она поднимет голову, вопросительно глядя на бывшего хозяина огромными, донельзя умными глазами, сияющими как два рубина, подать ей самое спелое яблоко, что упало с той яблони. Мужчина протягивает руку и ладонью гладит водное зеркало. Волны разлетаются кольцами от пальцев Лашанса, и его взору является весь Сиродил. Проносится мимо вековечная Башня Белого Золота, озеро Румаре, на чьих волнах плещутся крохотные рыбацкие лодочки. Затем возникают увитые виноградниками горы Скинграда, стада овец, лениво кочующие по морю цветов. Тут перед глазами расстилается золотой песок и белый-белый Анвил. Его старый маяк с честью выполняет свой долг и ярко указывает кораблям путь в безопасную гавань. Над замковыми башнями парят бумажные змеи — дети весело хохочут, дергая веревочки, и смотрят, задрав головы, как ветер треплет гирляндовые хвосты их змеев. Пред взором проносится Великий лес, свой бурый силуэт являет Бравил. Статуя Матери Ночи будто бы подмигивает Люсьену, и он, сам того не заметив, на миг склоняет голову. Люсьен созерцает оставшиеся города, провинции… Он любуется миром, в котором жил, вспоминая зимние холода и голод, боль от болезней и ран, нежность весеннего бриза и солнечное тепло. Его сердце от ностальгии замирает… Вернее замерло, если бы билось. Лашанс ищет глазами не только места, в которых провел свою, без толики гордыни можно сказать, насыщенную и плодородную жизнь, но и лица, которые знал, уважал, любил. Ах, вот же они! Старая резиденция в зеленеющих холмах Коловии. Старый пройдоха Винсент сидит в кресле-качалке на веранде, скрывшись от палящего солнца в тени, неспешно покачивается и читает какую-то книгу. Отдыхает от души и, кажется, совершенно не отягощен мирскими заботами. Бывший вампирий барон иногда отрывает взгляд от книги, смотрит куда-то вдаль всего миг, будто проверяя, вскинув руку, что-то говорит кому-то, и снова склоняется к тексту. Чуть поодаль, возле самодельных манекенов, в тени старых ив, резво клинком машет почти взрослый парень. Он кажется уверенным в себе, в его сверкающих карих глазах — вселенская сосредоточенность. Солнце блестит на загорелой, обнаженной спине юнца, мокрой от пота, а вороные пряди липнут к лицу. Люсьен слегка улыбается, наблюдая за тем, как тренируется его сын. Еле слышно что-то приговаривает под нос, когда мальчик заносит клинок, делая сильный удар, одобрительно кивает, когда парнишка учится уклоняться. Из него вырастет прекрасный боец, в этом сомнений нет. Невольно в груди Лашанса разливается приятное чувство гордости. Вздохнув, Люсьен вновь касается зеркала вод и ищет остальных. Кажется, у них все прекрасно. Гогрон и Телиндрил, вот они, в вишневом саду, собирают ягоды, кажутся совершенно счастливыми. Из небольшого, но красивого домика за их спинами выбегает девочка: востроухая, с крохотными клыками у уголков губ и кожей цвета осенней травы. Орк замечает ребенка, кидает корзину, наполненную вишней, и, широко раскрыв объятья, подлетает к дочке. Он подхватывает ее и вертит вокруг. Телиндрил смеется, глядя на этих двоих, и от того кажется такой помолодевшей! Дальше взору является шикарный особняк, где играет музыка, выступают артисты, веселится люд. На сцене на всю отжигает Антуанетта Мари, размахивая подолами своего цветного платья в кружевах и вскидывая тонкие ноги. Она танцует от души и улыбается так, как никогда в жизни. К ее ногам кидают розы, люд шумит и радуется. Ее обожают и требуют, чтобы звезда вечера не смела покидать сцены всю ночь напролет. И Мари продолжает порхать по сцене, танцевать и чувствовать себя королевой артистов, даже не думает о том, чтобы передохнуть. Театр растворяется и из дымки показывается топкое болото. В самом сердце его — дворец. Вычурный, черно-красный, с округленными башнями. Во дворе замка выстроилась пара дюжин аргониан в черных доспехах. Перед ними туда-сюда расхаживает старая добрая Очива. Ее морду украсила пара шрамов, зеленая чешуя чуть выцвела, но глаза ее пылают энтузиазмом и жизненной энергией. Она бродит вдоль ряда новобранцев Черных Ящеров и причитает им, жестикулируя. Чуть поодаль, как всегда с книгой в руках, стоит Тейнава. Рядом с ним мишени бьют юные ящерки. Иногда Тейнава отрывает глаза от страниц, зовет какого-нибудь новичка и что-то причитает ему, тыкая когтем в страницы. Юноша кивает, затем возвращается к тренировке, чуть более уверенный в себе. Люсьен не может сдержать улыбки, наблюдая за своими бывшими учениками, коих он еще помнил детенышами. Аргония будет гордиться ими! Но вдруг видение меркнет и взору является Торговый квартал Имперского города. Скромная лавка на углу, вывеска гласит: «Реагенты Дара». Внутри, тихо напевая в усы, снует МʼРадж-Дар. Необычайно бодрый, даже веселый. У его ног вертятся карликовые собаки. Каджит то и дело говорит с ними, чешет за ушком, кидает какую-нибудь игрушку. В лавку забредает очередной клиент — путешествующий маг — и каджит аж подпрыгивает на месте. Он подлетает к клиенту и начинает ему представлять свой товар: трясет цветными флакончиками, отсыпает в пакет сушеных трав, вытаскивает из-за прилавка «особый» товар. Они беседуют, Дар шутит, улыбаясь во все клыки, и маг смеется. Он щедро отсыпает монет каджитскому алхимику и довольный покидает лавку. МʼРадж, тихо напевая, принимается копаться на полках, то и дело отрываясь для того, чтобы посюсюкать с одним из своих песиков. Лашанс ностальгически вздыхает, завершив осмотр своих старых добрых друзей. Он еще какое-то время ищет остальных бывших членов Темного Братства, удовлетворяя любопытство и ностальгируя по мирной жизни. Коснувшись вод еще раз, он пытается увидеть последнего и… зеркало не находит. Воды мутны, они не видят его старого протеже, принявшего на себя честь быть Слушателем Матери Ночи. Мужчина хмурится. В Пустоте ее нет, на Нирне тоже… Воды вдруг проясняются и показывают Люсьену прекрасный Нибенейский залив. Посередь него — островок, в сердце коего что-то сияет небесно-голубым светом. Он пытается всмотреться, щурится, но не может — воды вновь мутнеют. Что-то сотрясло Пустоту. Люсьен поднимает очи к небу, где кружится воронка Пустоты с черным оком солнца посередине. Что-то зовет его… куда-то. Люсьен напрягается, пытаясь расслышать. Тихий шепот, похожий на колыбельную, и монотонные удары в колокол. Лашанс озирается, изумленно, удивленно. Впервые за столько времени, он слышит в Пустоте звуки с «той стороны». Люсьен выпрямляется и глядит на горизонт, где воды черного озера касаются такого же цвета небес. Колокол продолжает бить. Его влечет туда не только любопытство, но и что-то еще. Тихий шепот теряется в тишине этого пространства и на фоне ударов колокола. Люсьен входит в воду, не спуская глаз с горизонта, откуда, как ему показалось, доносятся звуки. Он бредет в воды, уверенно и неотвратимо приближаясь к горизонту. Вскоре вода достигает его пояса, груди, подборотка… Мужчина скрывается под водой и будто не было его — озерные воды даже не взволновались.

***

Люсьен захлебывается… водой?! Он чувствует, что может утонуть, может умереть, а посему пытается барахтаться, выбраться на поверхность. Чьи-то крепкие руки хватают его за плечи и бесцеремонно вытаскивают из воды. Люсьен закашливается, выплевывая воду, попавшую в легкие. Ему так приятно дышать, что кажется, будто он… по-настоящему живет. Живет ли? Мужчина распахивает глаза. Над головой землянистый потолок, с которого свисает огромный, длинный колокол, все еще шатающийся из стороны в сторону, по инерции. Отчего-то Лашанс абсолютно уверен, что пару мгновений назад слышал именно его звон за горизонтом. Люсьен поднимает мутный взор. Вокруг него какие-то странные лица. Справа от него — женщина с золотой кожей и змеиными глазами, слева — дама с кожей цвета черники и такими же глазами, как и у золотой. Он думает, что они дэйдра, сам не зная почему пришел к такому выводу. Женщины глядят на него пристально, прищурившись, одна даже положила ладонь на грудь. Такое странное ощущение… Тепло ладони этой дамы с золотой кожей так приятно. Темная вдруг поднимает глаза и кивает кому-то. Слышатся шаги по воде. К ним подходит высокая, рыжевласая данмерка в годах, наряженная богатым платьем, чей пошив был настолько вычурным, что прокралась мысль, что он вовсе не в Тамриэле. Там такого никто не шьет. — Во-о-от он, — прокаркала старая данмерка скрипучим, едким голосом. Сумасшедшим, как показалось Люсьену. — Живехонький, совсем как новый. Такой теплый, такой… плотский. Да-а, прекрасное творение. Не хуже Стража Врат, сказала бы я. Она скривила губы в жуткой, чокнутой ухмылке и хлопнула в ладоши пару раз, аплодируя. — Леди, можете взглянуть, — говорит данмерка куда-то вперед, кому-то стоящему за затылком Лашанса, все еще лежащего в воде. — Не бойтесь, леди Шеогорат. Он не бракован… на этот раз. Где-то сзади послышались спешные шаги, шорох ткани, скрежет доспехов, шлепанье по воде. Пред Люсьеном предстает… Она. Нет. Не может быть! — Хм, — названная Леди Шеогорат, одетая в самые богатые пурпурные шелка, какие только можно себе представить, и в странной, рогатой короне, оглядывает Люсьена оценивающим взглядом и одобрительно кивает. — Хорошая работа, Релмина. Просто отличная. Женщина делает шаг ближе. Дэйдрические стражницы, державшие Люсьена все это время, вмиг как перышко поднимают его и грубо ставят на ноги. Кто-то накидывает ему на плечи мантию. Леди шагает еще ближе и протягивает руку мужчине. Хоть ее глаза и горят странным безумием, улыбка, что сияет на ее лице, совсем как та, что и столько лет назад… Улыбка его протеже, какой он ее запомнил навсегда. — Добро пожаловать на Дрожащие Острова… Люсьен, — тихо говорит она. — Добро пожаловать домой. Люсьен сжимает кулаки, наслаждаясь чувством напряженных мышц. Как же это приятно! — Я снова… живу, — шепчет Лашанс и Леди Шеогорат кивает. Затем она разворачивается, вскидывает руку и приказывает слугам: — Созовите все Острова в Нью-Шеот, аурмазл и гракедриг! Да будет пир в честь нового герцога Деменции!